Читать интересную книгу Замечательные люди (сборник) - Нина Еперина

Я-то имела в виду, что у Бори полный дом бабок и даже может быть шмоток, засвечивать их перед чужим он не будет, значит или свой, но не сознается, или это какой-то левый. А милицией я его просто пугала. На всякий случай.

– Пошла ты на …! – заявил он мне и опять бросил трубку.

Не! Видали? Я звоню из автомата, у меня сорока двушек в кармане нету, стоять тут и бросать их в прожорливый автомат, у меня и три-то только с трудом нашлось, а он матом и трубку бросать…

Я опять набираю. Бросаю последних две копейки!

– Ты! Сука! – тут же заорал он нехорошим голосом. – Кончай тут наяривать! Я спать лег только утром, а ты не даешь мне выспаться! Если ещё раз позвонишь, я вырву провода из стенки! – и опять трубку бросил!

Такого трамвайного хамства я никак не ожидала! Я нашла у прохожих ещё одну двушку и опять поперлась в автомат.

Вот хам, так хам. – Пело мое нутро, о чем я ему и сообщила:

– Я тебе не сука! Я девушка и не надо тут обзываться! А ты хам трамвайный! Счас как приеду – точно мало тебе не покажется!

– Давай, давай, ковыляй! Я тебе твои ковылялки повыдергиваю! Это же надо, какая доставучая! – стал возмущаться он. – Ей говорят человеческим языком, а она как об стенку горох! Наглая сучка, кончай наяривать, дай проспаться! – уже взмолился он.

Не, нууу, мы это, человеческий язык понимаем. Когда человек просит человеческим языком, по-другому, это же совсем другое дело. Поэтому я трубку тихо так положила, и в общагу двинулась.

У нас с Борей была договоренность. Если что-то очень спешное, он мог мне в общагу позвонить, но наши вахтерши они, как и все вахтерши в общественных местах, самые главные начальники, а особенно в строительном общежитии. Смотрят на тебя свысока, морду воротят, голоса себе подобрали, как по заказу. Помните, сказку про козлят? Там волк себе спец. голос заказал, под козу? А наши вахтерши голоса себе заказывали «под волка». Поэтому звонить часто было противопоказано. Мало того, что они старались с помощью великого русского языка, пересыпанного матом, очень громко донести тебе кто и зачем звонил, так ещё докладывали начальству и унижали перед ним, как могли, обзывая звонившего чем-нибудь непотребным.

Но в тот день, часов в пять, Боря набрался смелости и позвонил.

Вахтерша орала, как резаная, на весь лестничный проем. Орала так, что мне стало слышно на втором этаже в комнате:

– Нинка! Иди к трубе! Тебя тут на блядки вызывают!

И это в семьдесят третьем году, мне, скромной девушке из провинции, из семьи, где никто и никогда не ругался матом изначально! И на все окружающее пространство. Ужас, да и только!

Я, вся краснея и бледнея, пошла к телефону.

– Нинуля. – скромно сказал мне Борис. – Я приглашаю тебя в гости сегодня вечером часов в восемь. У меня гость в доме.

– Я в курсе. – скромно ответила я, косясь на вахтершу. – Я с ним уже побеседовала.

– Я тоже в курсе, что уже побеседовала. Он сказал, что будет извиняться.

– Таак!!! – Тут же заорала вахтерша «волчьим голосом». – После одиннадцати я дверь закрою! Имей в виду. – и выдала проходящим мимо девчонкам тираду: – Все имейте в виду! Я вам тут блядство прекращу! Ходют и ходют мужики, ходют и ходют, мало этого, в окна лезут! Вот домой приедете, там пускай в окна кто хочет, тот и лезет, а тут у меня ни-ни! – она потрясла пальцем в пространство.

В Борином доме, ещё на лестнице было слышно, что в квартире много гостей. Стоял настоящий, загульный гвалт. Даже соседские тормоза явно не работали, значит, коллектив уже «принял на грудь», раз плевать хотели на них.

Боря открыл дверь весь красный и взъерошенный. Вид у него был довольный и уже «подогретый» спиртным.

– О! Проходи! – подхватил он меня под локоть и буквально потащил в комнату, где и сообщил всем громко: – А вот и она!

Коллектив так грохнул от хохота, что я даже опешила, но поняла, только что была в подробностях озвучена наша утренняя перепалка.

Я смотрелась, и что же увидала? За столом восседала вся наша пингвиновская компания, уже порядком подвыпившая, а слева, во главе стола сидел тот, кого Боря называл Владимиром Высоцким, собственной персоной! Прямо под фотографией. Точно в той же позе, и даже в похожей рубашке, точно так же нога за ногу и в руках гитара. Как будто сошел с фото и уселся за стол. Я опешила от неожиданности.

И ведь не предупредил же, гаденыш Борька.

Все ещё дружно ржали, когда Владимир встал и подошел ко мне очень смешной, типа, элегантной походкой, чуть подвиливая задом, взял мою руку, поцеловал и со смехом сказал:

– Мадам! Смею представиться! Хам трамвайный!

Компания заржала ещё громче. Я тоже не удержалась, потому что это, и, правда, было очень смешно! Мы дружно покатились со смеху. Володя хохотал громче всех и даже приседал. На глазах у него выступили слезы.

– Если честно. – сказал Владимир, после того, как их утер. – Меня ещё в жизни никто не называл хамом трамвайным. Честное слово! – Это где-то даже полезно! Когда тебя опускают на грешную землю и нежные, молодые, красивые девушки называют хамом. Я вам за это песню спою. А зовут вас как? – он прищурил один глаз.

– А друзья зовут меня Нинуля. А вообще-то меня не зовут. Я сама прихожу, когда сочту нужным. – почему-то нагло сказала я и сама на себя очень удивилась. Чего это меня-то в хамство опять понесло. Оно что ли заразное? Но Володя не обиделся, хотя выделил выпукло мою кривую реплику.

– Ну, вот и обменялись любезностями по новой. – он пошел к столу.

– Господи! – спохватилась я, озвучивая свою мысль. – Чего это меня-то в хамство понесло? Вы меня простите. Это от неожиданности. Вместо того, чтобы петь вам дифирамбы про ваши песни, я вдруг в другую сторону. – выдала я и совсем опешила. Мой язык лепил такую ахинею, что мне стало стыдно. Что может подумать человек? Дура, она и есть дура. Из провинции. Хорошо хоть, что никто этого не знал. Я ж для всех была «из Питера»! Поэтому я заткнулась и присела бочком на диван. Стульев свободных уже не было.

Володя протренькал по струнам и вдруг запел про богатырей. При этом в куплетах, где про русалку, которая совсем недолго берегла свою честь, стал смотреть только на меня, для чего даже развернулся.

Я даже обиделась. Я ж, между прочим, свою честь к тому времени очень даже сберегла.

Когда он допел до конца я и спросила:

– А это вы кого имели в виду под этой русалкой? Меня, что ли? Так я между прочим. Девушка. – сказала очень гордо! потому что считала, что сей факт заслуживает мужского внимания.

Он заржал как лошадь, а все тут же подхватили и выдал:

– Знаете анекдот!? У армянского радио спросили: много ли девушек в городе Ленинграде? На что армянское радио ответило: выдайте дуре самокат и пущай сваливает из города Питера!

Все опять заржали, а теперь Боря выдал:

– А она уже свалила в город Владивосток по направлению!

Народ грохнул со смеху, а я сидела, как оплеванная и краснела. Володя это усек и сказал ласково:

– Да, ладно! Не обижайся. Это я так. К слову. А вообще ты это принципиально, или почему? Я про девичество.

– Я хочу по любви чтобы было, чтобы красиво, чтоб сердце ёкало… – сказала и опять покраснела, но от своей бестолковости. – Кто такие вещи обсуждает по-пьянке?

– Правильно! – сказал Володя. – Ты честь береги и отдай только по любви! На самом деле это очень важно! Настоящий человек себя не на помойке находит, а настоящая девушка это вообще подарок судьбы! Молодец! Я тебя зауважал! – сказал и наклонил голову, как в поклоне, положив руку на сердце. Получилось как-то театрально, но зацепило. Все о чем-то задумались. Правда, ненадолго.

– Может чего-нибудь серьезное тебе спеть? – спросил он прямо у меня. – Заказывай.

Народ молча, как завороженный, наблюдал за нашей дискуссией.

– Мне ваша «банька» очень нравится. – тихо сказала я – Тем более, что у меня мама сибирячка, а деда моего «утащили из Сибири в Сибирь», и мне кажется, что именно два здоровых охранника. Я под вашу «баньку» всегда плачу.

– Да! Точно! – встрял Боря. – Сам видел, как она украдкой слезы роняла. А я и не понял – почему? А это из-за деда?

– И из-за бабки. За нашей фамилией долго почему-то по Сибири гонялись, пока почти всех мужиков не перебили. Чем она им не понравилась? Правда, мой дед у Деникина в офицерах служил, в Белой армии, но, потом же к красным переметнулся! Я его не осуждаю, может, выхода другого у него не было, но красные ему все равно дворянства не простили. Мы считались долго «детьми врагов народа», пока после Хрущева не получили реабилитацию.

– Так ты коммуняк не любишь? – хитро так спросил Володя, прищурив один глаз.

– Терпеть не могу. А за что любить? За то, что моя мама сиротой осталась, за то, что её дальние родственники выгоняли на сибирский мороз, и она в собачьей будке с Тузиком в обнимку спала?

– А почему ее в датский дом не сдали? Тогда всех «врагов» в детские дома сдавали. – удивился Боря.

– Какой детский дом! Мои деды были богатые. У нас дом до сих пор в селе «Преображенка» Тобольской губернии, самый большой. В нем чего только не было. И контора Председателя колхоза вместе с Райкомом, и школа с другой стороны вход, потом библиотека, а в последнее время клуб. Поэтому четверых детей по домам разобрали, а добро поделили.