— Нельзя нарушать инструкцию, все может быть… — не сдавался я.
— Ничего не может быть. Ты что, мне не веришь?!
Это уже было похоже на шантаж. Ведь она знала, что у меня не повернется язык возразить ей. Я вздохнул, мельком подумав, что обо всем этом придется докладывать командиру, после чего — это уж точно — он меня вместе с Пандией никуда не отпустит, беспомощно огляделся и потянулся к застежкам капюшона.
Воздух был какой-то густой, насыщенный ароматами трав, цветов, а может, и еще чего-то неизвестного нам.
— Мне надоел этот… панцирь!
Пандия рывком расстегнула скафандр и выскользнула из него, маленькая, изящная, в тонком, голубоватом, чуть люминесцирующем комбинезончике, плотно облегающем ее тело.
— Была бы связь, я бы доложил командиру…
— Не доложил бы, — засмеялась она и побежала по лугу, оставляя за собой темную полосу подмятой травы.
И вдруг она застыла на месте, замерев в какой-то неестественной, напряженной позе. И прежде чем она что-либо сказала, я сам увидел вдали огромную зеленую гусеницу, выползавшую из-за бугра. У нее были большие красные глаза, которыми она непрестанно шевелила, оглядывая окрестности, а внизу, под длинным гибким туловищем что-то часто-часто мелькало, то ли крутились колесики, то ли шевелились бесчисленные гибкие ноги. Вдоль туловища тянулась широкая поблескивающая полоса. Не сразу дошло до меня, что полоса эта — сплошной ряд окон и что гусеница, стало быть, всего лишь некое средство передвижения, вроде поезда. Скоро я разглядел в окнах и пассажиров — ряд голов, покачивающихся ритмично при движении гусеницы-поезда.
— Я боюсь! — шепотом сказала Пандия.
— Не бойся, я с тобой, — машинально пробормотал я, совсем забыв, что без оружия, вдали от защитных полей нашего разведочного катера сам совершенно беспомощен. Самое разумное в этой ситуации было бы немедленно бежать к катеру, но, зачарованный этой первой встречей с чужой цивилизацией, я вопреки всем инструкциям добавил: — Не шевелись, они нас, кажется, не заметили.
— Нас могут не заметить, но катер, но зонды…
— Чего уж теперь! Стой…
Гусеница проползла совсем близко, и я хорошо разглядел пассажиров, сидящих у окон. Это были существа, чрезвычайно похожие на людей. Некоторые, повернув головы, рассматривали нас и нашу армаду механизмов, громоздившуюся посреди поля. Я даже видел их глаза, большие, чуть раскосые, но какие-то равнодушные, словно встречи с инопланетянами были для них обыденным явлением.
— Они нас приняли за своих! — воскликнула Пандия. — Они совсем как мы…
— Надо надеть скафандры, — сказал я. — И надо вернуться в катер.
— На всякий случай?..
— На всякий случай, — подтвердил я, не подозревая подвоха.
— Интересно, где была бы наша цивилизация, если бы все жили то твоей формуле?
— По какой это формуле?
— Вот по этой самой. Зачем высовываться, когда можно спрятаться. На всякий случай.
Я не успел ответить. Из-за того же самого бугра выползла другая гусеница и, так же изгибаясь на поворотах, направилась прямо к нам. Не успевшие ничего предпринять, мы стояли и ждали, замерев на месте.
На этот раз гусеница даже притормозила, замедлила ход, и несколько десятков больших раскосых глаз целую минуту рассматривали нас почти вплотную. И опять меня удивило равнодушие на лицах аборигенов. Потом этот странный поезд прибавил скорость и, шелестя тысячами гибких ножек, скрылся за кустами.
Мы с Пандией переглянулись. Чего угодно ждали от встречи с инопланетянами, но только не безразличия.
— А ты говорил: надо прятаться, — сказала она.
— Не прятаться, а проявлять осторожность.
— Проосторожничали бы. Здесь, похоже, требуется прямо противоположное. Жалко, я их не остановила.
— Как бы ты это сделала?
— Встала бы на дороге…
— В другой раз встанешь. А сейчас надо лететь, сообщить на корабль хотя бы то, что мы уже узнали.
Я хитрил, говоря о другом разе. Мне надо было заманить Пандию на катер и вернуть на корабль, а там я бы уж сделал все, чтобы в разведочные рейсы она больше не попадала. Иначе плакали все наши инструкции, составленные на такой вот случай встречи с внеземной цивилизацией. Иначе нельзя поручиться за судьбу всей нашей экспедиции.
Но Пандия со своим неестественным чутьем, как видно, угадала мое тайное намерение.
— А что мы такое здесь узнали? — саркастически спросила она, отстраняясь от меня. — Не терпится — лети, я тебя подожду.
И тут мы оба разом увидели еще одну гусеницу, направлявшуюся тем же маршрутом.
— Стойте! — закричала Пандия, бросаясь ей навстречу и размахивая руками.
Я побежал следом, боясь, как бы ее не подмяло это зеленое идуще-ползущее чудище. Но гусеница остановилась в нескольких метрах от Пандии, быстро-быстро зашевелила красными глазищами и вдруг спросила грохочуще-железным голосом:
— В чем ты нуждаешься?
Я едва не присел от неожиданности. А Пандия, похоже, ничуть не испугалась или умело спрятала свой испуг. Мельком глянув на меня, она вдруг воздела руки к небу:
— Я приветствую вас!..
— В чем ты нуждаешься? — так же бесстрастно прогрохотал голос.
— В понимании! — громко, почти визгливо прокричала Пандия.
— Мы тебя понимаем.
— Нет, не понимаете!
Наступило минутное молчание. Потом в зеленом боку гусеницы с глубоким вздохом открылась дверца, и на траву медленно и величественно сошла женщина, поразительно похожая на Пандию. Такие же у нее были распущенные волосы, такой же облегающий гибкое тело комбинезон. Даже рост у них был одинаков. Несмотря на всю необычность обстановки, в первый миг я игриво подумал, как бы между ними не запутаться. Но, взглянув в лицо аборигенки, понял: спутать невозможно, таким оно было бесстрастным, это лицо. И глаза, большие, раскосые, казались некрасивыми от того, что в них ничего, ну совершенно ничего не выражалось. Холодные, пустые, бесчувственные глаза.
— Приветствую вас! — снова прокричала Пандия, и в голосе ее послышалось мне нечто новое, неуверенность, что ли?
— Мяу! — сказала женщина. Так мне, во всяком случае, послышалось. Но так, видимо, послышалось и Пандии, потому что я заметил, как она метнула взгляд под ноги аборигенки, машинально ища глазами кошку или что-либо похожее на нее, мяукающее.
Женщина издала какие-то мурлыкающие звуки, но ее заглушил грохот динамиков гусеницы.
— Если вам что-нибудь нужно, говорите сразу. Мы не можем задерживаться, у детей экскурсия.
При последних словах женщина скосила глаза на окна, и я догадался, что грохочущий голос — это, по-видимому, перевод ее мурлыканья-мяуканья. И тоже посмотрел на окна и не понял, о каких детях речь: в гусенице-поезде сидели совершенно взрослые существа, у некоторых были даже бородки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});