Хоть был наш герой и ограблен, он все-таки успел бросить неподвижному великану цветок восторженного взора. Водяному даже захотелось взобраться на просторный пьедестал и свести с монументом знакомство покороче: перенять повелительность жеста, величавость осанки - и он положил непременно, непременно вернуться на площадь, едва найдет пропажу.
Но, видно, не судьба ему была скоро настигнуть вора! Пробегая мимо памятника, он ощутил, что нога его за что-то зацепилась, - и с разгону повалился на асфальт.
Это было больно. Наш герой с тоской вспомнил свой гибкий хвост и поднялся, недоумевая, за что же это он мог запнуться доставшимися ему в пользование неуклюжими, слишком длинными подставками. Ничего подозрительного на земле он не обнаружил и попытался продолжить путь, как что-то холодное и серое стиснуло его ноги. Водяной обмер. Это была гигантская рука, вернее, тень руки, сползшая с асфальта, где она только что распластанно лежала, как и подобает тени. Однажды, на заре туманной юности, наш герой запутался хвостом в рыбацкой сети. Вот разве что с этим страхом сравним был ужас, охвативший его сейчас.
Между тем сдавление серых пальцев стало нестерпимым, Водяной огляделся в поисках спасения... И взор его померк.
Тень, полонившая его, принадлежала тому самому бородачу в шубе, который возвышался посреди площади. Но самое ужасное... самое непостижимое заключалось в том, что руки... руки, тень которой и впилась в Водяного... этой руки у памятника не было!
Да, да, да! Судя по всему, она когда-то властно тянулась к Городу, распростертому невдалеке, как бы у подножия этого памятника. А теперь рука почти до самого плеча отсутствовала. Неровный серый слом - вот и все, что осталось.
Наш герой в тенях и отражениях разбирался плохо. Как и всякая нежить, он вовсе не отражался в зеркалах, кроме зеркал рек и озер, и не отбрасывал тени. Но тень несуществующего... это уж совсем невероятно!
Между тем серая призрачная удавка вздернула его на воздух и подтянула к самому лику монумента. О-о!.. Вблизи оно отнюдь не вызывало восхищения. В пыли, десятилетиями копившейся меж бровей, свили гнезда мыши.
"Вот он... супостатель... благородный король..." - мелькнула перепуганная мысль.
Губы-булыжники разомкнулись. Казалось, от звука трубного гласа разлетися вдребезги город, но и слабый листок не шевельнулся на полуголом тополе, и воробушек, придремнувший на стволе замшелого ружья, не встрепенулся. Это была лишь тень былого голоса.
- А!.. Попался, мерзавец! - прорычала она. - Сейчас я с тобой расквитаюсь!
- За что? - слабо пискнул Водяной, но тут же устыдился своего голосишка, похожего на жалкий касаткин скрип. - А ну-ка, отпусти меня! Знаешь ли ты, кто я есть? Я - царь!
- Царь?! - изумился монумент. - Чего царь? Природы, что ль? Х-хе! Где она, ваша природа!.. Ах ты ж козявка человечья! Знаешь ли ты, кто есть я?! Да у меня с ковра, понимаешь, народ с инфарктами уносили! Одно мое имя чернеть со страху заставляло! Находились разные... называли волюнтаристом. А я плевал! А знаешь ли ты, что, когда я скончался, эти вахлаки чуть всю работу не завалили? Разом диссиденты головы подняли! Свобода слова им! Свобода голоса! Вообрази, собрали по этому поводу внеочередное собрание-заседание! В этом самом доме, откуда я! столько дней! столько лет! всех их! вот так держал! в том самом кабинете! Ха-ха!
Ну, смех был все-таки значительнее, чем глас: одна пылинка в ноздре чугунной слегка всколебнулась.
- Заседание! Да что они могли высидеть? С их отношением к работе? Я не мог этого так оставить! Мое остановившееся сердце забилось. Я из морга явился председательствовать на их заседании. Я им показал, что такое настоящий руководитель! Бурные, продолжительные аплодисменты. Все встают. Зал в едином порыве поет... А ты говоришь - царь. Царей, понимаешь, когда-а еще в Обимуре потопили. Которые в слаборазвитых странах остались, так и тех скоро сметет волна народного негодования.
От этой галиматьи исчезли последние силы у Водяного. Непонятное оно пуще всего страшит!
- А, испугался! - плотоядно пророкотал памятник. - Понял, ничтожество, на кого покушался?!
- Я-а?.. - полуобморочно простонал наш герой, задыхаясь от боли и безнадежности. - Когда?!
- Когда-а? - возмутился чугунный образ бывшего руководителя Города. - Да нынче ночью! При луне! Кто на моей длани, простертой повелительно в светлые дни грядущего, вешаться пытался? А??? Скажешь, не ты? Вон и удавка твоя валяется! - И Водяной, мученически скосив глаза, и впрямь увидел у подножия монумента веревку с петлей. Пристроился, понимаешь! Нашел место! - Пустые очи сверлили Водяного. - Не припомнил, как под твоей поганой тяжестью моя рука сломалась и ты грохнулся у ног моих? Сам-то целехонек, а моя правая, руководящая... - Изморось слез навернулась в каменных глазницах. - Она-то вдребезги! Я тебя сразу признал. Задница обтянута, патлы... Попался бы ты мне в доброе старое время, я б тебя в двадцать четыре часа... без права проживания... Думаешь, телогрейку свою снял, так мимо проскочишь? Наше поколение бдительности не утратило!
И еще что-то, что-то еще провозглашал велеречивый кумир, блестя чугунной лысиной, но в помутившейся голове Водяного вспыхнуло понимание:
"Телогрейка? На том человеке, который сломал его руку, была телогрейка! То есть куртка! И... и мой гость самозванный, утопленник, молвил: "Я так отяжелел, что виселица рухнула". Вот кто сломал руку этому монументальному кошмару!"
Надежда на торжество справедливости придала сил нашему герою, он встрепенулся было, и тут сомнение еще более скомкало чугунное лицо:
- Не пойму, однако... Это как же так может быть? Ночью ты неподъемный был, а сейчас я тебя запросто одной только тенью сграбастал. Что за чудеса науки и техники? Неужто ты - не ты? Неужто я промашку дал?
- Дал, дал! - возопил наш неразумный, жизни не знающий герой. Промашку!
Словно бы молния просверкнула в черном взоре.
- Я-то? Я - про-маш-ку? - потрясение прогудел чугун. - Ты соображаешь, что болтаешь? Обо мне - такие слова! Да смерть тебе!
И тут... и тут раздался раскалывающе-звонкий удар грома.
*
Гром! Последние силы оставили при этом звуке нашего героя. Водяные, надо заметить, грома вообще боятся, потому что в грозу их видно: беззащитны они в эту пору перед человеческим взором. И стоило представить Водяному, что его истинная природа сейчас станет явной, что будет он, при всех знаках отличия Обимурского владыки, при серебряном хвосте, зеленой бороде и роскошных кудрях, полузадушенно извиваться в плену у монумента, подобно жалкой рыбке-плетешке... как возмутилась вся его сдавленная гордость, он рванулся, намереваясь дорого продать свою жизнь, и... брякнулся на асфальт, потому что тень торопливо разжала пальцы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});