Я смотрел на нее и ощущал свою раздвоенность. Вернее, даже рас-троенность. Слева во мне присоседилось сладострастие. Справа – тошнота, чувство глубокого отвращения. А между ними находилась пустота. Пустота – вот что нас объединяло с моей соседкой по столику. Мою бывшую жену связывала со мной пропасть. А эту девицу и меня связывала пустота. Или я опять фантазирую, желая чтобы нас хоть что-то связывало? Чтобы меня хоть что-то хоть с чем-то или с кем-то хоть когда-то связывало по-настоящему?!!!
Я начал вставать одновременно со стуком костяшек на счетах. Опять этот ненормальный бухгалтер! Что он тут носится?!
Девица с упреком смотрела на меня, даже не пытаясь жеманиться. Ой, только не надо так смотреть, мадам! Я не останусь. Сладострастие, смачно чмокнув, оторвалось от меня и всосалось в мою визави. Вальяжная босанова прервалась на полустоне саксофона. Ага! Выходит, не пустота, а сладострастие нас объединяло! А сосущая безнадежная пустота вместе с чувством глубокого тошнотворного отвращения, (в память о сладострастии) останется со мной?! Что ж, за все нужно платить!
– Прощайте, мадам. Мы выпили друг друга до дна. Еще один день вместе – это самоубийство. А я почему-то хочу жить, хотя мне абсолютно непонятно – зачем?! Но, наверно, это понятно тому, кто меня поместил в этот сценарий.
Девица уже не обращала на меня внимания. Она положила длинные ноги на стул, где я только что сидел, и прихлебывала коктейль, выбросив соломинку. Я все-таки сделал прощальный кивок головой и двинулся налево через булыжную мостовую. Похоже, к новой встрече.
***
Ну и где же еще одно кафе? Десять шагов я уже прошел! Мутно-синяя даль все отступала и отступала. Наконец, слева послышались какие-то звуки. Вроде бы, крики. Шум толпы. Бравурная музыка. Похоже, меня ждет не кофейный уют, а какая-то демонстрация.
Из утекающей синевы дали выявились какие-то фигуры. Люди с флагами и транспарантами. Толпа человек в тридцать. Стоит на улице, на тротуаре перед пешеходным переходом. Машет лозунгами и что-то скандирует. «Свободу! Свободу! Долой тиранию!»
Похоже, середина осени. Пронзительно красивая листва на деревьях. Яркая – желтая, красная, оранжевая. И солнце светит вовсю, хотя и не жарко. Прохладно, но не холодно. Бодро! И весело. Даже – празднично! И воздух какой-то особенный. Какой-то…
– Эй, ну ты где ходишь?!
На меня смотрят, повернувшись, три демонстранта. Снова эти взгляды, словно мы давно знакомы. Парням лет по тридцать. Значит, и мне примерно столько же в этом новом кадре.
– Ничего себе прикид! – восхищаются ребята, здороваясь со мной. – Ты словно с выставки мод сбежал.
– Пришлось сбежать, – нахожу уместным пошутить я. – Устал от гламура. А что тут у нас?
– Как что? Ну ты даешь! Вот же, сбываются наши мечты!
Мечты?! Я мечтал о демонстрациях протеста? Занялся революциями?!
– Мы, наконец, вышли, чтобы высказать свое мнение публично! Понимаешь? Столько говорили об этом, столько шушукались по углам, и вот – вышли! Вышли!!!
Парни трясли меня, как грушу, радостно щерились и хохотали в чистейшее голубое небо.
– Вышли! Понимаешь! Свобода! Мы – свободны!!!
Глаза ребят, – да и остальных присутствующих, – были какими-то безумными. На лицах всех был шальной восторг. Словно все были изрядно подшофе.
И вдруг я понял, чем пах воздух. Он пах свободой! Дышалось удивительно легко. Какое-то залихватское раздолье было в каждом вздохе. Воздух был каким-то хрустально-колким, искристым, пьянящим, поющим. Я почувствовал, что мои глаза тоже загораются. СВОБОДА! Какое замечательное ощущение! Беспредельность! Всемогущество! Полет!!! Всем своим нутром я в этот миг понял, насколько нуждаюсь в свободе! Конечно! Как же жить без нее???! СВОБОДА!!!
– Свобода и честь наш лозунг! – провозгласили мои новые-старые друзья, потрясая в воздухе сжатыми кулаками. – Свобода и справедливость!
Да! ДА! Свобода и справедливость! Ей-богу! Ради этого стоит жить! А что делает возле демонстрантов огромный мусорный контейнер, доверху заваленный какими-то отходами? Он как-то неуместно тут стоит.
Толпа стала скандировать: «Свобода! Свобода! Долой тиранию!» Я подключился к общим крикам. Какое замечательное чувство единства! Все – вместе! Все – за правду! Все – свободны! Какая мощь в правде, подхваченной множеством свободомыслящих людей!!!
Я кричал в упоении: «Свободу! Свободу! Свободу пешеходу!» «Свободу! Свободу! Свободу пешеходу!»
Пешеходу???! Какому пешеходу?
– Какому пешеходу? – сорвалось у меня с губ.
Человек десять оглянулись на меня с недоумевающими лицами.
– Как какому?! – изумились мои друзья. – Мы собрались здесь сегодня для того, чтобы демонстративно не переходить на красный свет!
– Пора положить конец этому беспределу городских властей, – вмешался какой-то дядька с бурым цветом лица. – Сколько можно заставлять нас ходить на красный светофор?
– Это форменное безобразие! – поддержала его дама, похожая на старуху Шапокляк. – Годы! Целые годы издевательства над народом!
– Возмутительно, не так ли? – обратился солидный мужчина в пенсне к прыщавому пареньку лет восемнадцати, меланхолично ковырявшемуся в носу. – Рад лицезреть молодежь, так сказать, на баррикадах!
Палец замер в ноздре. Парень на секунду задумался и ответил, не вынимая пальца из носа.
– Да я, вообще-то, просто так тут стою. Пацаны скоро должны подойти. Собрались сегодня против зеленых светофоров протестовать.
Вся толпа резко обернулась на парня. С вершины мусорной кучи съехал большой целлофановый пакет и дрябло шмякнулся ему под ноги. Повисло гнетущее молчание. Парень понял, что брякнул что-то не то, и вытянул палец из ноздри.
– Ах ты контра! – воскликнула Шапокляк. – Подслушивать-подглядывать затесался?!
Парень попятился, но уткнулся спиной в моих друзей.
– Как не стыдно, молодой человек! – возмутилось пенсне. – Думать о посторонних вещах, когда идет битва за свободу и честь нации!
– Да! – рьяно крякнул буролицый. – Это чистое предательство! В асфальт таких недоумков надо закатывать! Всех, кто против свободы, – в асфальт!
Шапокляк вдруг размахнулась и стукнула парня транспарантом по голове. Завязалась потасовка. Несколько человек навалились на парня, молотя его, чем попало, в то время как остальная толпа скандировала «Свобода! Долой тиранию!» Мои друзья были в числе нападавших.
Мне показалось, что я снова попал в какой-то дурной сон. Снова очнулся в кошмаре. В каком-то фарсе с кукольными персонажами. Будто я опять смотрю на безостановочно вращающуюся педаль велосипеда.
«Щелк-щелк» раздалось за спиной. И быстрый бег шагов. Счетовод! Похоже, нужно обернуться.
Словно сомнамбула, я повернулся спиной к орущей толпе. На противоположной стороне булыжной мостовой стоял магазин измерительных приборов. На его витрине были нарисованы огромные весы. Над весами – полукругом надпись «ВЗВЕШЕН И НАЙДЕН ЛЕГКИМ». Меня потянуло к этой надписи, словно в ней открывался смысл жизни. Переходя улицу, я слышал за спиной сирены полицейских машин.
***
А вот и стол! Возле витрины стояло несколько столов с табуретками вокруг них. Явно, это было не кафе, а что-то еще. Я пока не понял что, но предчувствия у меня были неприятные. И столиками эти столы явно не желали называться. Они были квадратными и массивными. За одним из столов сидел мужчина и что-то писал. Он тоже был квадратным. И массивным. Но сидел он не на табуретке, а на стуле со спинкой.
Я подошел к мужчине. Он глянул на меня исподлобья и кивком головы указал на табуретку. С ним, получается, мы тоже знакомы. Я присел.
Конец ознакомительного фрагмента.