Мост был добротный, железобетонный, но прошли мы его осторожно, держа коней под уздцы. Люки на мосту были открыты, саперы закладывали там взрывчатку.
Перейдя Неман, наша колонна свернула на проселок. Теперь мы опять изменили направление — шли на север. На закате услышали впереди несильный бой, татаканье пулеметов. Оно доносилось из местечка, над которым возвышался шпиль католического костела. Пехотный командир попросил нашего комбата уничтожить фашистских пулеметчиков, засевших на колокольне. Мы выкатили пушку на бугор, после второго прямого попадания пулеметный огонь прекратился. Когда въехали в местечко, пехотинцы сказали, что на колокольне нашли два пулемета немецкого образца, а в подвалах костела — склад боеприпасов. Месяц стреляй — всех патронов не перестреляешь. Видели мы и ксендза — бритый, холеный. Вместе с пехотинцами мы прочесали местечко, выловили еще с пяток диверсантов. Они были в штатском, как и пулеметчики, убитые на колокольне.
На вторую ночь после переправы через Неман мы опять вышли на шоссе. Впереди был Шяуляй.
До сих пор мы не понесли потерь от вражеской авиации, потому что совершали марши только ночью и до восхода солнца успевали окопать и замаскировать орудия, поставить лошадей в надежные укрытия. Лошади причиняли нам много хлопот. В батареях они были подобраны по мастям. Например, в нашей батарее — только белой масти. Маскировать их на открытой местности трудно, тем более что маскировочных сетей мы тогда не имели. Натыкаем, бывало, ветвей под конскую амуницию, но это если есть время и подручный материал. А если нет? Именно из-за этого батарея и понесла вскоре первые крупные потери.
Шяуляй — большой город. Пока мы его прошли, солнце поднялось над горизонтом. Севернее города начали рассредоточиваться на широком поле, но не успели. В небе завис «горбыль» — фашистский самолет-разведчик, а со стороны леса, как бы указывая ему цель, взвились и полетели в нашу сторону две желтые ракеты, потом еще две. Короче говоря, «горбыль» засек наших белых лошадок и вызвал свою авиацию. «Юнкерсы» и «мессеры» налетели через 10–15 минут. В жестокой этой штурмовке мы потеряли почти весь конский состав и три орудия. Среди батарейцев было много убитых и раненых. Вот как бывает, когда на войне вольно или невольно пренебрежешь уже усвоенным правилом. Не успели до солнышка окопаться и замаскировать батарею — и сразу жестокая расплата.
После Шяуляя наша 126-я дивизия опять резко изменила маршрут движения. Мы повернули на восток и до первых чисел июля пробивались через вражеские тылы к Западной Двине. Командиры говорили, что наша задача — выйти в район Полоцка. Эти дни и ночи слились для меня в какую-то смутную вязь. Идем почти без отдыха, в пехотном строю, позади единственная наша пушка, а впереди фашисты. Только пробьемся через очередной заслон, разведка опять докладывает: «Впереди противник». И еще один враг, куда более страшный, — голод. Физическое напряжение громадное — переходы, бои, опять переходы, — а подкрепиться нечем. Жуем молодую рожь или зеленый горох — вот и все продовольствие.
На подходе к Западной Двине, в одном-двух от нее переходах, был у нас жестокий бой. Под вечер заняли оборону как пехотинцы. Окопались. Командир полка майор Анисимов прошел по цепи, поговорил со многими из нас. Впереди было поле, за ним лес. Лежим, ждем. Место сырое, низкое, комарье ходит столбами. Ребята поругиваются вполголоса, курить запрещено.
Однако фашисты все-таки пронюхали, что мы здесь заняли оборону. Сотни три-четыре автоматчиков цепями вышли из леса и двинулись на нас. По нашим ячейкам ударили минометы. «Без команды не стрелять!» — передали по цепи.
Автоматчики шли картинно — закатав до локтей рукава, горланя песни пьяными голосами, ведя огонь на ходу. Вот они уже в сотне метров. По цепи команда: «Примкнуть штыки!» И опять ждем, и нет ни страха, ни волнения — только лютая злоба распирает. Вижу, майор Анисимов — в руках у него винтовка со штыком — прошел мимо моей ячейки, крикнул зычно на все поле:
— За Родину! Вперед!
Как пружиной меня подкинуло. Мы ринулись на фашистов без выстрела и показали им, что такое русский штыковой бой. Много их перебили. Может, кому и удалось убежать — не знаю, не видел.
Ночью снялись с обороны, пошли к Западной Двине, на восток. Из плащ-палаток соорудили носилки, уложили раненых. Среди них был и командир полка майор Анисимов. В рукопашной он был тяжело ранен. На второй день, догнав главные силы 126-й дивизии, мы вышли к реке Западная Двина.
На левом берегу Западной Двины наша дивизия, отступавшая на широком фронте, собралась в кулак. Сильно поредела она за первые десять дней войны. А пушки и гаубицы по пальцам пересчитаешь. Очень много раненых. Ими заполнены все автомашины и обозные повозки. Однако штаб дивизии и штабы полков на месте, с нами наши боевые знамена.
На берегу Западной Двины дивизия заняла оборону. Поблизости от нашего полка встала минометная батарея, открыла огонь. Противника мы не видели. Его тяжелая артиллерия вела огонь издалека, по обоим берегам реки. Саперы раздобыли где-то баржу, протянули через реку трос. На этом импровизированном пароме и начала переправляться дивизия — в первую очередь машины и повозки с ранеными и тяжелая военная техника. Нам приказали переправляться на подручных средствах. Вдвоем с ездовым из нашей батареи мы сложили одежду в порожний ящик из-под мин, привязали сверху винтовки и, толкая ящик перед собой, поплыли на ту сторону. Переплыли. В кустарнике под ивами оделись. Тяжелая артиллерия фашистов усилила огонь. Видим, наши красноармейцы перевязывают комиссара полка — он был ранен в бок и в руку. Комиссар говорит:
— Самолета-корректировщика не видно, а бьют точно. Значит, кто-то корректирует огонь с нашего берега.
Невдалеке была крутая гора, заросшая кустарником и редким лесом. Комиссар собрал всех переправившихся, развернул в цепь, приказал прочесать гору. Тяжело опираясь на палку, сам пошел вместе с нами. Глядим, из кустов выходят двое. Обоим лет около тридцати, в кепках и пиджачках, с вещевыми мешками. Задержали их, отвели к комиссару.
— Кто такие, откуда?
— Студенты, — отвечают. — Из Минска. Были на оборонительных работах, пробираемся из окружения.
— Давно идете? — спрашивает комиссар.
— С неделю.
Мы стоим — щетиной заросли, а они вроде бы только из парикмахерской.
— На окопных работах были?
— Да, — отвечают. — Были.
— Руки! — приказывает комиссар. — Ладонями вверх!
Мозолей на ладонях нет. Подошел старший сержант из 4-й батареи, снял с плеча зеленый ящик — немецкую радиостанцию. Докладывает, что нашел в кустах. Есть там и следы от ботинок. Отвели мы туда «студентов», заставили потоптаться. Их следы — сомнений нет. Комиссар приказал отправить диверсантов в штаб дивизии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});