Они сидели на скособоченной деревянной верандочке, выходящей на болото, что простиралось позади хижины госпожи Гоголь. С ветвей окружающих деревьев свисали длинные бороды мха. В зеленых зарослях жужжали какие-то невидимые насекомые, а по воде мягко расходились в стороны клинообразные волны.
— Должно быть, после захода солнца здесь особенно приятно, — заметила нянюшка.
Суббота неуклюже уковылял в дом и вернулся с самодельной удочкой. Насадив на крючок наживку, он закинул удочку прямо с веранды. И сразу вроде как выключился — вряд ли кто может посоревноваться в терпении с зомби.
Госпожа Гоголь откинулась на спинку своего кресла-качалки и раскурила трубку.
— Когда-то это был великий город, — промолвила она.
— И что с ним случилось? — спросила нянюшка.
А у Грибо тем временем были большие неприятности с петухом Легбой.
Во-первых, птица никак не желала пугаться. Грибо способен был привести в ужас большинство созданий, движущихся по поверхности Плоского мира, даже созданий значительно больше себя по размерам и от природы весьма свирепых. И тем не менее ни один из давно проверенных приемчиков, как то: зевки, взгляды и, самый действенный, медленная улыбка — не срабатывал. Легба лишь надменно смотрел на него, высокомерно задрав свой клюв, и делал вид, будто роет землю, на самом деле демонстрируя длиннющие шпоры.
Оставалось только совершить нападение влет. Это действовало почти на всех созданий. Очень немногие животные способны сохранять спокойствие, когда на них летит разъяренный мохнатый комок сплошь из мелькающих когтей. Но эта пташка, как подозревал Грибо, вполне может превратить его в покрытый шерстью кебаб.
Однако проблему нужно было так или иначе решать. В противном случае над ним будут смеяться все грядущие поколения котов.
Кот и птица кружили по болоту, притворяясь, что не обращают друг на друга ни малейшего внимания.
В кронах деревьев перекликались какие-то существа. В воздухе мелькали маленькие радужные птички. Грибо злобно поглядывал на них. Ничего, с ними он разберется позже.
И тут петух вдруг исчез.
Уши Грибо прижались к голове.
Воздух по-прежнему был наполнен птичьим пением и жужжанием насекомых, но все звуки как-то удалились. А на их место пришла сдавленная тишина — жаркая, зловещая и гнетущая, и деревья вроде бы оказались ближе, чем ему помнилось.
Грибо огляделся.
Он стоял на полянке. Кусты и деревья, растущие по краям, были увешаны всякой всячиной. Обрывками ленточек. Белыми костями. Глиняными горшками. То есть самыми обычными предметами, вот только висели они в крайне необычном месте.
А посреди полянки высилось что-то вроде пугала — вертикально торчащая из земли жердь с перекладиной, на которую кто-то напялил старый черный фрак. На верхний конец жерди была нахлобучена шляпа-цилиндр. И на том цилиндре, задумчиво глядя на Грибо, громоздился петух Легба.
Неподвижный воздух разорвал порыв свежего ветерка, и фалды старого фрака заколыхались.
Грибо внезапно припомнил день, когда он гонялся за крысой по деревенской мельнице, и вспомнил то ощущение, когда он неожиданно понял, что помещение, казавшееся ему загроможденной мебелью комнатой, на самом деле является огромной чудовищной машиной, которая, если неправильно поставить лапу, в мгновение ока сотрет его в порошок.
Воздух мягко заискрился. Он почувствовал, как шерсть его встает дыбом.
Грибо развернулся и надменно двинулся прочь — так он и шествовал, пока не решил, что его больше не видно, после чего прыснул с такой скоростью, что лапы не поспевали за телом.
Потом он сходил и улыбнулся нескольким аллигаторам, но настроение это как-то не подняло.
На полянке фрак снова мягко шевельнулся, а потом опять замер. Однако что-то угрожающее появилось в том пугале.
Легба наблюдал. Воздух становился все более плотным, как это обычно случается перед грозой.
— Это был великий город. И счастливый. Хотя для этого никто ничего не делал. Все просто случилось, само собой, — рассказывала госпожа Гоголь. — Так было, когда нами правил старый барон. Но его убили.
— И кто же? — спросила нянюшка Ягг.
— Дюк. Это всем известно, — пожала плечами госпожа Гоголь.
Ведьмы переглянулись. Очевидно, в заграницах придворные интриги носили несколько иной характер.
— Неужели этот самый индюк заклевал его до смерти? — удивилась нянюшка.
— Жуткая смерть, — заметила матушка Ветровоск.
— Не индюк, а дюк — это наш нынешний правитель, а вовсе не птица, — терпеливо объяснила госпожа Гоголь. — Барон был отравлен. Страшная ночь тогда выдалась. А утром дюк уже хозяйничал во дворце. А потом возникла проблема завещания.
— Дальше можешь не рассказывать, — перебила матушка. — Наверняка оказалось, что барон оставил завещание, в котором все отписал этому самому дюку. И руку даю на отсечение, что к утру чернила почему-то еще не высохли.
— Откуда ты об этом знаешь? — изумилась госпожа Гоголь.
— Иначе и быть не могло, — величественно отозвалась матушка.
— Но у барона была юная дочь, — добавила госпожа Гоголь.
— И она, похоже, еще жива, — кивнула матушка.
— А тебе и впрямь немало известно, — покачала головой госпожа Гоголь. — Но почему ты так решила?
— Ну… — начала было матушка.
Она собиралась сказать: «Да потому, что я знаю, как развиваются сказки». Однако тут вмешалась нянюшка Ягг.
— Если этот барон был столь велик, как ты говоришь, то в городе у него наверняка была куча друзей, так? — спросила она.
— Ну да. Люди любили его.
— Что ж, будь я на месте этого дюка, претензии которого не подкреплены ничем, кроме сомнительного завещания и еще не завинченной бутылочки чернил, я бы искала любую возможность укрепить официальную сторону своего положения, — изрекла нянюшка. — А наилучший способ укрепиться во власти — это жениться на наследнице. Тогда он мог бы сидеть спокойно на троне и поплевывать на всех остальных. Держу пари, девчонка не знает, кто она такая на самом деле. Угадала?
— Верно, — кивнула госпожа Гоголь. — Но у дюка тоже есть друзья. Так называемые опекунши девочки относятся к тем людям, с кем не хотелось бы ссориться. Они воспитали ее и практически не отпускали от себя.
Некоторое время ведьмы сидели в молчании.
«Нет, — думала матушка. — Здесь все как-то неправильно. Нас будто бы занесло в историческую книжку. Вот только в сказках так не бывает…»
— Но, госпожа Гоголь, а ты-то как вписываешься во все это? — спросила вдруг матушка. — Не в обиду будет сказано, но, на мой взгляд, уж тебе-то здесь, на болоте, должно быть все едино, кто правит во дворце.
Впервые с тех пор, как они познакомились, госпожа Гоголь явно смутилась.
— Барон был… моим другом, — пояснила она.
— А, — понимающе кивнула матушка.
— Но должна отметить, что он тоже не очень-то жаловал зомби. Говорил, что мертвецам следует предоставить заслуженный покой. Однако никогда на этом не настаивал. В то время как этот новый…
— Не увлекается подобными штучками, да? — сказала нянюшка.
— О, думаю, как раз наоборот, — фыркнула матушка. — Иначе и быть не может. Может, твоя магия его не интересует, но готова поклясться, что он буквально окружен волшебством.
— Странный вывод, — промолвила госпожа Гоголь.
— Обычный, — возразила нянюшка. — Ты, насколько я могу судить, женщина смелая и не стала бы мириться со всем происходящим, если б только нужда не заставила. По-моему, есть куча способов решить все проблемы. Небось, если бы тебе вдруг кто-то пришелся не по душе, у него могли бы ноги внезапно отняться или в сапоги к нему заползла бы какая-нибудь незваная змея…
— А то и хулигатор забрался бы под кровать, — вставила матушка.
— Все правильно. У него есть защита.
— Вон оно что!
— Могущественная магия.
— Помогущественнее твоей, что ли? — спросила матушка.
Возникла долгая и мучительная пауза.
— Да.
— Ага.
— Во всяком случае, сейчас мне с ним не справиться, — добавила госпожа Гоголь.
Снова последовала пауза. Ведьмы крайне не любят признавать свое бессилие. А если уж приходится делать это перед коллегой по ремеслу…
— Судя по всему, ты сейчас тянешь время, — доброжелательно заметила матушка.
— Копишь силы, — прибавила нянюшка.
— У него очень могущественная защита, — сказала госпожа Гоголь.
Матушка откинулась на спинку стула. Когда она снова заговорила, это были слова человека, который кое-что придумал, но прежде хочет выяснить, что знают другие.
— И какого рода? — спросила она. — Какого именно?
Госпожа Гоголь сунула руку куда-то в подушки своей качалки и, немного пошарив там, вытащила кожаный кисет. Раскурив трубку, она выпустила в утренний воздух клуб голубоватого дыма.
— Госпожа Ветровоск, тебе часто в последнее время доводилось смотреться в зеркало? — спросила она.