– Слуховое ищите! Через него на крышу галереи и ломайте её! Приказ Государя! Нельзя, чтобы огонь перекинулся на Эрмитаж!
Брысь заметил окно первым и стал звать остальных.
– Слышите, кот где-то мявкает? Не тот ли, что с нами всю дорогу бежал? Сюда, братцы! Нашел!
Разбив стекло, люди один за другим вылезли наружу, стараясь удержаться на ледяной корке. Брысь чуть не поперхнулся от удивления. Зима?! Но решать эту загадку сейчас не было времени – нужно спасать Эрмитаж, ведь он так и не успел найти портрет дамы в голубом парчовом платье и полюбоваться на сокровища! «Служители» пытались ломами и топорами отогнуть листы кровли, а искатель приключений отчаянными воплями подгонял их, пока не поскользнулся и уже в третий раз за день не полетел куда-то вниз…
«Куда-то» оказалось сугробом, смягчившим приземление. Наконец-то появилась минутка на раздумья, но ничего путного в голову не приходило. Не мог же он провести в трубе несколько месяцев и не умереть с голоду?! Или…? Брысь царапнул себя коготком по носу, а потом еще и куснул за кончик хвоста – больно! Значит, живой. Тогда совсем непонятно!
Ветер раздувал пожар все сильнее. Пламя гудело, и в нем, будто в гигантской топке, исчезал зал за залом: кренились колонны, проседали стены, полыхали бархатные шторы и роскошная мебель; под натиском огня проваливался красивый узорчатый пол; с веселым хрустальным звоном, совершенно неуместным в данных обстоятельствах, лопались стекла и зеркала…
Осколки сыпались на людей, которые отступили и мрачно наблюдали за погибающим Дворцом.
– Ну что, брат? Испугался? Вон, усы-то тебе опалило! Ты из этих что ли будешь, из мышеловов? А что с нами наверх побежал, а не со своими попрятался? Не переживай, подвал каменный, туда не достанет, не сгорят дружки твои!
Брысь, потрясенный картиной рушившейся МЕЧТЫ, не сразу сообразил, что обращаются к нему. Рядом на корточки присел один из тех, с кем он провел самые суматошные часы жизни. Человек потрепал его по ушам и поднялся, продолжая говорить уже со своими:
– Да, ишь, как вышло. Гляди-ка, сам Его Величество Государь Николай пожарными командует.
– Слышал, когда все началось, они с Императрицей и Цесаревичем в театре были, а младшенькие здесь оставались.
– Всех хоть спасли?
– Да, вывезли в Аничков.
У Брыся голова пошла кругом. Может, дыма надышался и от этого рассудком помутился или падения сказались? Какой такой Государь Николай? И вместо привычного теплого камня набережной кругом снег! А Нева скована льдом, и дует с нее пронизывающий ветер, сразу вздыбивший каждую шерстинку в отдельности и пробравший до самой последней косточки!
Люди перешептывались, словно боялись громкими голосами потревожить скорбность момента.
– Вроде бы сначала в лаборатории аптечной загорелось, в подвале. Потушить-то потушили, да, видать, не все! В трубу что-то попало, а стены-то деревянные да за столько лет высохли, вот и полыхнули…
Перед глазами Брыся возник маленький тлеющий кусочек ткани, скрывающийся в дыре. Неужели…?!
Огонь не унимался три дня, дожевывая бывшие когда-то парадными лестницы и залы. И все это время несчастный кот стоял понурый на ледяном ветру, переживая тяжкую вину. Порывом того же ветра покружило-покружило в воздухе, да и опустило прямо на снег перед ним обгоревший клочок Санкт-Петербургских ведомостей, на котором ничего нельзя было прочесть, кроме года – 1837…
Глава пятая.
Как Брысь свою вину заглаживал
В утешение Брысю можно сказать, что Зимний дворец обречен был сгореть синим пламенем – старое печное отопление не справлялось с зимней стужей, и каждый из трех тысяч обитателей старался обогреться, как мог: в постели ставили специальные жаровни-сковородки с углями; огромные печи и камины топили дважды в день, от чего в дымоходах часто вспыхивала сажа; слуги разводили огонь на чердаке, где они спали на самодельных топчанах, набитых сухой соломой. К тому же деревянные стены основательно высохли и «дождались» своей искры семнадцатого декабря тысяча восемьсот тридцать седьмого года. Через отдушник печной трубы, что вела в Фельдмаршальский зал из расположенной в подвале аптечной лаборатории, полыхнуло пламя, а уж по какой причине оно там возникло … пусть останется тайной «пришельца из будущего».
Отряд «служителей», бок о бок с которыми Брысь отважно спасал Эрмитаж, на самом деле состоял из дворцовых пожарных и гвардейцев. Император Николай Первый сразу повелел заложить кирпичом переходы и разобрать крышу галереи между зданиями, поэтому огонь не смог добраться до главных музейных ценностей.
Гигантское пепелище дымилось и тлело еще несколько недель, а Брысь бродил поблизости. Вина так сильно давила на него, что бедняга стал как будто даже ниже ростом.
Сначала он сам себя назначил охранником сокровищ, огромной горой сложенных вокруг Александрийской колонны, потому что эрмики или перебрались в непострадавшую часть подвалов, или разбежались с перепугу. Во всяком случае, Брысь не видел ни одного, а крысы между тем не дремали и шныряли вокруг, норовя откусить кусочек от каждого ценного предмета.
Потом вещи развезли по другим дворцам, погорельцев тоже куда-то разместили, но скучать без дела Брысю не пришлось, так как началась Великая Стройка, и он определил себя, ни много ни мало, в ее руководители! Ну, если быть до конца честным, то в заместители главных архитекторов Стасова и Брюллова. А иначе как бы возродился Зимний во всем своем великолепии меньше чем за два года?!
Работать приходилось круглосуточно, потому что Брысь никому не давал спать – повсюду носился, как угорелый, и торопил, торопил…
Однажды, когда он еще нес караул возле спасенного из огня царского имущества, на место пожара приехал верхом красивый молодой человек. Из-под распахнутого ветром темного плаща виднелся мундир с двумя рядами золоченых пуговиц. Стоявшие в оцеплении гвардейцы вытянулись в струнку и хором поприветствовали: «Здрав… жем… Ваш… ство!» Брысь ничего не понял, кроме того, что персона важная.
Заметив кота, всадник спешился и протянул руку в белой перчатке, подзывая к себе.
– Из наших? – обратился юноша, как сначала подумал Брысь, лично к нему, но ответил караульный.
– Не могу знать, Ваш..ство! Других вроде не видать, а этот целыми днями тут, крыс ловит.
– Молодец! – «ство» потрепал Брыся по голове, а тот вдруг осмелел: поставил передние лапы на колено присевшему рядом с ним молодому человеку, ткнулся мордочкой прямо в щегольские усики и потерся о них, издав при этом самое нежное «мурррр», на какое был способен! А как еще он мог попросить прощения у того, кого лишил крова?! А что это представитель царской семьи, он уже догадался по поведению солдат.
Юноша рассмеялся:
– А ты похож на кота, который был у меня в детстве, правда, очень недолго.
Он еще раз погладил Брыся, вскочил на коня и, оказавшись сразу на недосягаемой высоте, крикнул оттуда:
– Ну давай, неси службу исправно! Еще свидимся, приятель!
Молодой человек поскакал дальше, к пепелищу, а караульный наклонился над Брысем:
– Смотри-ка, сам Цесаревич Александр тебя похвалил, считай, орденом наградил! Так что не подведи, чтоб ни одного грызуна не осталось!
Это было трудно выполнимое задание, но Брысь старался.
Пока шло строительство, он больше ни разу не видел Наследника российского престола, хотя часто о нем вспоминал и даже почему-то скучал. Позже он узнал, что Цесаревича Александра почти на два года отправили в путешествие по Европе, где он, кстати, познакомился со своей будущей женой, немецкой принцессой Марией.
Наконец настал день, когда началось внутреннее оформление Дворца. Переживая за его сохранность от новых пожаров, Брысь лично следил, как перекладывались печи и возводились дымоходы, подальше от стен, а дерево заменялось кирпичом и железом, и лестницы были теперь чугунными или каменными.
Особенно интересовали Брыся апартаменты Цесаревича – череда комнат во втором этаже, окна которых выходили на Адмиралтейство: парадный Белый зал, гостиные, спальни, кабинеты, Будуар для принцессы Марии. Архитекторы называли все это красивым словом «анфилада».
К постоянному присутствию серо-белого кота все давно привыкли и даже считали его своеобразным талисманом возрождающегося из пепла дворца, а потому он бегал везде, где хотел, и однажды оказался в Будуаре.