Читать интересную книгу Монологи с Макаревичем - Михаил Мазель

Засияет месяц в облаках

Прошло без малого 25 лет (на июль 2014 года), а я помню, как именно и при каких обстоятельствах сочинял это стихотворение. Я практически, (если прикрыть глаза) могу вспомнить мои ощущения, звуки и запахи. Речь, конечно же, не об одном дне – о неделях и даже месяцах.

Мне немного горько их вспоминать. Одного из тех друзей, кто был рядом со мной тогда, полгода как нет на этом свете. Но даже через эту боль и грусть я помню гордость за эти строки.

Я нумерую свои стихи. Не для издания, а для себя. По началу, когда стихов было всего ничего, эта нумерация помогала мне ориентироваться. Спустя десять лет, – выбирать стихотворения для моих первых арт-проектов на интернете. Потом это была уже инерция. В сборниках, которые я издаю, – её нет. Я совершенно точно помню, что начал нумеровать стихи, имея за душой не более дюжины, собезьянничав… с издания стихотворений Осипа Мандельштама. Не знаю, нумеровал ли их он сам, или это сделал издатель книги (одной из первых книг погибших поэтов, изданных в перестройку).

Это моё девятнадцатое, согласно хронологии, стихотворение. Но из предыдущих восемнадцати я допустил к печати только два. И фактически, это моё третье стихотворение.

Я очень и очень бережно вынашивал его. Очень долго и осторожно подбирался к нему. И, решая о чём я хочу писать, однозначно выбрал посвящение Андрею Макаревичу. По большому счёту я сам придумал для себя тест на «вшивость». Если бы я его не прошёл, то пожалуйста поверьте, я бы не писал сейчас этих строк. Я бы никогда не состоялся как поэт и творческая личность.

Что скрывать: отталкивался я от Марионеток. Стёртые лица и тусклые краски всегда ассоциировались у меня с бледным отсветом луны на лицах разбредающихся после представления посетителей балаганчика.

Что бы было, если бы куколки в коконе могли бы сами выбирать, в какую бабочку им превратиться?

В процессе написания стихотворения я реально выбрал. Я, не зная, какие бывают, – выбрал. Я, ступив на тропу, ступил на «путь» (думаю ещё не раз я повторю это слово). На мой путь.

Писал я очень долго, переслушивая песни, выбирая образы, отбирая и в меру ещё не отточенного мастерства, шлифуя рифмы. Как это происходило, я вряд ли вспомню. Но в том, что дописывал я ночью, лёжа на полу в спальне моего друга, после его дня рождения – я уверен, как уверен в том, что лидера «Машины Времени» зовут Андрей Макаревич, а меня Миша.

Почему на полу? Да потому что по договоренности с родителями я не поехал домой, а заночевал у друга. Я всегда обещал, что если выпью лишку и даже не лишку, останусь ночевать. (Честно: я всего один раз напился и то случайно, хотя и намеренно, перепробовав кучу редких, крепких напитков).

Я остался. Нас двое осталось. Кровать была одна, и мы кинули жребий: кто спит на ковре, а кто – валетом. Мне выпало спать на ковре. Заснуть я не мог. Не спалось. Друзья сопели и храпели. Фонарь светил в окошко, как месяц (друг жил тогда на втором этаже), но благодаря этому свету я и дописал свой первый долгострой. Я закрывал глаза, но фонарь и возникающие строки заставляли вновь открывать их и записывать… На чём? На салфетке или на предусмотрительно взятом с собой листочке из тетради…

– Не шурши! – Я не шуршу. – Не шурши, хватит уже, что ты ешь? – Я не ем. – Ну так не шурши… – Я не шуршу.

Утром за завтраком я прочитал друзьям мои каракули, открыв секрет шуршания, но они тогда не придали им значения. Тогда мало кто придавал моим экзерсисам значение, а многие о них просто не знали. Я, из страха быть не понятым, раскрылся родным и большинству друзей, имея за душой более ста написанных стихотворений, и случилось это несколько лет спустя.

Почему я для такого решающего мою творческую судьбу, стихотворения выбрал именно Андрея Макаревича?

Ответ сокрыт в вопросе.

Прежде всего, я тогда не догадывался, что всё так серьёзно. А потом… Потом я просто искал себя, экспериментировал и выбрал самое сокровенное. Разве в этом сокрыто что-то непонятное и неестественное? О нет. Всё просто как дважды два.

Но была еще одна скрытая подсознательная причина.

Месяц до… я трубил на картошке.

Вдруг подумал, что не все поймут, что значит «быть на картошке». Время течёт и я подозреваю, что для рождённых после 1990-го года, это явление незнакомо. Поясню.

Картошка: уборка картофеля на полях Подмосковья, в которой каждый сентябрь принимали участия студенты и инженеры, и не только в Москве и Подмосковье, а по всей стране.

В 1990-м я уже работал в НИИ. Я уже побывал на картошке за год до этого, едва успев выйти на работу новоиспечённым инженером. По идее отправляться на две недели полевых уборочных работ должны были другие молодые специалисты (нас пришло четверо в «лабораторию» в 1989-м), но они дружно попросили меня поехать вместо них, так как у двоих только-только родились дети, четвертая – девушка – тоже что-то сказала, и я поехал, хотя и очень не хотел.

Как хорошо, что я поехал.

Мы шли за картофелеуборочным комбайном. Я и молодой специалист из другого отдела. Я косился на него с опаской. Длинные лохматые волосы, странный взгляд. Скучные для меня разговоры о футболе в институтской столовой. В общем, не чувствовал я расположенности и всячески пытался это скрыть. Молчание прервал мой напарник.

Я уже не помню, что он спросил, но этого было достаточно, чтобы перестать чувствовать неловкость. Я начал ему о чём-то рассказывать. В том числе и о любви к «Машине Времени».

– Миша, ты, наверное, и сам стихи пишешь?

Я вздрогнул, поскольку в тот день, утром перед работой, глядя на бочку в которой постоянно горел огонь (у входа в барак-общежитие), решил сжечь свои не очень меня удовлетворявшие вирши. Было их всего ничего: двенадцать.

«А как ты догадался? Из чего это видно?» – спросил я. «Из всего,» – ответил мой собеседник.

А я бы сжёг блокнот, если бы мы не заговорили о «Машине Времени» и если бы энтузиазм, с которым я рассказывал, не послужил причиной вопроса: «Миша, ты, наверное, и сам стихи пишешь?»

С тех пор я не сужу о людях по внешности, и именно тогда я и задумал написать посвящение. И именно тогда и начались мои «Монологи с Макаревичем».

Июль 2014-го года.

Далее – написанное в 2009-м.

Вернёмся в 1977-й год

Порою память строит нам козьи морды, подшучивает, выдаёт желаемое за действительное.

Я могу спутать, какие именно песни услышал в 1977-м году. Я могу смешать воспоминания о пребывании в пионерском лагере в 1977-м и 80-м, и в дальнейшем я могу перепутать встречи с песнями по годам с точностью до двух трех лет, но поверьте, что это не самое главное, что я хочу донести до вас. Вот прямо сейчас, я хочу рассказать вам о первой встрече…

Встрече?

Вы правы. Чего стесняться… Я хочу рассказать вам о первой любви.

«Многое вспомнишь родное, далекое…» Конечно, цитата из Тургенева не совсем в тему, но надо же с чего-то начать.

C чего начать…

«Начни сначала»… Это фильм такой был. В нём играл Андрей Макаревич, и этот фильм тоже частичка моей жизни, как и творчество Андрея Макаревича. Но я предупредил, что этот сайт (и книга) обо мне, и что тут не будет ни фотографий, ни видеоклипов, ни музыки «Машины Времени», ОКТ, Андрея Макаревича… в явном виде. А не в явном… Конечно же, этот проект о том, как мы шли рядом. Или я шёл рядом… Немного неловко говорить «мы» за музыкантов (хотя музыканты не правильное слово, но пусть будут музыканты). Они-то не виноваты в том, что я шёл рядом с 1977-го года, а теперь решил об этом рассказать.

Итак. Сначала так сначала.

1977-й год. Лица стёрты, краски тусклы…

Простите, а Вам сколько лет?

Если 40 плюс минус, как мне (на февраль 2009-го, когда пишутся эти строки), то вы прекрасно понимаете, что такое 1977-й, а если вам 35 и меньше… Не волнуйтесь. Я не буду слишком глубоко окунаться в историю и грузить вас фактами. Да и наверняка, если вы поклонник творчества Андрея Макаревича, то так или иначе временем должны были интересоваться. Ведь в противном случае нонсенс получается. Быть поклонником «Машины Времени» и временем не интересоваться.

Ммм… Надо оговориться. Я чувствую некоторую неловкость перед музыкантами, что я буду время от времени упоминать одного Андрея Макаревича, но я просто не знаю, как мне каждый раз перечислять всех. Поэтому я заранее хочу уточнить, что говоря о творчестве, я, конечно же, подразумеваю и Машинистов и Креольцев.

1977-й год. Год 60-летия Великой Октябрьской … Год (какой-то там очередной пятилетки). Пик эпохи застоя. Плакаты с дорогим Леонидом Ильичом и СЛАВА, который не Метревели. Мне 10 лет. Я живу с мамой, папой, старшим братом и бабушкой. Я послушный, не очень прилежный, но в целом успевающий ребёнок. Я знаю наизусть половину политбюро (имеется ввиду список членов) и знаю, какая сейчас пятилетка (чего не вспомню сейчас и слава Б-гу). Я знаю Иосифа Кобзона, Муслима Магомаева и Льва Лещенко, трио бандуристов из города Орла и «пою» (шепотом про себя) с детским хором песни про молодого Ленина и Гайдара (не уверен, что они были написаны к 1977-му… но это детали). Хотя при всей моей политической подкованности, мои любимые передачи на радио – это, конечно же, передачи Николая Владимировича Литвинова – радиоволшенбника, обладателя магического «криблекраблебумс» – а и Радио-Няни по воскресеньям… Я, конечно же, бегу в 10 утра (а в 10-ли) к воскресному телевизору посмотреть программу мультфильмов (жалко что через па-пап-па нельзя напеть заставку с волком и зайцем перед программой). Потом или улица: подожженные помойки, запруды, спускаемые к трамвайным путям из извечной лужи над вечно раскапываемым коллектором (развязкой водопровода), или «В Мире Животных» и «Клуб Путешественников»… А ещё 70-е – это ожидание Первомайского и Ноябрьского парадов и демонстраций… Концерты в Кремле… И ещё не осознаваемые Моцарт, Бах, Бетховен, Верди, Шопен… из папиного кабинета по выходным, когда он, подрабатывая научными переводами, включал нечто отличающееся от эстрадной и патриотической телерадиореальности. Нечто загадочное под названием «классика».