Разведчики говорили, что сено есть еще и в клуне, которая ближе к деревне, занятой фашистами. На третью ночь поехали туда. Ребята мои совсем вошли во вкус, шутят: дескать, покончим с сеном, займемся вывозом фрицев. А меня мучает предчувствие беды. Не знаю, почему те две ночи я был спокоен, а тут стали сомнения одолевать. Больно все гладко у нас выходит. Представил себя на месте противника. Вечером видит он издали стог в поле, утром лишь ошметки сена. На другую ночь изчезает еще один стог. Есть ведь повод фашистам насторожиться?
Оставили мы лошадей в лесу, вышли на опушку. Наша цель — клуня с сеном примерно в пятидесяти метрах от леса. А далее, метрах в пятистах, деревня. Там темно и тихо, но все равно, прежде чем вести к клуне подводы, надо разведать дорогу. Троих бойцов с двумя пулеметами посылаю к ложбине — на случай, если фашисты вздумают отрезать нас от леса. А мы втроем — красноармейцы Кобылин, Иванов и я — поползли через поле к клуне.
Ползем по-пластунски, клуня уже близко. Вдруг немного посветлело — луна из-за облаков выглянула. Поднял я голову — странное дело: шагах в 10–15 от нас прямо из снега подымается тоненькая струйка дыма. Делаю ребятам знак, они замерли. А струйка все тянется. Значит, там в снегу люди. Гриша нацелил автомат, мы с Кобылиным, опять ползком, подобрались к подозрительному месту вплотную. В снегу — глубокая яма, в ней под плащ-палаткой угадываются две сидящие фигуры. Явственный запах немецких сигарет. Покуривают фашисты, а дымок пробивается сквозь какую-то дырочку в плащ-палатке. Если у себя в тылу они так маскируются, значит, кого-то ждут. Возможно, ждут нас. Выхватили мы с Кобылиным финские ножи, прыгнули в яму. Один из них успел вскрикнуть.
Когда уже возвращались к лесу, откуда-то справа ударил тяжелый немецкий пулемет. Из ложбины ему ответили наши пулеметчики. Поднялась стрельба и в деревне. Пришлось нам поспешить в лес, к лошадям, и убраться отсюда, как говорят, не солоно хлебавши.
Однако этой поездкой наши приключения не кончились. Через несколько дней вызвал меня комбат опять. В его землянке сидел старший сержант из дивизионной разведки. Комбат попросил его:
— Расскажи еще сержанту Мацапуре.
Разведчик рассказал, что километрах в шести отсюда в тылу немцев, в деревне, стоят их резервы — до роты пехоты и минометная батарея. Лошадей фашисты держат в большом сарае. Лошади, видимо, колхозные, но есть и немецкие битюги. Сарай находится у самой деревенской околицы, и подходы к нему хорошие — лес рядом.
Нужда в лошадях в нашем артдивизионе была большая. Комбат сказал, что разрешение командования он получил, дело за нами. Снарядились мы в дорогу, решили идти на лыжах. Пошли вчетвером, в том числе и дивизионный разведчик. Он показывал дорогу. К утру были на месте, в расположении противника. Весь день наблюдали из леса за сараем и избой, что поблизости. Фашисты бегают по морозцу, задают лошадям корм, поят их, громко переговариваются. По нашим подсчетам, в избе человек десять гитлеровцев. Местных жителей нет. Может, выгнали их, может, и расстреляли. На следы фашистских зверств мы уже нагляделись, когда проходили освобожденные деревни и села.
К вечеру на крыльце избы появился часовой. Службу он нес так: постоит на крыльце, полоснет из автомата пару коротких очередей в сторону леса и уходит в сени, оставляя дверь открытой. Но и там мороз его пробирает, слышно, как топчется и сапогами стучит. Минут через сорок его сменил второй часовой, закутанный в шерстяной платок. После третьей смены, когда часовой, постреляв, ушел в сени, мы перебежали к избе. Все было договорено заранее: Кобылин — к сараю, к лошадям; старший сержант-разведчик залег в готовности прикрыть нас огнем, мы с Ивановым снимаем часового. Избы в этих местах строят с высоким крыльцом — взрослый человек уместится под ним, если немного пригнется. Забрались мы с Гришей под крыльцо, думаем, как часового с крыльца сманить. Случай помог. Слышим, хлопнула дверь, ведущая из сеней в горницу. И топать фашист перестал. То ли погреться ушел, то ли сменщика разбудить. Вскочили мы в темные сени, приготовились. Дверь долго не открывалась, потом вышел гитлеровец. Сняли его без шума. Иванов остался в сенях, подпер дверь какой-то колодой, я пошел к Кобылину. Он уже сделал лошадям общую связку, ждет у сарая. Вывели лошадей, гляжу, Кобылин тянет в поводу громадного, с куцым, хвостом немецкого битюга. Говорю:
Зачем этот слон? Он за троих ест.
А Кобылин серьезно так отвечает:
— Сами его съедим.
Мы отвели лошадей в лес, подожгли избу и конюшню, тронулись в обратный путь. Шли бездорожьем, чащобой. И хорошо, что так сделали. Когда изба запылала и в деревне начался переполох, фашисты первым делом открыли сильный минометный огонь по дороге, которая вела к передовой. К утру мы были уже дома. Сдали 16 лошадей, позавтракали и заснули как убитые.
Несколько дней спустя, вечером 8 марта, во врем вражеского артналета меня легко ранило и сильно контузило. Запомнил я эту дату потому, что был Международный женский день и с утра к нам приехала Федорова, наш дивизионный военфельдшер. Привезла мужу, комбату, подарок — мешочек сухарей, немного колбасы, две пачки махорки. Скудное было время, и комбат разделил подарок жены на всю батарею.
А нам этой замечательной женщине и подарить было нечего. Ведь и подснежники в лесу еще не появились. Когда меня ранило, она той же ночью отправила меня в госпиталь.
После месячного пребывания в госпитале направили меня в запасной стрелковый полк Калининского фронта. Закончил курсы командиров пулеметных расчетов, овладел второй военной специальностью. Все лето сорок второго года пулеметная рота, в которой я служил, была в боях. Нас часто перебрасывали с места на место, и эти бои в памяти запечатлелись не очень четко. Помню только некоторые населенные пункты — Ветошку, Сиреневку — да бесчисленные переходы. Катить «максим» за собой на марше не положено, поэтому и тело пулемета, и щит, и станок, и коробки с боеприпасами, и шанцевый инструмент — все несли на плечах. Хорошо, если по твердой дороге. Но дорог тут мало, а топких болот и заболоченных лесов в избытке. Ребята шутили, что бог создал землю, а черт, ему в пику, — эти места. На всю пулеметную роту была у нас одна лошадка, но она возила котел для варки пищи, продовольствие, запас коробок с пулеметными лентами.
В конце августа приехали на передовую командиры-танкисты. Стали отбирать людей, умевших водить машину. Я до службы в армии водил в колхозе трактор, поэтому взяли и меня. Отправили нас в Торопец. Здесь, в ближних колхозах, мы недели две косили сено, потом поехали дальше. Когда эшелон стоял в Калинине, я встретил первого своего комиссара.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});