щемящего сердце чувства – того самого исконно мужского желания слететь птицей вниз, как-то защитить, обогреть, заслонить от жестокого и враждебного мира эту незатейливую, но такую милую и почти родную фигурку, понуро переходящую от столика к столику. – Неужели сохранились еще и такие девушки? Безумно красивые, талантливые и не чурающиеся никакой работы? А что если?.. Если это судьба? Шанс?” – я еще не додумал этой мысли, а ноги уже сами спускали мою тушку по шаткой лесенке вниз. Я не знал даже, с чего начать разговор, но инстинкт подсказал мне беспроигрышный вариант: очутившись в зале, я достал из кармана сопливчик и принялся также протирать им столы, начав с противоположного края ряда.
Мы едва не столкнулись в самом центре зала; от неожиданности девушка резко отстранилась и вскрикнула:
– Вы кто?
– Я… Я…Я … – вдруг понял, что у меня странным образом защемлено горло, и я не могу ничего выговорить, кроме этого бесконечного “я”.
– Что – вы? – улыбнулась девушка. – Как вы сюда попали?
– Через чердак! – выдохнул с облегчением, чувствуя, что дар речи ко мне вернулся.
– Зачем?
– Я два раза был на ваших представлениях… Так и не понял, как у вас это получается?
– Что получается?
– Ну, все это! И чтобы в каждом боксе шло свое представление, и все остальное!
– Это ноу-хау фирмы. Зачем вам знать? Уходите! Здесь нельзя находиться посторонним! – я стоял перед ней с обалдевшей физиономией, пожирал ее глазами и даже не шевельнулся, услышав ее приказ. Вблизи она казалась еще красивее, чем в амплуа безбашенной совратительницы невинных зрителей. – Стойте, стойте! Это не вы ли сегодня бросились со стулом на моего партнера?
– Я! Только это было уже вчера.
– Ага! – девушка взглянула на часики. – Неужели вас так захватил наш маленький перформанс?
– Не знаю! Я просто ничего подобного не ожидал. Был первый раз на представлении. Вы так играли! Честное слово!
– Спасибо! – девушка буквально расцвела. – Мало кто нас хвалит. И, всё-таки, вам действительно понравилась моя игра, или “чем короче юбка, тем талантливее актриса”?
– Нет, что вы! У меня реально дух захватывало! Вы замечательно играли! Скажите, вы надолго в нашем городе? У вас гастроли?
– Да, пока решили остановиться здесь! Будем работать, пока есть сборы. А что?
– Мы могли бы встретиться как-нибудь вечерком, когда у вас будет свободное время, – выдохнул неожиданно для самого себя.
– Нет! Это исключено! – девушка даже испугалась.
– Но почему?
– Пусть это останется еще одним ноу-хау нашей фирмы! Уже поздно! Давайте, я вас провожу, открою дверь, – она повела меня к выходу, и мне казалось, что каждый шаг по рассохшемуся дощатому полу отдается у меня под сердцем так, словно некий грандиозный колокол раскачивается над нашими головами, и я нахожусь под самым его зёвом.
Подведя меня к выходу, Лайза повернулась и улыбнулась так, как улыбается королева любовнику, возводимому на эшафот:
– Ну, до свидания! Приятно было познакомиться! Приходите еще на наши перформансы!
– Обязательно! – мне показалось, что она тоже не хочет расставаться, и вспомнил наказ бывалых коллег по станции: “С тёлками нельзя просто так. Надо борзеть!” – Если позволите, вместо автографа, – подался к ней, ткнулся губами в ее лицо, и ощутил лишь едва уловимое колыхание воздуха.
Её не было! Передо мною стояло видение! Голографическое изображение!
– Ну вот! – девушка отстранилась. – Разрушили еще одну иллюзию! – она сардонически улыбнулась, и я увидел, что из боковой двери в зал входит вся труппа этого театра видений: Мурдак в клёпанной кожаной косухе, маслянистый девчачий искуситель итало-турецкой наружности, менеджерствующий лакей с щетинистыми усиками.
– Да, лошара! Мы тебя надули! Опять подсунули голограмму! Помацай воздух, потискайся с атмосферой! – кричал с лакейской бесцеремонностью с другого конца зала усатенький лакей. – Не будешь лазить через крышу! Ниндзя нашелся! Мы следили за тобой, еще когда ты начал взбираться на клён! Лайза! Иди, посмотри на этого типа! Он пробрался сюда, чтобы втихаря пососаться с тобой! – девушка вышла через служебную дверь, присоединилась к троице, и Мурдак по-хозяйски обхватил ее за плечи:
– Глянь на этого лоха!
– Извини! – крикнула Лайза. – Мы пошутили! – теперь их было две: одна в шаге от меня, другая – на противоположном конце зала, и я крутил головой, пытаясь найти хоть одно различие между ними. – Но ты сам виноват! Тебя не звали! – она демонстративно склонила головку на плечо косухоносцу и даже потянулась губками к небритой щеке.
– Чего ржёте? – буркнул я. Троица носителей Y-хромосом из этой труппы бесила меня с самого начала, и теперь, созерцая, как Мурдак тискает девушку, и она ластится к нему, я уже прикидывал, как накостыляю всем троим. Благо за годы работы на платформе я порядком подкачался, а из всей этой компании ценность в случае махалова представлял только Мурдак.
Наливаясь злобой, я подходил к ним все ближе: без труда раскидаю троицу тружеников голографической сцены и даже успею высказать Лайзе что-нибудь очень позитивное про отношения с молодыми людьми и как их надо выбирать. Однако Мурдак словно учуял мои намерения и, развернув девушку за плечи к служебному входу, бросил:
– Ладно! Повеселились, и хорош! Жорж, выпроваживай этого оковалка! А нам пора на горшок и спать! – и повел Лайзу к служебному входу. Парень не даром числился артистом: всем своим поведением он умел передать такое презрение ко мне, что я не выдержал. Схватил со стола оставленную кем-то из зрителей пачку из-под папирос, скомкал и пульнул ему в спину.
Картонный комок беззвучно пролетел сквозь косухоносца и шлёпнулся о стену. Мурдак даже не оглянулся! Я обернулся к лакею-менеджеру зала с его турецко-итальянским напарником, но и они беззвучно испарились буквально у меня на глазах. Схватил стул и бросился на Мурдака, но тот издевательски помахал мне ручкой и исчез вместе с Лайзой столь же бесследно, как и двое других из этой труппы.
Несколько секунд стоял посреди абсолютно пустого зала, залитого ржавым светом дохлой служебной лампочки, потом заорал:
– Ну, где вы все? Что попрятались! Выходите, поговорить надо! – и услышал в ответ только характерный шорох, с которым мыши грызут под дощатым настилом пола свалившиеся под него кукурузные хлопья и прочую снедь, брошенную зрителями.
Прикинув, что, если помахать стулом перед висящим вместо полотняного экрана монитором, то нервишки у них не выдержат, и вернется желание пообщаться. Изобразил нечто подобное, но не нашел никакого отклика. Поколебавшись, ткнул несильно ножками стула в громадный дисплей, и убедился лишь в том, что и монитор, на котором показывают мультики – тоже голографическая картинка.
Размахнулся и ударил со всей силы – стул едва не проломил