Читать интересную книгу Домик в прерии - Лора Уайлдер

— Хотим! Хотим! — кричали Мэри с Лорой, и папа начинал.

Рассказ про папу и Голос в Лесу

«Когда я был маленьким — ненамного больше Мэри,— я каждый день после обеда ходил в лес. чтобы пригнать домой коров. Отец строго-настрого приказывал мне по дороге не играть, а побыстрей найти коров и засветло пригнать их домой, потому что по лесу бродят медведи, волки и пумы.

Однажды я вышел раньше обычного и решил, что торопиться незачем. В лесу было много интересного, и я совсем позабыл, что скоро стемнеет. По деревьям прыгали рыжие белки, среди листьев шныряли бурундуки, а на прогалинах резвились зайчата. Вы ведь знаете, что перед сном зайчата любят порезвиться!

Я вообразил себя храбрым охотником, который выслеживает диких зверей и индейцев. Я до тех пор воевал с индейцами, пока мне не начало казаться, будто лес кишмя кишит дикарями. Вдруг я услышал, как птички чирикают: "Спокойной ночи!" — и заметил, что в лесу стало смеркаться.

Я знал, что надо поскорей пригнать домой коров, иначе не успеют они дойти до хлева, как в лесу уже совсем стемнеет. Но я нигде не мог их найти!

Я прислушался, но их колокольчиков не было слышно. Я громко звал коров, но они не приходили.

Я боялся темноты и диких зверей, но не смел вернуться домой без коров. Поэтому я стал бегать по лесу, громко кликая коров. Тем временем тени сгустились, лес стал казаться бесконечным, а деревья и кусты — какими-то странными и непонятными.

Коров нигде не было. Я взбирался на холмы, спускался в темные овраги и всюду вслушивался, не звенит ли где колокольчик, но, кроме шороха листьев, до меня не доносилось ни звука.

Вдруг я услышал чье-то громкое дыханье и решил, что в темноте за мною гонится пума. Но оказалось, что это дышал я сам.

Колючки исцарапали мне босые ноги, ветки хлестали меня, когда я продирался сквозь кусты, но я все бежал и звал: "Сьюки! Сьюки!"

— Сьюки! Сьюки! — вопил я. что было силы. — Сьюки!

— Х-т-о-о? — спросил кто-то прямо над моей головой. Волосы у меня встали дыбом.

— X - т - о? Х-т-о-о? — повторил Голос, и я пустился наутек.

Про коров я совсем позабыл. Я хотел только одного — поскорее выбраться из темного леса и добежать до дому. Тот, кто кричал, следовал за мною по пятам и все спрашивал:

— Х-т-о-о?

Я мчался со всех ног, дыханье у меня сперло, но я все бежал и бежал. Кто-то схватил меня за ногу, я грохнулся оземь, но тотчас же вскочил и понесся дальше. Даже волк — и тот бы меня не поймал!

Наконец я выбрался из леса и очутился у самого хлева. Там стояли коровы и ждали, когда их впустят внутрь. Я закрыл их в хлеву и поплелся домой.

Отец поглядел на меня и спросил:

— Почему вы так поздно являетесь, молодой человек? Небось заигравшись по дороге?

Я посмотрел на свои ноги и увидел, что с одного большого пальца начисто сорван ноготь. Я так перепугался, что до этой минуты даже не чувствовал боли».

На этом месте папа всегда прерывал свой рассказ и ждал, когда Лора попросит:

— Дальше, папа! Пожалуйста, дальше!

— Ладно, — соглашался папа. — После этого ваш дедушка вышел во двор и срезал толстый прут. Потом вернулся домой и задал мне хорошую трепку, чтоб я навсегда запомнил — его надо слушаться. Мальчик, которому стукнуло девять лет. — уже большой, и пора ему знать, что он должен слушаться старших. Я вам не зря все это говорю. Если вы будете делать, что вам велят, ничего дурного с вами не случится.

— Да, да, да, папа! — говорила Лора, подпрыгивая у папы на коленях. — А еще что он сказал?

— Он сказал: «Если б ты меня послушался, ты бы не бегал в темноте по лесу и не испугался бы крика ночной совы».

Рождество

Приближалось Рождество.

Бревенчатый домик чуть не по самые окна замело снегом, а утром, когда папа открывал дверь, он натыкался на огромный сугроб высотой не меньше Лоры. Папа брал лопату, разгребал снег и расчищал тропинку к хлеву, где в тепле и уюте стояли лошади и коровы.

Дни были ясные и солнечные. Мэри и Лора залезали на стулья и глядели в окно на искрящийся снег. На темных голых ветвях деревьев сверкали и искрились снежные хлопья. С крыши свисали длинные сосульки толщиной с Лорину руку. Они были прозрачные как стекло, и внутри у них переливались и вспыхивали яркие огоньки.

Когда папа шел по тропинке из хлева, его дыхание застывало в воздухе облачком пара и белой изморозью оседало на усах и бороде.

Входя в дом. папа топал ногами, стряхивая снег с сапог, хватал Лору на руки, прижимая к своей холодной куртке, а на усах у него таяли снежинки.

Каждый вечер папа мастерил что-то из трех дощечек. Одна была большая, а две другие поменьше. Обстругав их ножом, он отшлифовал дощечки наждачной бумагой и даже ладонью, пока они не стали гладкими, как шелк, а потом стал вырезать на них разные узоры. Когда все три дощечки были готовы, папа соединил их вместе, и получилась чудесная резная полочка. Большая дощечка служила спинкой. Она была украшена резными зубчатыми башенками с круглыми окошками и полумесяцами. По краям шел узор из листьев, цветов и птичек, а на самой верхушке красовалась большая звезда. К спинке под прямым углом была прикреплена вторая дощечка, тоже украшенная тонким затейливым узором из цветов и листьев, а третья дощечка была вырезана дугой, и по ее краю вилась тонкая лоза. Эта дощечка поддерживала всю полочку снизу.

Эту красивую полочку папа сделал в подарок маме на Рождество. Он старательно укрепил ее на стене между окнами, и мама поставила на нее свою фарфоровую пастушку.

На голове у фарфоровой пастушки была фарфоровая шляпка, а из-под шляпки падали на плечи фарфоровые кудри. Фарфоровое платье было отделано фарфоровыми кружевами, а фартук и позолоченные туфельки тоже были фарфоровыми. Пастушка казалась еще красивее оттого, что стояла на резной полочке, украшенной цветами, листьями. птичками и большой звездой на верхушке.

Мама теперь целыми днями готовила вкусные вещи к Рождеству. Она испекла пшеничный и ржаной хлеб, шведские сухарики, заготовила большое блюдо печеных бобов с патокой и солониной, спекла яблочный пирог, наполнила большую вазу печеньем, а Лоре и Мэри позволила облизать ложку.

Однажды утром мама сварила густой сироп из сахара и патоки, папа принес со двора две большие миски с чистым белым снегом. Папа с мамой дали эти миски девочкам и показали, как наливать в них сироп. Струйки сиропа быстро затвердевали в холодном снегу, и из них получались леденцы в виде кружочков, колечек и разных завитушек. Мама разрешила Мэри и Лоре съесть по одному леденцу, а все остальные оставила на Рождество, когда приедут тетя Элиза, дядя Питер, их сын Питер и две дочки — Алиса и Элла.

Гости приехали накануне Рождества. Лора и Мэри услышали веселый звон колокольчиков. Звон становился все громче, и наконец большие сани появились из леса и подкатили к воротам. Тетя и дядя с детьми сидели на санях, плотно закутанные в шубы, одеяла и бизоньи шкуры. На них было столько всего надето, что они напоминали большие бесформенные узлы.

Когда все они зашли в дом, там сразу стало тесно. Черная Сьюзен убежала и спряталась в хлеву, а Джек носился кругами по снегу и без умолку лаял. Теперь было с кем поиграть!

Не успела тетя Элиза раздеть Питера. Алису и Эллу, как они вместе с Лорой и Мэри принялись с громкими криками бегать по дому. Наконец тетя Элиза велела им успокоиться, и Алиса сказала:

— Знаете что? Давайте «рисовать портреты»

Для этого надо было выйти во двор. Мама сказала, что Лора во дворе замерзнет, но, увидев, как Лора огорчилась, разрешила ей выйти со всеми, только ненадолго.

Лоре еще никогда не было так весело. Все утро они с Алисой, Эллой. Питером и Мэри «рисовали портреты» на снегу.

Для этого надо было залезть на пень, а потом, широко раскинув руки, ничком упасть в глубокий мягкий снег и постараться осторожно встать, чтобы не испортить отпечаток. На снегу получилось пять углублений в виде четырех девочек и одного мальчика с головами, руками и ногами. Это они называли своими портретами.

Так они играли целый день и наконец до того устали, что вечером не могли уснуть. Но уснуть надо было обязательно — ведь иначе к ним не придет Санта-Клаус. Поэтому они повесили на каминную полку свои чулки, прочитали молитву и улеглись. Девочек уложили в одну большую постель на полу, а Питера — на передвижную кроватку. Большую кровать отдали тете Элизе и дяде Питеру, а папа с мамой постелили себе на чердаке. Дядя Питер вытащил из саней все шубы и бизоньи шкуры, так что одеял хватило на всех.