переходе границы гласил: «Русская армия не ведет войны с мирными жителями, русский солдат для мирного жителя, к какой бы он народности ни принадлежал, не враг, а защитник… Я выражаю глубокую уверенность, что никто из чинов, имеющих честь принадлежать к армии, не позволит себе какого-либо насилия над мирными жителями и не осрамит имя русского солдата. С мирным населением каждый из нас должен обращаться так же, как это было бы в родной России».
Брусилов в своих воспоминаниях не скрывает, что в Восточной Галиции были случаи грабительства, мародерства — в семье не без урода. Но командиры вели разъяснительную работу, а преступников предавали военно-полевому суду и расстреливали, ко времени вступления в Западную Галицию подобные безобразия удалось полностью искоренить. Никаких заложников русские войска не назначали. Были, правда, настоящие, а не выдуманные враги. Во Львове ярым русофобом был униатский митрополит Шептицкий. Его всего лишь взяли под домашний арест. Потом и совсем освободили под честное слово не вести антироссийской агитации. Он слово не сдержал, в проповедях открыто возбуждал паству против «москалей». И его отправили в ссылку. Но не в Сибирь, а в… Киев. Позже он выставлял себя мучеником, пострадавшим от «схизматов», а русофобскую деятельность продолжал еще долго, стал одним из идейных вдохновителей ОУН.
А немцы крупно оскандалились с пленным генералом Мартосом. Ему было предъявлено обвинение в бомбардировке из орудий мирного Найденбурга, «грабежах и насилиях над жителями, осуществлявшихся подчиненными ему войсками». Развернулась бешеная травля Мартоса в германской прессе, а Людендорф лично пообещал ему, что его будут судить и обязательно расстреляют. Нападки объяснялись не только злобой к генералу, доставившему немцам немало неприятностей. Дело было политическим. В практике международного права действовал принцип «to quoque» — «как и другой». Если одна сторона нарушала те или иные нормы или конвенции, ее противники могли делать то же самое, и преступлением это уже не считалось.
Для немцев было крайне важно устроить показательное судилище над Мартосом — тогда их собственные злодеяния вроде Калиша и Лувэна получали оправдание. Осудить его требовалось и для правительства, и для дипломатов, и для германской армии. Копали, подтасовывали, выискивали и… ничего не нашли. Выяснилось, что никакой бомбардировки вообще не было. А вдобавок еще пастор Найденбурга оказался слишком честным, опубликовал в «Берлинер Тагеблатт» статью «Пребывание русских в Найденбурге», подчеркивал высокую дисциплину солдат и подтверждал, что «никому из жителей не было причинено никаких обид и имущественного ущерба». В марте 1915 г. следствие над Мартосом было прекращено «по недоказанности обвинения».
После отступления русских из Пруссии германские журналисты ринулись искать и обесчещенных дамочек — это было так остро, пусть расскажут о своих переживаниях, проклянут врагов… Не нашли. Ни одной! На германской земле побывали две наши армии, и не удалось зафиксировать ни одного изнасилования. Сами немцы в данном плане не церемонились. При поражении Самсонова жертвами насильников стали некоторые медсестры, взятые в плен вместе с ранеными. В оккупированных районах Польши глумились над «славянками», хватали их на забаву. А на француженок многие немцы вообще смотрели как на публичных женщин, обязанных выполнять их желания. Отказавшая рисковала попасть в число заложников, читай — на смерть.
«Культурная» нация вытворяла и другие неприглядные вещи. В Лотарингии (в немецкой ее части, на своей территории) разрыли могилы предков французского президента Пуанкаре, и офицеры (!) испражнялись на их останки. В отместку за Марну по приказу фон Бюлова подвергли жестокой артиллерийской бомбардировке город Реймс (находившийся в германском тылу и оккупированный), разрушили знаменитый Реймский собор. А в отместку за очередное поражение от русских разгневанный кайзер распорядился уморить голодом всех пленных, захваченных в Пруссии. Правда, этот приказ все-таки не выполнили, спустили на тормозах.
Но содержание русских пленных было ужасным. На день полагалось 100 г эрзац-хлеба с примесью отрубей, желудей и прочей дряни и жиденькая баланда из картофельной шелухи и кормовой брюквы. Изредка давали тухлые селедочные головы. Бараки не отапливали, людей размещали вповалку на голой земле, выдавали соломенный матрац на троих. Санитарного и медицинского обслуживания не было, и первые умершие пленные отмечены уже в сентябре 1914 г. в Виттенбергском лагере (50 км от Берлина). За побег переводили в штрафные лагеря и тюрьмы, за неподчинение приказам лагерного начальства расстреливали.
А вдобавок к голоду, холоду, болезням направляли на тяжелые работы, в том числе запрещенные по нормам международного права, — на военные заводы, строительство укреплений во Франции. Некоторым удавалось перемахнуть через фронт, они и рассказали о положении пленных. Причем так обращались только с русскими. Англичане и французы жили в куда более сносных условиях, на работы их не гоняли, они могли получать письма и продовольственные посылки через Красный Крест. Русским посылки тоже отправлялись, но не доходили никогда. Их съедали сами немцы. А пленным внушали, будто Родина от них отказалась и при возвращении домой их ждет Сибирь…
Минует четверть века, грянет Вторая мировая, и все повторится, только в других масштабах — террор, бесчинства. Повторятся и мифы о «советских зверствах», «советских изнасилованиях», будут морить советских пленных и точно так же лгать им: «Родина вас предала». Для русофобии придумают новое объяснение: «коммунизм». Но в 1914 г. на земле еще не было ни нацизма, ни коммунизма, воюющими странами правили не Гитлер и Сталин, а Вильгельм и Николай II. Тем не менее закономерности уже прослеживались те же самые.
Глава 17.
Битва за Галицию
Великий князь Николай Николаевич пришел к выводу, что нужно разгромить Австро-Венгрию, пока немцы связаны во Франции. После поражения в Пруссии и германских перебросок на восток Ставка отказалась от идеи броска на Берлин, передала формирующуюся 9-ю армию Юго-Западному фронту. Ее командующим стал генерал от инфантерии Платон Алексеевич Лечицкий — один из двух командармов, не имевших академического образования (как и Брусилов). Он выдвигался только собственными способностями. На японской войне выделили трех лучших командиров полков — это были Юденич, Леш и Лечицкий. Да и в мирное время его части всегда были в числе лучших. Соединения 9-й армии сосредотачивались под Люблином, справа от 4-й армии Эверта.
На этот раз главный удар намечался из Польши, с северного фаса «Галицийской дуги» силами 9-й, 4-й и 5-й армий. С восточной стороны велись вспомогательные действия — 3-я армия поворачивала на северо-восток, на Раву-Русскую, и выходила в тыл австрийской группировке, противостоящей трем северным армиям. А 8-я должна была занять оборону возле Львова и прикрывать левый фланг фронта.
Но и австрийское командование составляло новые планы. Конрад сильно переоценивал степень поражения, которое удалось нанести 4-й и 5-й русским армиям. Его сбила с толку и германская шумиха, будто армия Самсонова уничтожена. Он был уверен, что русским придется снимать контингенты с Юго-Западного фронта, закрывать дыру в Пруссии. Получалось, что удара с севера можно не опасаться. А с востока войска Брусилова и Рузского прошли с боями 100–200 км, не успели пополниться личным составом и боеприпасами, вот их и шарахнуть! Под Люблином и Холмом против армий