Читать интересную книгу Карта Творца - Эмилио Кальдерон

Я повернулся и собрался идти к себе в кабинет, но наткнулся на еще одну человеческую фигуру, и довольно внушительную — на секретаря Оларру, мрачного и высокого, словно кладбищенский кипарис. Он молчал и пристально смотрел на меня.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, когда понял, что я его заметил.

Оларра опасался всех, кто поднимался в телеграфную, подозревая их в шпионаже на Республику. Кроме того, с собеседником он говорил резко, чтобы запугать, поскольку в глубине души не доверял никому. Теперешний Оларра, бдительный защитник теорий фашизма, мало походил на Оларру, каким он был два с половиной года назад, того, что работал бок о бок с Валье-Инкланом, когда Республика была еще только красивым проектом, «любимым детищем испанцев», как назвал ее Сальвадор де Мадариага.

— Мне не спалось, — ответил я.

— Если человек плохо спит, значит, он в чем-нибудь виноват.

— Я ни в чем не виноват, — заверил его я.

— Значит, у тебя проблемы с совестью, — давил он.

Единственно возможным душевным состоянием Оларра считал показной оптимизм: только проявляя бьющее через край воодушевление, можно достичь цели — восстановить порядок и традиционную мораль Испании. Замкнутость и молчаливость им воспринимались как симптомы слабости, недостаточной веры в правое дело. Воинственный дух, проповедуемый Оларрой, всегда выглядел чрезмерным, словно этот преувеличенный энтузиазм превосходил по своей мощи сами идеи, которые он защищал. Да так оно и было. Оларра был сильнее своих идей.

— Да, есть одна проблема: жарко, — признался я.

— Завтра начнется осень, так что скоро пойдут дожди, и температура спадет. А главное: в этом году зимы не будет. Через три или четыре недели наступит весна. Франко продвигается по полуострову семимильными шагами. Астурия вот-вот падет, и когда это случится, северный фронт окажется в руках националистов. А без тяжелой и военной промышленности севера Республика проиграла. Следующий шаг — наступление на Мадрид, его осуществит армия Кейпо де Льяны. Полагаю, тебе уже пора как следует заняться работой, потому что скоро, очень скоро наш труд понадобится родине.

Иной раз я спрашивал себя, где он научился этим пустым, демагогическим разговорам, но мне достаточно было оглянуться, чтобы понять: Оларра — достойный сын своего времени. Стоило лишь окинуть взглядом вестибюли, коридоры и кабинеты, построенные в духе величественной архитектуры Муссолини, чтобы осознать: наполнить их способно лишь выспреннее красноречие на повышенных тонах.

— В любом случае, хоть зимы и не будет, полагаю, нужно продолжать продавать книги, чтобы было во что одеться, — заметил я. Итальянская пресса писала, что три сражения, развернувшиеся в окрестностях Мадрида, подорвали и истощили силы противников. — Кажется, испанские книги в Италии пользуются спросом.

— Это благодаря нашему крестовому походу. Да благословит Господь каудильо! Да благословит Господь дуче! А теперь ступай обратно в постель, а то еще дам напугаешь.

— А вы спать не будете? — спросил я.

— Мне спать? Разве это возможно? Я — капитан корабля, попавшего в шторм, так что спать — ни за что. Кроме того, мне еще предстоит перевести на испанский правила каталогизации Ватиканской библиотеки, которые современному читателю могут показаться совершеннейшей чепухой. Как будто у меня других хлопот мало!

Секретарь Оларра, получив в свое время диплом с отличием в школе библиотековедения, пытался систематизировать огромное собрание Ватиканской библиотеки. Этой работе он посвятил последние несколько лет, совершенно забросив систематизацию библиотеки академии. Впрочем, теперь Оларра мог рассчитывать на помощь Монтсе.

4

Монтсе отправилась в путь, не зная, что идет навстречу своей судьбе. Оказавшись на улице Данте, она снова превратилась во вчерашнюю дерзкую и влюбленную в жизнь девушку. Я заметил, что она сильно надушилась, и подумал: может быть, ради меня? Она с любопытством расспрашивала меня обо всем, и я старался не отставать от нее, интересовался подробностями ее жизни в Барселоне и планами на будущее. И вдруг она выпалила без предупреждения:

— Когда тебе заплатят, отдашь деньги мне, чтобы я их спрятала.

Увидев удивление на моем лице, она пояснила:

— Я специально надела пояс с внутренним карманом.

— Может, ты мне не доверяешь? — предположил я.

— Ну-ка, ответь мне: ты — художник или интеллигент?

У Монтсе было одно замечательное достоинство — она умела естественно и непринужденно приступить к любой теме, называя вещи своими именами, и при этом улыбка не сходила с ее лица. Слова не пугали ее, и это обстоятельство всегда давало ей преимущество над собеседником.

— К чему этот вопрос?

— Отвечай, — повторила она.

Я, конечно, никогда не подозревал, что мне придется решать столь неопределенную задачу.

— Художник, наверное, — произнес я с сомнением.

— Так вот, художники обычно очень беспечны, — заключила она.

— А что бы ты сказала мне, если бы я выбрал второй вариант? — поинтересовался я, подстрекаемый любопытством.

— То же самое. Интеллигенты тоже не умеют обращаться с деньгами.

Меня удивил ее апломб, ее уверенность в прочности уз, связывавших ее семью с миром предпринимательства. Возможно, она наслушалась подобных речей о разделении людей на категории в зависимости от того, какой деятельностью они занимаются, от своего отца.

— Боюсь, юные двадцатилетние представительницы каталонской буржуазии тоже в этом не слишком компетентны, — заметил я.

— Одиннадцатого января мне исполнится двадцать один; с восемнадцати я помогала отцу в работе. Я изучала стенографию, знакома с бухгалтерским учетом, умею заполнять бланки, необходимые для импорта или экспорта потребительских товаров, знаю, что такое дебет и кредит, и говорю на пяти языках — английском, французском, итальянском, каталонском и испанском.

Этот перечень лишил меня дара речи.

— В тридцать первом году, когда провозгласили Республику, мой отец, дядя Эрнесто и тетя Ольга решили испортить жизнь моему дяде Хайме, чье имя нам запрещено произносить, за то, что он примкнул к Народному фронту и ввязался в какие-то политические и финансовые махинации, — продолжала она. — После упорной битвы в суде, продолжавшейся более двух с половиной лет, им удалось вышвырнуть его из семейного бизнеса, в результате чего мой дядя разорился. Оказавшись в столь плачевном положении, он вынужден был продать часы, доставшиеся ему в наследство от деда, — чтобы жить на что-то. Через полчаса по завершении этой сделки два незнакомца сильно избили его и отобрали деньги — это случилось в трехстах метрах от ювелирного магазина. Он чуть не умер. Я единственная навещала его в больнице, тайно.

По тону, каким Монтсе рассказала эту историю, можно было подумать, что избиение заказали ее отец и дядя с тетей, а вовсе не ювелир, но я предпочел промолчать.

— Кажется, синьор Тассо не из этой породы людей, — заметил я.

— И все же на всякий случай, как только получишь деньги, передай их мне, и по возможности так, чтобы никто этого не видел.

У двери книжной лавки стояла машина марки «Итала» под регистрационным номером «SMOM-60», похожая на ту, что Валье-Инклан оставил возле Сан-Пьетро-ин-Монторио перед своим возвращением в Испанию. Шофер дремал за рулем, накрыв лицо форменной фуражкой. Кажется, это был служебный автомобиль.

— Наш покупатель? Если такая машина, должно быть, он — важная птица, — предположила Монтсе.

«Важная птица» оказалась высоким худощавым молодым человеком лет тридцати, смуглым, с правильными чертами лица, выдающимся раздвоенным подбородком, с живым и дерзким взглядом темных глаз и черными, блестящими, напомаженными волосами. На нем была черная рубашка и брюки голубино-серого цвета, какие носили итальянские фашисты, и пахло от него дорогим одеколоном.

— Позвольте познакомить вас с принцем Юнио Валерио Чимой Виварини. Он — известный палеограф и очень заинтересован в приобретении вашей книги, — произнес синьор Тассо.

То, что синьор Тассо представил принца как знаменитого палеографа, выглядело столь же странным, как если бы он назвал его процветающим владельцем скотобоен. На самом деле незнакомец казался не столько особой голубых кровей, сколько членом «принчипи», ударной силы, которую фашисты использовали для подавления забастовок и антифашистских манифестаций. Впрочем, он вполне смахивал и на bullo di quartiere, дворового хулигана, жестокого и задиристого персонажа римской комедии — такие славились тем, что были готовы потерять друга, но не упустить возможность как следует дать сдачи врагу.

— Piacere[5], — проговорил молодой человек, встав по стойке смирно и громко щелкнув каблуками на тевтонский манер.