Так мы и добрались до площадки, на которой, скинув мешки, уже отдыхали остальные. Тор в чем-то негромко убеждал Якоба, а тот только досадливо встряхивал головой и внимательно следил за нами. Из-за того, что вместо шестерых нас осталось четверо, мне показалось, что места в два раза больше. Почему-то повеяло тоской. Хотя не мог же я скучать по глупостям Бена?..
Невен размотал цепь, которую, оказывается, все время держал в кулаке. Мне захотелось подойти и, как он в прошлый раз, разжать его пальцы, посмотреть ладонь — на ней ведь наверняка остались болезненные следы от впивавшихся в плоть звеньев. Но я, конечно же, этого не сделал — вряд ли Невен бы оценил. По-моему, он вообще не признавал слабости. По крайней мере, собственной.
Тор полез в свой рюкзак, достал оттуда запасной карабин и сам заменил на моей страховке разогнувшийся. Потом пустил по кругу термос. Два глотка воды… кто бы мог подумать, что они приносят такое счастье?
Я все еще держался, когда Якоб буркнул «Пора», и мы продолжили спуск. Жаль, хватило ненадолго — к последней площадке я пришел с новыми приступами головной боли и судорогами в мышцах. Пока отдыхали, я осторожно разминал пальцы и выгибал спину. Снова одолевала тошнота. Но мне надо было дойти. Во что бы то ни стало. Они же не бросят, а еще один груз тащить просто некому.
Последний пролет я запомнил плохо — какими-то урывками. Когда в висках прекращало давить и перед глазами прояснялось, я видел все то же — синие лампы, темноту шахты, обшарпанные голые стены и железяки, железяки, железяки. Иногда — льняную голову Тора внизу или мощные подошвы ботинок Невена над собой. Под конец руки все-таки почти отнялись, спину я вовсе не чувствовал, и уже понимал, что вот-вот сорвусь. Но тут снизу донеслось ругательство и шум приземлившегося на пол тела. Несколько чудом повторенных движений — и я оказался на последней балке.
— Давай мешок, Нор, — услышал я голос Тора и попытался выполнить то, что он просит.
Пальцы скользили, не зацепляя лямки. У меня не было сил его с себя снять, чтобы потом спрыгнуть самому. И стало до того обидно, что я зарычал, руки внезапно послушались, мешок соскользнул с плеч к принимающему его Тору, а я тяжело рухнул вниз. Там некому было меня поймать — Невен как раз спускался на последнюю балку, а Якоб присел в стороне. Упал я лицом к нему и замер, наткнувшись взглядом на кровь.
Тор забирал мешки у Невена, а я смотрел, как темная жидкость из распоротой ноги Якоба заливает пол. Он пытался заклеить рану пластырем, но она была слишком велика.
— Нельзя сразу пластырем, — захрипел я, — тут же все ржавое. Надо обеззаразить.
— Чем? — рявкнул Якоб и откинул бесполезный пластырь. Волосы у него распустились и сбились в какой-то невыразимый колтун, комбинезон выглядел так, точно он в нем дрался. — У тебя есть? Тогда действуй!
Я подполз к нему, плохо соображая, что делаю, положил одну руку на голень, вторую — на лодыжку, и был до такой степени не в себе, что сразу же поплыл, нараспев забормотав под ритм накативших волн какую-то чушь: «У крысы заболи, у мыши заболи, а у Якоба, глупого рейдера, все пройди!».
По тому, как судорожно сжалось горло, я понял, что лечение окончено, и теперь стоит ожидать очередного приступа рвоты. Поэтому, даже не глядя на результат — получилось или нет, — я пополз на четвереньках подальше в сторону. По пути заметил свой мешок, ухватил его, шатаясь, встал и сделал несколько неверных шагов куда-то.
Понятия не имею, где в этот момент были остальные и что они делали, как долго я ползал, куда собирался идти и откуда у меня нашлись хоть какие-то силы. Помню я это все так, словно оно происходило не наяву, а в каком-то запутанном сне.
И когда до меня донеслись крики, я далеко не сразу сообразил, что это такое. Потом остановился, поднял опущенную голову, сосредоточился, вглядываясь вперед. Ко мне… к нам бежали люди.
Помогут, — понял я с мгновенным прояснением в мозгах. И тут на меня обрушилось такое громадное облегчение, что я не выдержал и свалился. Сначала — на колени, а потом просто носом вперед.
22
Я испытывал огромное желание кого-нибудь прибить, и в первую очередь Гренделя — за то, что позволил Нору идти с нами в рейд. Ведь надорвался же мелкий: ползанье вверх-вниз по шахте, тяжесть на плечах, с которой и по горизонтали-то не очень, не то что по вертикали, а самое главное — этот его дар, высасывающий последние силы. Конечно, Грендель знает, что делает, но, на мой взгляд, вскрывать паранормальные способности таким экстремальным образом — варварство.
Нет, без вопросов, Нор нам очень помог и с кодами, и со спасением из ловушки, хотя и повел себя при этом очень странно. И Бена с того света вытащил, пусть и со второго раза. Неизвестно, где бы мы сейчас были, если бы не он. Но кто может гарантировать, что Нор после рейда не сляжет, причем с концами. Еле жив ведь, я же чувствую.
Не знаю, что подтолкнуло меня посмотреть вниз. Нор был в пяти шагах внизу: стоял на перекладине, вяло щелкая карабином, пытаясь пристегнуться. А второй… второй карабин разогнулся и болтался, зацепившись за скобу. У меня в животе стало пусто, как в стерилизованном танке. Я представил, как мелкий отпускает руки, срывается вниз, а затем с силой бьется о ржавую арматуру, повиснув вниз головой на страховке. Или еще хуже — пояс лопается, и Нор летит вниз, в пропасть, с высоты четырех тысяч футов, прямо на острые обломки.
Не помню, когда и как я успел намотать цепь связки на руку и дернуть ее вверх, привлекая внимание мелкого. Он поднял голову — глазищи у него были в пол-лица от ужаса. Я показал ему цепь, давая понять, что держу, что он не сорвется.
— Давай, — глотку сперло от пережитого страха, и я сглотнул. — Все равно другого выхода нет.
До первой площадки мы кое-как доползли, и я вздохнул чуть свободнее. Тор прикрепил новый карабин, достал воду. Ее оставалось совсем немного, на глоток каждому. Я вспомнил, как Нора выворачивало наверху, и подумал, что у него наверняка дикое обезвоживание. Поэтому не стал пить, только вид сделал, а затем отдал термос мелкому. Все же два глотка больше, чем один.
Рука, вокруг которой была намотана цепь, болела невыносимо. Мне казалось, что она вообще вывалилась из плеча и висит на одной коже и мышцах. Конечно, такого быть не могло, но ощущалось именно так.
Потом я уже ни о чем не думал. Только жалел, что не телепат и не могу хоть как-то поддержать мелкого. И Якоба, который тоже смертельно вымотался. Да я и сам, если честно, лез вниз на чистом упрямстве. Мне даже представлять было жутко, во что превратились мои плечи под тяжестью двухсот фунтов клетчатки.
Когда я почувствовал под ногами последнюю балку, то готов был плясать от радости — если бы силы оставались. Как-то вяло подумал, что Нор, наверное, считает нас сделанными из бронелита. Или еще круче — из титанита. Знал бы он, что я сейчас чувствую себя той самой клетчаткой в стадии полной готовности — вот бы посмеялся.
Наверное, мозги у меня тоже превратились в клетчатку, потому что когда я увидел, как Нор лечит Якобу разорванную ногу, то промолчал. Надо было схватить, оттащить в сторону, заорать, что он себя сейчас убивает — а я молчал и смотрел, как мелкий раскачивается в трансе, положив ладони на жуткого вида рану. Которая — между прочим — бледнела и затягивалась на глазах.
Я его не чувствовал — совсем. Нор, похоже, полностью ушел в нек и ощущался как нечто мертвое и холодное. А потом эмоции внезапно вернулись — разом, оглушая меня так, что я ослеп и оглох на какое-то время. Минуты на две, наверное.
А когда желто-лимонное и ярко-мятное стало терпимым, вокруг нас уже были фермеры.
В медотсеке Блич первым делом занялся Нором, которого притащил на руках кто-то из нашего клана. Я не запомнил, кто. Кто-то.