– Наконец-то! Чего так долго не перезванивал? – спросил врач.
– Извини, Денис, – раздался в трубке мужской голос. – Раньше никак не мог. Ты говорить можешь?
– Могу, – ответил врач, на всякий случай, оглянувшись.
– Какие новости? Что-то срочное?
– Есть одна проблема. Сегодня у нас… – Лобанов прервался на полуслове, услышав голоса за дверью. – Давай я тебе перезвоню минут через десять.
– Что там у тебя?
– Я не хочу тут говорить. Скоро перезвоню.
Лобанов убрал телефон в карман, подошел к окну и посмотрел на улицу. Дождь и не думал успокаиваться. Как назло, машину пришлось оставить далеко от корпуса, и теперь придется бежать до нее по лужам. Он с тоской посмотрел на новые туфли, явно не предназначенные для такой погоды, и тяжело вздохнул.
Через несколько минут Лобанов, чертыхаясь, нырнул в «Ниву-Шевроле», прятавшуюся под старыми тополями – как он ни старался, а все-таки влетел в пару луж. Врач включил свет и снял туфли – носки были абсолютно мокрые.
– Вот зараза! Неужели нельзя все ямы заделать?!
Врач стащил носки, вложил по несколько салфеток в туфли и одел их на босу ногу. Затем достал телефон, набрал номер и погасил свет.
– Денис? – раздалось в трубке.
– Яша, слушай внимательно. Ночью к нам привезли древнего старичка. Похоже, что одинокий. Зовут Барятинский Алексей Николаевич. Живет на Волжской. – Лобанова сейчас никто подслушать не мог, но он всё равно говорил вполголоса.
– Как ты сказал? Барятинский? Записываю. Завтра всё выясню. Как его состояние? Не выздоровеет?
– Абсолютно без шансов. Я вообще не понимаю, как он до сих пор еще жив.
– Посетители у него были?
– Двое. Но это точно не родственники. Одного я не видел – его медсестры без меня пропустили. А второй был поп, с которым наш Софроний чуть не столкнулся. Представляешь последствия?
– В принципе, ничего страшного, – сказал собеседник после некоторой паузы.
– Я так не думаю! – возразил Лобанов.
– Да не волнуйся ты так. В крайнем случае, Софроний всегда сможет отбрехаться. А что за поп, который к этому старику приходил?
– Настоящий поп. Из какой церкви я не спрашивал. Что с Софронием-то будем делать? – явно нервничая, спросил Лобанов.
– А что с Софронием? Чего ты раньше времени волну погнал? Может, этот поп у вас больше не появится.
– А если появится? Все-таки лучше, чтобы Софроний пару дней не показывался, – не унимался Лобанов. – Тем более что с Казанцевой он закончил. Она сегодня всё подписала.
– Это я знаю. Все бумажки уже у меня.
Несколько секунд оба собеседника молчали. Тишину прервал Лобанов.
– Ну, так что?
– Давай сделаем так: ты выясняешь у себя, а я у себя. Договорились?
– Хорошо, – ответил Лобанов и тут же добавил: – Софрония чтобы я эти два дня не видел.
– Я с ним поговорю, – согласился его собеседник.
– Да и еще. Какого-то левого парня к нам положили. В карте написано, что у него предынфарктное состояние, а на самом деле он здоров, как бык. Положили по прямому приказу главврача.
– Наверняка залег от каких-нибудь проблем. Не бери в голову. До завтра!
– Пока.
Нажав на кнопку отбоя, Лобанов положил телефон на соседнее сиденье и завел двигатель. Увидев, что дворники не справляются с мокрыми листьями, залепившими лобовое стекло, он открыл дверь и, матерясь, вылез под дождь.
***
Около десяти вечера Зарайская с Сорокиным вышли из квартиры ее матери. Дождь закончился, и они, не торопясь, пошли к машине, припаркованной в сотне метров от дома.
Всё прошло как нельзя лучше. Они преподнесли матери огромный букет, купленный за какие-то безумные деньги, и необъятных размеров коробку швейцарских конфет, подаренных Зарайской женой одного из больных. В квартире их уже ожидал стол, уставленный блюдами и закусками, приготовленными к завтрашнему дню. Празднование дня рождения заранее считается плохой приметой, поэтому мать сразу предложила назвать сегодняшнее застолье «Кануном дня рождения» и никаких поздравлений не произносить. Тем более что Зарайская, которой предстояло вести машину, дисциплинировано отказалась даже от нескольких глотков вина.
Вместо планируемого часа, застолье продлилось в два раза дольше. Они расстались со счастливой матерью, договорившись обязательно вместе отметить день рождения после возвращения Сорокина из Москвы.
– Теперь ты счастлива? – спросил Сорокин.
– Вполне, – улыбнулась в ответ Зарайская.
До машины они дошли, прижавшись друг к другу и не проронив больше ни слова. Зарайская села на водительское сиденье и благодарно посмотрела на мужа.
– Спасибо, милый.
– Ты знаешь, всё прошло значительно легче, чем я ожидал, – признался Сорокин.
***
Стоянка у железнодорожного вокзала была полностью забита. В надежде найти свободное место они уже второй раз медленно проезжали вдоль припаркованных машин.
– Оль, остановись где угодно и я выйду.
– Ну, уж нет! – возразила Зарайская. – Я хочу тебя до поезда проводить. – В зеркале заднего вида она увидела, как зажглись габаритные огни одной из припаркованных машин. – А вот и место освобождается, – радостно сказала она, нажав на тормоз.
– А ну быстро проезжайте! – заорал непонятно откуда взявшийся толстенный гаишник. Он подошел к двери Зарайской и смачно сморкнувшись, продолжил: – Чего, плохо слышишь?
От такого хамства та потеряла дар речи. Она понимала, что должна что-то ответить, но на пути от мозга к языку вдруг образовался шлагбаум, полностью перекрывший весь словарный запас. Она просто смотрела в глаза этого явно пьяного служителя закона и молчала. Как хорошо и покойно было всего несколько секунд назад!
– Эй, ты, хамло в погонах! – раздался голос Сорокина. Он пытался выбраться из машины, но дверь уперлась в стоящую рядом «Волгу» и он никак не мог пролезть в узкое пространство.
Теперь пришла очередь гаишника терять дар речи от такого обращения к своей персоне. Сам он часто позволял себе и не такое, но чтобы кто-то, кроме его собственной жены и начальства, мог так оскорблять его – капитана Онышко! Было от чего прийти в замешательство.
– Не ты, а вы, – выдавил Онышко внезапно севшим голосом, видя как сумевший, наконец, выбраться Сорокин, ринулся в его сторону. Милиционер отшатнулся и его форменная фуражка, до этого державшаяся на самом затылке, грохнулась в грязную лужу.
Сорокин подошел к нему вплотную и, не сдерживая брезгливости, произнес:
– К пьяным свиньям на «вы» не обращаются!
Увидев, что стоящий перед ним человек, всего-навсего интеллигентный лох, Онышко быстро пришел в себя.
– Я тебе сейчас покажу свиней! – Он криво усмехнулся, подобрал фуражку, нарочито тщательно ее отряхнул и водрузил на голову. Потом подошел к открывшей дверь Зарайской и заорал во весь голос: – Предъявите документы!
Зарайская автоматически потянулась за сумкой, но Сорокин ее остановил:
– Закрой дверь и сиди в машине. Никаких документов ему не давай.
Не говоря ни слова, та быстро закрыла дверь и подняла стекло.
– А ну откройте дверь и предъявите документы! – еще громче заорал капитан и сильно стукнул жезлом по стеклу.
– Имя, фамилия, номер. Быстро! – потребовал Сорокин, стараясь говорить спокойно.
– Будет тебе сейчас номер! – прорычал капитан и включил рацию, болтавшуюся на портупее. – Четвертый, четвертый, ответьте девятому.
Почти сразу сквозь шип и треск из рации послышался голос:
– Слушает четвертый.
– Сопротивление при исполнении…
В этот момент рядом с ними остановилась большая черная «Ауди». Капитан моментально забыл о рации. Он быстро шагнул к задней двери и отдал честь выходящему из машины мужчине. Тот даже не посмотрел в его сторону, а сразу обратился к Сорокину:
– Слава, привет! Ты что здесь стоишь?
Ноги капитана тут же обмякли. «Кранты!» – пронеслось в его быстро трезвеющем мозгу.
– Борюсь с хамством пьяных гаишников, – Сорокин кивнул в сторону застывшего капитана.
В «Фольксвагене» опустилось стекло, и показалась голова Зарайской.
– Мне уже можно выйти?
– Оленька, и ты здесь? Привет! – обратился к ней мужчина.
– Добрый вечер, Игорек. Ты тоже в Москву?
– Как же там без меня? – ответил тот, – Имею счастье ехать с твоим мужем в одном купе.
– А высокое начальство где? – спросил Сорокин.
– Уже улетело.
Игорь Баринов был пресс-секретарем и ближайшим помощником губернатора. Он озвучивал все решения и действия правительства области, делал заявления от имени губернатора и был автором всех его речей. Кроме этого он был однокурсником и многолетним приятелем Сорокина. Именно он приложил свое влияние, чтобы усадить его в кресло главного редактора.
Рядом с Онышко, который до сих пор так и не решился двинуться с места, остановился милицейский «УАЗ» с надписью «ПДС». Из него, не торопясь, вылезли двое коллег капитана – совсем молодой сержант и старший лейтенант.