Читать интересную книгу Монологи с Макаревичем - Михаил Мазель

Ммм… Надо оговориться. Я чувствую некоторую неловкость перед музыкантами, что я буду время от времени упоминать одного Андрея Макаревича, но я просто не знаю, как мне каждый раз перечислять всех. Поэтому я заранее хочу уточнить, что говоря о творчестве, я, конечно же, подразумеваю и Машинистов и Креольцев.

1977-й год. Год 60-летия Великой Октябрьской … Год (какой-то там очередной пятилетки). Пик эпохи застоя. Плакаты с дорогим Леонидом Ильичом и СЛАВА, который не Метревели. Мне 10 лет. Я живу с мамой, папой, старшим братом и бабушкой. Я послушный, не очень прилежный, но в целом успевающий ребёнок. Я знаю наизусть половину политбюро (имеется ввиду список членов) и знаю, какая сейчас пятилетка (чего не вспомню сейчас и слава Б-гу). Я знаю Иосифа Кобзона, Муслима Магомаева и Льва Лещенко, трио бандуристов из города Орла и «пою» (шепотом про себя) с детским хором песни про молодого Ленина и Гайдара (не уверен, что они были написаны к 1977-му… но это детали). Хотя при всей моей политической подкованности, мои любимые передачи на радио – это, конечно же, передачи Николая Владимировича Литвинова – радиоволшенбника, обладателя магического «криблекраблебумс» – а и Радио-Няни по воскресеньям… Я, конечно же, бегу в 10 утра (а в 10-ли) к воскресному телевизору посмотреть программу мультфильмов (жалко что через па-пап-па нельзя напеть заставку с волком и зайцем перед программой). Потом или улица: подожженные помойки, запруды, спускаемые к трамвайным путям из извечной лужи над вечно раскапываемым коллектором (развязкой водопровода), или «В Мире Животных» и «Клуб Путешественников»… А ещё 70-е – это ожидание Первомайского и Ноябрьского парадов и демонстраций… Концерты в Кремле… И ещё не осознаваемые Моцарт, Бах, Бетховен, Верди, Шопен… из папиного кабинета по выходным, когда он, подрабатывая научными переводами, включал нечто отличающееся от эстрадной и патриотической телерадиореальности. Нечто загадочное под названием «классика».

Кажется, и в пионеры тогда приняли. Ой, как я боялся, что не примут за то, что говорил быстро и невнятно. Два месяца репетировал. Не могу сказать, что хотел. Оболтус – оболтусом был, но понимал, что всем надо и не понимал зачем…

И так вот день за днём. Сначала тренер Гордеев с пианистом Родионовым. Потом кто-то переходил к водным процедурам, а кто-то слушал Пионерскую зорьку, размазывая по лицу манную кашу с чёрносмородиновым витамином (так мы называли дома протёртую с сахаром ягоду) и ломтиком российского сыра… А по возвращению из школы начало шестого сигнала соответствовало пятнадцати часам московского времени и полночи в Петропавловске Камчатском, а потом были «Ровесники» для старшеклассников, детский радиотеатр с Всеволодом Абдуловым и Всеволодом Ларионовым, Львом Дуровым, Рагволдом Суховерко, Авангардом Леонтьевым, Алексеем Борзуновым… Жюлем Верном, Майн Ридом, Марком Твеном… Потом была радиостанция «Юность» и Театрумикрофона… А ещё, конечно же, «Встреча с песней» (недавно программа отметила 42-летие). Символическое название. Хотя, конечно, я слушал не всё подряд. Были ещё и уроки. Уроки, помойки, стройки, карьеры, в которых мы лазали по канатам, изображая Жана Маре – «капитана», лезшего по стене замка на ножах. Были стройки, казаки-разбойники, ножечки-напильники. Было однокасание (как понимаю, развитие ШТАНДЕРА в 70-е) о стенку удачно оказавшейся в нашем дворе бойлерной будки… Было: «Миша, домой,» – бабушки. «Миша, ты сделал уроки?» – поймавшего меня по дороге с работы папы… (Мама не ловила – она работала преподавателем в вечернем ВУЗе). Сказка для Маленьких в 20–15, программа «Время» и спать максимум в 10 вечера. Ещё – игра в войну (ролевая игра, придуманная мною для двух трёх друзей).

…Семидесятые… Год 60-летия Великой Октябрьской…

Окуджава известен «Зеленоглазым моим», при этом имя его пока мне неизвестно.

Люди уже год идут по свету… но и Окуджава, и Люди – лишь песенки, разученные по случаю с моей тётей, годом раньше на отдыхе в Прибалтике.

И… И я не знаю, что было бы дальше, не будь мой брат старше меня ровно на 7 лет (практически ровно). 10 +7 = 17. Выпускные экзамены. Время поступать в институт. В Прибалтику или на Волгу, (наши излюбленные места отдыха), – не поехать. Да и обормот я, кручусь под ногами. В общем, впервые оторвали пай мальчика от бабушкиного крыла и отправили в Пионерский Лагерь. (Хотя… я не был паинькой, драться – не дрался, но отмывали меня мама с бабушкой от костров на помойках, игр в Жанов Марэ в карьерах, войнушек на стройках и прочих забав… часами).

Я не смотрел на тот момент «Добро пожаловать или посторонним вход запрещен», не читал «Будьте здоровы Ваше высочество»… Но мне сказали, что пионерлагерь очень похож на турбазу (тоже с папиной работы). Я понимал, что меня обманывают, что мне там будет скучно, но любопытство и сознательность (не мешать брату) взяли верх.

Не буду описывать смешанное чувство погрузки в автобусы под марш сводного оркестра НИИ «Пульсар» на Окружном проезде у Измайловского Парка. Четыре часа в автобусах в сторону Истры…

На самом деле я достаточно четко помню и домики, и некоторых вожатых, и столовую, и клуб, и площадку для пионерских маршей, утренней и вечерней линейки, спуска и поднятия флага, крапиву… Помню соль в кофе (вернее в «Балтике»). Помню сливочное масло кубиками, которое я вымогал у сокамерников, потому что был (и остаюсь) капризным в еде. Помню «заболевшую печёнку», три дня в медсанбате – ой… медсанчасти, и каким-то чудом оказавшегося там «Малыша и Карлсона», которого я сглотнул в один (вернее в три) присеста… Помню двух-трёх ребят… Две-три истории, которые не буду рассказывать, мелодию «Воздушная Кукуруза», которую заводил учитель танцев, за шалости лупивший нас по коленкам крапивой.

Три года спустя эта «Воздушная Кукуруза» вышла мне боком. Меня в мой второй и последний приезд в тот же лагерь, заставили танцевать под неё на смотре самодеятельности и жестоко (матом) унизили за непопадание в такт. (Такие вот были вожатые). А, может быть, она и звучала только в 1980-м. Я же говорю, память шутит и стирает грани 30 или 32 года назад… Но «По волнам моей памяти» Тухманова, которую учитель танцев крутил постоянно, помню как сегодня… Особенно «Песенку студента»… На тот момент о французской стороне мы знали по ещё не экранизированному Юнгвальд-Хилькевичем роману Дюма, и фильмам (с Жераром Филиппом и с Бельмондо, Делоном, Депардье, Ришаром и другими), которые были впереди. Но я не хочу слишком глубоко уходить в сторону.

Помимо всего вышеперечисленного: кружка выжигания, комаров и ожидания воскресений и мамы с папой с конфетами и печеньем, были совершенно новые и незнакомые песни. Была «Утренняя гимнастика», под которую проходила утренняя гимнастика, и были другие песни, совсем не похожие на Кобзона – Магомаева – Лещенко – Толкунову, которых я и тогда, и сейчас слушал и слушаю, сейчас конечно много реже…

Это были совсем другие песни… Поначалу я на них не обращал внимания. Ну песни, ну не такие. Ну… Не такие? А?… Их повторяли и повторяли. Возможно, у студента или старшеклассника, заведующего радиорубкой была только одна эта кассета. Скорее всего – катушка. Откуда в пионерлагере кассеты в 1977-м. И вот однажды… Однажды я стал различать слова. Правильнее сказать: однажды слова, наконец, пробились в моё неподготовленное к иным словам детское, забитое сами догадываетесь чем сознание.

«Случилось так, что небо было синеибездонно»…

Я всё гадал, почему же капитана надо было не забывать и почему его забыли и, вы будете смеяться, гадаю до сих пор, а может, просто не хочу разгадать?..

(Не случайно, звуковым сопровождением моего первого проекта о творчестве Андрея Макаревича и «Машины Времени» был МИДИ-файл этой песни).

Потом была песня про Лошадиный Остров. Я не могу вспомнить, кто её пел тогда, но в странном дежавю «считаю», что Андрей Макаревич пел и поёт «Глорию» Берковского-Слуцкого. (Ведь знаю, что не поёт). А тогда… Тогда я не знал ни одного имени, включая упомянутого чуть раньше Высоцкого, автора и исполнителя «Гимнастики».

Глорию пели не они.

Потом шли «Марионетки», которые особенно запали мне в душу и «антисоветская песня», (о чём шёпотом ночью мне поведал какой-то продвинутый мальчик). Возможно, слово «антисоветский» мы тогда не знали. Хотя, наверное, знали. Ведь фильмы «Достояние республики» и «Чапаев» мы смотрели.

Антисоветской песней, как легко догадаться, был «Солнечный остров». В мою детскую душу вкрадывались сомнения: как это лагерному радисту-то не запрещают антисоветскую музыку крутить ежедневно? Я чувствовал, что присутствую при чём-то загадочном и ждал развития событий. События не развивались, и я с всё большим и большим интересом слушал песни, пытаясь узнать, кто же это поёт… Кто-то, возможно обладатель секретной информацией о «подпольности» исполнителей, и произнёс мне эти, ставшие потом частичкой моей жизни слова – «Машина Времени». Но тогда, (32 года назад), десятилетний летний шалопай из интеллигентной московской семьи, воспитанный на классической музыке, Кобзоне – Магомаеве – Лещенко – Толкуновой и списокечленовполитбюро на радио, ещё этого не знал. Как и не знал, что через 10 лет начнёт писать стихи, через 20 – уедет в Америку и сделает вебсайт о любимых музыкантах, через 32, (в феврале 2009-го задумает его переделать), а через 37 – напишет книгу, (которую вы сейчас и читаете).