Павел, видите ли, был еврей в восемьдесят восьмом поколении – и еврей презанятный. Еврейство было его религией и смыслом жизни, именно еврейство, не иудаизм, ни что другое.
Анекдотам о еврейской бережливости он соответствовал как будто нарочно. Он отчаянно настаивал на том, чтобы стебельки петрушки тоже обязательно использовались бы в еду (если для салата общипали листья, то стебельки вполне сгодятся в суп), - и пучок стебельков трогательно лежал в уголке холодильника, пока Алена украдкой не использовала его как мусор для мусорного ведра.
А как Павел извлекал купюры из кошелька – эта драматическая миниатюра способна была украсить сцену любого столичного театра. Казалось бы, ничего особенного не происходило, но в каждом движении сквозили ленца, снисходительность и откровенное нежелание расстаться со своим. Он размеренно доставал потертый кожаный бумажник, распахивал его – затем делал паузу с зависшей в воздухе, над бумажником, рукой. Шевелил и потирал пальцами, будто разогревая перед тяжкой работой, запускал их в бумажник и некоторое время держал там без движения, лишь помедлив достаточно, так, чтобы все прочувствовали ответственность момента, он с какой-то пружинистой оттяжкой, вынимал денежку. Надо отдать ему должное – такого серьезного отношения удостаивались не только свои деньги (которых, кстати, Павел в какой-то невразумительной конторе по продажам чего-то невразумительного зарабатывал мало), но и чужие. Одним словом, чаще всего в его бумажнике обретались аленины деньги. И каково-то ему было слышать:
- Солнышко, отдай Нелюбову тысячи полторы, он потом вернет.
Тем более, что Павел знал: не вернет, не было еще такого случая, чтобы Нелюбов долги деньгами отдавал. А потом Нелюбов занялся народной дипломатией, восстанавливая разорванные связи, в результате чего на квартире Алены стало время от времени людно, и число заемщиков увеличилось. Тогда Павел окончательно записал Нелюбова в палестинские арабы. Едва тот появлялся, Павел занимал доминирующее в комнате кресло и оттуда вел боевые действия, снабжая ехидными комментариями почти любую нелюдинскую реплику.
- За меня сейчас две компании дерутся, - говорил Нелюбов. – Вот не знаю, идти арт-директором в ночной клуб или коммерческим в торговое представительство…
- Нууу, это мелко. Соглашайся только на позицию генерального. Я слышал, на складе вторсырья освободилась вакансия генерального приемщика стеклотары. Думаю, ты справишься – с твоим-то опытом.
При том, что Нелюбов вышел на тропу, ведущую к финансовой независимости, чуть ли не последним, опыт у него за несколько лет и в самом деле накопился богатый - от уличного торговца картошкой до руководителя филиала столичного модельного агентства. Дольше полугода он нигде не задерживался – уже в первый месяц приходило понимание, что кругом одни идиоты, второй месяц неопровержимо это доказывал, а последующие (два, три, четыре) формировали сознание о невозможности работать в таком окружении. Иногда все три этапа успевали обернуться и в две недели.
К моменту очередного трудо-разочарования, как правило, появлялся новый знакомый-фаворит, о котором Нелюбов был самого высокого мнения (вот он – не то, что они!) и который считал Нелюбова единственным человеком, способным поднять его бизнес на небывалую высоту. Причем всеми, кроме Нелюбова, было замечено, что лишь бизнесы, особенно нуждающиеся в подъеме, раскрывали Нелюбову свои объятия. Стабильные предприятия относились к нему как-то прохладнее. Только однажды он прибился к брегу действительно солидной фирмы (очень даже международной), но уже через месяц они расстались, и кто кого бросил – осталось загадкой. Равно как осталась загадкой для общества и сумма казенных денег, нечаянно позаимствованная там Нелюбовым. Сумму солидной фирме вернул его новый наниматель, который, конечно же, не преминул появиться.
Все похождения Нелюбова быстро становились известны – во-первых, потому что он сам был нежаден и охотно о них рассказывал любому, кто подвернулся, а во-вторых, те, кому он о них рассказывал, тоже не жадничали и удовлетворенно делились с другими.
Для Павла эти истории служили доказательством несовместимости Нелюбова с добропорядочным обществом, и он, когда только мог, намекал на необходимость избавить круг избранных от подобного персонажа.
К счастью для Нелюбова, Павел не был тем человеком, к которому хоть сколько-нибудь прислушивались – в обществе его дружно не любили. Даже Алена относилась к возлюбленному без особого почитания: она не считала его умным или же наделенным вообще каким-либо ценным достоинством, кроме одного – его чувства к ней.
За годы неудачных попыток обрести любящего мужчину в Алене развилась тоскливая уверенность в том, что такого мужчину природа для нее почему-то не создала. При том, что каждого любовника она окружала неподражаемой нежной заботой, и ее чувство постоянно находилось в состоянии прибоя, окатывая объект волнами любви, не только ответной реакции не возникало, но и вообще объект оставался брегом для ее волн чаще всего самое непродолжительное время.
И вот, когда Алена уже повесила над кроватью собственноручно нарисованный тушью плакат с цитатой из Жана Ростана, то ли биолога, то ли писателя: «Быть взрослым - значит быть одиноким», - на нее неожиданно свалился Павел. То есть как свалился – она подцепила его на вечеринке, где напилась, не будучи в силах трезво созерцать незамутненное счастье одного своего бывшего мужчины с другой.
Опрокинув последнюю, смертельную, стопку, Алена смелым взором обвела присутствующих мужчин и ей первый раз в жизни повезло. Обычно тот, к кому она обращалась сначала, более-менее грубо отправлял ее искать приключений в другом месте. А тут - Павел. Он не только не возразил против общества домогающейся пьяной женщины, он проводил эту женщину домой, дал ей секса, сколько она хотела (даже чуть больше), утром приготовил завтрак, смешно рассказал два-три анекдота, до вечера был нежен и легко возбудим… Ну и пусть это очередной секс-эпизод, пусть будет просто приятно, решила Алена и расслабилась. Расслабилась до такой степени, что когда Павел начал собираться уходить, она даже не приподнялась на кровати, пробормотав лишь: «Ты же сам выход найдешь, да?». На что он ответил, что перед тем, как начать искать выход, он хотел бы записать номер ее телефона - чтобы позвонить завтра же… И вообще, он бы даже не подумал искать выход, если бы не пара срочных дел дома. Алена мысленно пожала плечами (и даже хмыкнула про себя: знаем мы, как вы позвоните завтра, ну и черт бы с вами), назвала цифры и, радуясь своему спокойствию, приготовилась забыть об этом безмятежном дне.