Он пересек двор и, остановившись у огромных, окованных железом дверей замка, принялся стучать по ним обухом топора, пока створки не отворились на дюйм и в щели не показались испуганные мальчишечьи глаза.
— Шевелись, парень. Убираемся отсюда. Открывай.
По лицу мальчика расплылась улыбка. Очевидно, он решил, что битве конец. А потом за спинами Каллада и Гретхен он увидел огонь, уничтожающий развалины его города. Мальчик отпустил тяжелую дверь, и та распахнулась сама, оставив его стоять в проеме с деревяшкой в дрожащей руке — игрушечным мечом. Ребенок этот видел не больше девяти-десяти весен, но осмелился встать между женщинами Грюнберга и смертью. Оттого-то дварф всегда с гордостью сражался рядом с людьми: среди них всегда найдется место доблести, даже когда ее не чаешь встретить. Каллад хлопнул мальчонку по плечу:
— Давай выводить женщин и детей, верно, парень?
Вслед за мальчиком они прошли по широкому коридору с украшенными огромными гобеленами и ни на что не пригодным оружием стенами. Проход вывел их в холл, где толпились, теснясь в тени и темных уголках, матери с детьми. Калладу хотелось пообещать им, что они спасутся, что все будет хорошо, но он не мог. Их город лежит в руинах. Их мужья и братья мертвы или умирают, поверженные монстрами. Какое уж там «хорошо»…
Так что вместо лжи он предложил им горькую правду:
— Грюнберг почти пал. Его никому уже не спасти. Город горит. На стенах кишат мертвецы. Ваши родные погибают, давая вам шанс выжить. И вы обязаны воспользоваться этим шансом.
— Если они гибнут, почему ты здесь? Ты должен быть там, с ними!
— Да, должен, но я не там. Я тут пытаюсь сделать так, чтобы их смерти не были бессмысленными.
— Мы можем сражаться рядом с нашими мужьями! — крикнула, поднявшись, какая-то женщина.
— Да, и умереть рядом с ними.
— Пусть ублюдки идут, им будет не так-то просто убить нас!
Одна из женщин вскинула руки и стащила со стены гигантский двуручный меч. Она едва удерживала его, не говоря уже о том, чтобы приподнять. Вторая раздобыла богато украшенную нагрудную пластину, а третьей достались латные рукавицы и цеп. В их руках эти инструменты убийства выглядели нелепо, но выражение женских глаз и их упрямо выставленные подбородки отнюдь не казались комичными.
— Вы не можете надеяться…
— Ты это уже говорил, надеяться мы не можем. Наши жизни уничтожены, и наши дома, и наши семьи. Дай нам последний шанс. Позволь решить, побежим ли мы, как крысы с тонущего корабля или останемся и пойдем на суд Морра наравне с нашими мужчинами. Не отнимай у нас этого.
Каллад вздохнул. Рядом с женщиной, требующей права на смерть, ревела маленькая девочка. Мальчонка, едва научившийся ходить, прятал лицо в материнских юбках.
— Нет, — отрезал Каллад. — И никаких споров, это не игра. Грюнберг в огне. Если мы останемся тут ждать и пререкаться как идиоты, через несколько минут мы будем мертвы. Посмотри на эту девочку. Готова ли ты сказать, когда она должна умереть? А? Ради чего ваши мужья кладут свои жизни, если не ради вашего спасения? — Принц дварфов тряхнул головой. — Нет. Вы не предадите их. Мы уходим отсюда в горы. Там есть пещеры, ведущие в глубокие шахты, которые тянутся аж до ущелья Удар Топора, дальнего ущелья. Мертвецы туда не потащатся.
Честно говоря, он понятия не имел, так это или нет, но сейчас имело значение лишь одно — чтобы женщины поверили ему хотя бы настолько, чтобы покинуть город. Надо подарить им безопасность или иллюзию безопасности, что в данный момент являлось одним и тем же.
— А теперь идем!
Слова принца загипнотизировали горожанок. Они начали вставать, собирать вещи, связывать тряпки в тюки, набивать узлы всем, что осталось от их имущества. Каллад покачал головой:
— Времени нет! Пошли!
Мальчишка, стороживший дверь, побежал впереди, игрушечный меч шлепал его по ноге.
— Это останется здесь. — Каллад ткнул Разящим Шипом в сторону изящного сундучка для драгоценностей, который стискивала в руках одна из женщин. — Здание покинут лишь те, кто живет и дышит. Забудьте о безделушках, за них не стоит умирать. Понятно?
Никто не стал спорить.
Выходящих из широкого проема он сосчитал по головам: сорок девять женщин и едва ли не вдвое больше детей. Каждый смотрел на дварфа как на спасителя, посланного им самим Сигмаром. Гретхен стояла рядом, укачивая своего ребенка, но когда она отвела от его лица край одеяльца, Каллад понял причину молчания младенца, кожа которого уже подернулась голубизной смерти. И все же женщина гладила мертвую щечку, словно надеясь передать ребенку хоть немного тепла. Каллад не мог позволить себе принять близко к сердцу эту маленькую трагедию — сегодня умерли сотни людей. Сотни. Что такое жизнь одного младенца против этой бессмысленной бойни? Но он слишком хорошо осознавал, отчего вид мертвого малыша так действует на него. Дитя невинно. Ребенок не делал выбора, не шел сражаться с врагами. Он представлял собой все, ради чего защитники отдавали свои жизни. Погибший младенец свидетельствовал о бесполезности принесенных ими жертв.
И вдруг ребеночек зашевелился, из-под одеял показалась маленькая ручка. Взгляд младенца был пуст, по-прежнему скован смертью — лишь тельце ответило на зов графа-вампира.
Тошнота всколыхнулась в желудке Каллада. Ребенок должен быть мертв.
Он не должен двигаться.
Выбора у дварфа не было. Существо в руках Гретхен — не ее дитя. Это всего лишь оболочка.
— Дай мне ребенка, — велел он, протянув руку.
Гретхен замотала головой и попятилась, словно догадываясь, что он задумал, хотя, конечно, знать она не могла. Каллад сам едва ухватил мысль, мелькнувшую в его голове, мысль, совершенно чуждую ему.
— Дай мне ребенка, — повторил он.
Женщина упрямо качала головой.
— Это не твой сын, больше нет, — сказал дварф как можно спокойнее, сделал шаг и сам взял младенца.
Ребенок стал паразитом, но, несмотря на эту превратность судьбы, материнский инстинкт велел Гретхен защищать его.
— Ступай, — произнес Каллад, не в силах посмотреть женщине в глаза. — Тебе не нужно этого видеть.
Но она не послушалась.
А он не мог сделать то, что должен, — только не тут, на улице, только не под ее взглядом.
Тогда Каллад сам зашагал прочь от несчастной матери, и беженцы Грюнберга последовали за ним. Ребенка он прижал к себе так крепко, что на мертвой коже отпечатались звенья кольчуги. Оглянувшись на развалины конюшен, Каллад увидел собирающихся на улице мертвецов, чью гниющую плоть омывал серебристый лунный свет. Они преодолели стену и продолжали просачиваться в город. Зловещую толпу обступали пожары, но мертвецы не выказывали ни страха, ни понимания того, что огонь способен сделать с их иссохшей плотью. Последние потрепанные фаланги обороны бились с атакующими, но их жалкие копья и щиты не справлялись с морем мертвецов. Даже солнце уже не поднимется вовремя, чтобы спасти их. Защитники, как и их противники, мертвы, Морру осталось лишь потребовать к себе их души.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});