шедшие из Крыма к северной границе степи. В Днепро-Донском междуречье это — Муравский, Ногайский, Изюмский, Кальмиусский и другие шляхи. Самый известный из них, Муравский, проходил по водоразделам рек на протяжении полутора тысяч километров от Перекопского перешейка вплоть до среднего течения Оки — туда, где открытые степные и лесостепные пространства сменялись сплошными лесами.
На всем этом пути, тщательно обходя речные долины и глубокие балки, Муравский шлях пересекал лишь две водные преграды — реку Быструю Сосну у позднейших Ливен и Упу в районе современной Тулы. Тем самым он идеально подходил для перекочевок и активно использовался вплоть до XVIII в. Считается, что он получил свое название от слова «мурава» — молодая трава. На высоких участках степи снег весной сходил раньше, земля высыхала скорее и быстрее появлялась трава, необходимая лошадям[18].
Помимо шляхов, шедших от Перекопа на север к востоку от Днепра, известны аналогичные шляхи на территории Правобережной Украины: Черный, Кучманский, Волосский шляхи.
К сожалению, история «татарских шляхов» никогда не становилась предметом специального изучения. Исходя из их определения «татарские», выдвигалась версия, что они возникли уже после распада Золотой Орды в период образования отдельных ханств на юге Восточной Европы, когда к началу XVI в. относятся первые упоминания о нападениях татар с использованием шляхов. Другие связывают их происхождение с нашествием Батыя в XIII в.
Филологи возводят слово «шлях» к немецкому schlagen — «бить, ударять». Получается «набитый, утоптанный путь». Применительно к отдельным шляхам, в частности к Кальмиусскому, применялось слово «сакма», означавшее «след, оставленный в степи». «Сметить сакму» означало найти следы прошедшего отряда, зайти ему в тыл, по следам определить примерное количество противника и доставить сведения в свой лагерь. Действительно, шляхи, по которым неоднократно проходили тысячи лошадей, были хорошо заметны в степи из-за того, что почва на них выбивалась конскими копытами дочерна, а также благодаря наваловкам, образованным с двух сторон дорог при выбивании почвы[19]. Как правило, шляхи имели в ширину 20–30 саженей (40–60 м).
Свое существование шляхи прекратили в XIX в. из-за массовой распашки земель в результате русско-украинской колонизации, изменения дорожной сети и железнодорожного строительства.
С учетом данного фактора выясняется окончательный маршрут туменов Джебе и Субедея вдоль северного побережья Азовского моря перед зимовкой в Крыму, где имелись благоприятные условия для зимнего выпаса лошадей. Согласно Ибн аль-Асиру, «жившие вдали кипчаки бежали без всякого боя и удалились; одни укрылись в болотах, другие в горах, а иные ушли в страну русских. Татары остановились в Кипчаке. Это земля обильная пастбищами зимой и летом; есть в ней места прохладные летом с множеством пастбищ и [есть в ней] места теплые зимой [также] со множеством пастбищ, то есть низменных мест на берегу моря».
Что касается упомянутых Ибн аль-Асиром потерпевших поражение кипчаков, без боя укрывшихся в горах и болотах, локализация этих мест возможна в горных районах черноморского побережья Крыма, а также в районе залива Сиваш[20]. Относительно «живших вдали кипчаков», бежавших «без всякого боя», речь, несомненно, идет о приднепровском половецком союзе, возглавлявшемся ханом Котяном. Он предпочел не испытывать судьбу и вместе со всей своей многотысячной ордой появился на границе Руси. Представление о ее размерах дает тот факт, что через полтора десятилетия после событий на Калке Котян, разбитый войсками Батыя, в 1239 г. бежал с 40 тысячами единоплеменников в Венгрию, где король Бела IV принял его в подданство и дал земли для поселения[21].
Но, судя по всему, главной причиной бегства Котяна стало то, что монголо-татары заняли места зимовок его половецкого союза, что грозило падежом скота и голодом его соплеменников.
Для русских летописцев все эти события стали крайне неожиданными. До этого они мало обращали внимания на достаточно далекие военные столкновения. Британский историк-славист Джон Феннел (1918–1992) по этому поводу замечал: «Создается впечатление, что русские либо ничего не знали о походах и завоеваниях полчищ Чингисхана, либо не делали об этом записей, по непонятным причинам игнорируя военные успехи татаро-монголов»[22]. И лишь только когда боевые действия приблизились к границам Руси, выяснились размеры нового нашествия. Именно с этого времени русские летописи становятся нашим главным источником по истории событий, связанных с битвой на Калке.
Глава 2
ЛЕТОПИСИ И «ПОВЕСТЬ О БИТВЕ НА КАЛКЕ»
Основные сведения о битве на Калке отразились в трех наиболее ранних русских летописях, дошедших до нашего времени. Долгое время древнейшими считались Лаврентьевская и Ипатьевская летописи, поскольку именно в их начальной части содержится «Повесть временных лет», рассказывающая о первоначальной русской истории. Первенство при этом отдавалось Лаврентьевской летописи. Свое название она получила от имени своего создателя суздальского монаха Лаврентия и дошла до нас в пергаменном списке 1377 г. (указание на эту дату имеется в самой летописи). Ипатьевская летопись (свое название она получила по списку, хранившемуся в костромском Ипатьевском монастыре) датировалась XV в. Позднее, после анализа водяных знаков использованной для нее бумаги, выяснилось, что список был написан между 1404 и 1428 гг.[23]
Что касается Новгородской первой летописи, то она дошла до нас в двух изводах (редакциях). К старшему, более раннему, изводу относится единственный пергаменный Синодальный список, состоящий из двух разновременных частей, первая из которых содержит известия за 1016–1234 гг. и написана двумя почерками конца XIII в., в одном из которых признается рука Тимофея, пономаря церкви Святого Якова из новгородской церкви Людина конца[24]. Это дало основание считать именно ее древнейшей русской летописной рукописью.
Сообщение Лаврентьевской летописи довольно кратко. Даем его в переложении на современный язык:
«В год 6731 (1223)… В тот же год пришли народы, о которых никто точно не знает, кто они, и откуда появились, и каков их язык, и какого они происхождения, и какой веры. И называют их татары, а иные говорят таурмены, а другие — печенеги. Некоторые говорят, что это те народы, о которых Мефодий, епископ Патарский, сообщает, что они вышли из пустыни Етриевской, находящейся между востоком и севером. Ибо Мефодий говорит так: „К скончанию времен появятся те, которых загнал Гедеон, и пленят всю землю от востока до Евфрата, и от Тигра до Понтийского моря, кроме Эфиопии“. Один Бог знает, кто они и откуда пришли, о них хорошо известно премудрым людям, которые разбираются в книгах. Мы же не знаем, кто они такие, а написали здесь о них на память о русских князьях и о бедах, которые были от этих народов.
И мы слышали, что татары многие народы пленили: ясов, обезов, касогов, и избили