была перебита стрелой, — неловко прижимая к себе простреленную руку, мочил тряпку, прикладывал к моей многострадальной голове, и я переставала задыхаться от боли.
«Потерпи, сейчас порошок добавлю, который угрюмец принес». И мне в губы тыкалась очередная кружка, от горечи сводило рот, но боль отступала, и я вырубалась, перестав наполнять пещеру стонами.
Угрюмцем Рольц прозвал того самого спасшего меня подземника. Он появлялся под вечер — по его приходу мы определяли то, что день уже подошел к концу. Выглядел подземник примечательно: с черными глазками-пуговками, широкой, короткой бородой, острым носом, бледной, как у вампира, до синевы кожей. Ростом с меня, но раза в два шире — под рубашкой на массивных плечах перекатывались мускулы, а кулаки напоминали кувалды.
На языке синих подземник говорил с превеликим трудом, так что наши встречи проходили в глубоком молчании. Зато Рольц болтал за всех.
— Ну как он сегодня? Лучше, да? Даже не стошнило, когда встал.
— Меня еще ни разу стошнило! — возмущалась я.
— Да ладно! — Полный снисхождения тон. — Ты каждый раз зеленеешь и дышишь часто, еще и смотришь в одну точку.
Внимательный какой... зараза. С другой стороны, какие тут еще развлечения, кроме соседа по палате? Хорошо еще, что повязку на груди мне не меняли, ограничиваясь перевязкой головы, а то было бы у Рольца настоящее развлечение.
— И когда нам можно будет уйти? — спросила с надеждой у подземника.
Рольц обидно захихикал.
Я знала, что мужчины не сдерживаются в присутствии своих, не стесняются грубых шуток, всяких там проверок и демонстраций, кто сильнее и круче, но испытать это все на себе... Короче, отхожее ведро я выливала на голову белому рыцарю раз десять... Мысленно.
— Подземники свято исполняют волю гор, — отсмеявшись, пояснил он, — так что даже не думай отсюда слинять до полного выздоровления. Не выпустят. И что ты так наружу рвешься? По службе соскучился или зазноба ждет? Ты же говорил, у тебя никого нет.
— Говорил, — угрюмо подтвердила, заметив, что подземник кивнул после слов Рольца. Значит, правда не выпустят. Обидно. Я беспокоилась за детей, бабулю, но больше всего мне надоели покрытые серо-белым мхом стены и доставший до зубовного скрежета белый на соседней лежанке.
Подземник перевязал меня и Рольца, собрал испачканные тряпки, запихнул склянки в карман и шагнул к стене. Казалось, он просто растворился в камне. По первости я, помнится, минут пять не закрывала рот от удивления на радость веселящемуся Рольцу. Зато стала понятна ограниченная площадь наших апартаментов: комната, коридор, отхожее место — вот, собственно, и все доступное нам пространство без каких-либо намеков на дверь.
Душно не было — вверху были пробиты сквозные отверстия, сквозь которые внутрь поступал воздух. А еще я обнаружила грубо выцарапанные надписи на стенах, говорящие о том, что в этой лечебнице мы были не единственными пациентами.
Одну даже смогла прочитать: «Синие не сдаются».
Прочитала, перенесла на свою ситуацию и пожелала, чтобы автор ошибся. Синие должны сдаться. Я не желаю всю жизнь провести в бегах. В целом меня ни одна из сторон не устраивает. Синие целенаправленно пытались убить, белые чуть не вскипятили мозги, у зеленых решили изнасиловать, про бывших вообще молчу. С мертвецами мне не по пути. Остались только красные, но вряд ли меня примут туда без хорошего инженерного образования. Таким бесполезные нахлебники не нужны. Так что я решила, что буду тихо и мирно жить с бабулей, утром собирать лавайху, вечером лечить страждущих. Идеальная жизнь.
Под впечатлением от манеры подземников проходить сквозь камень я высказала сомнение в том, что им нужны дома.
— Они и спят, наверное, погрузившись в камень.
Рольц снова заржал. Удивительный парень. Такому палец покажи — полчаса угорать будет.
— Ну и фантазия у тебя, синий. Как только брат такого на должность наблюдателя назначил? Язык зеленых небось хорошо знаешь?
Я промолчала. Тут вообще лучше молчать, чем пытаться выдумать очередную ложь. Зря все-таки плющ достал форму зеленых. Без знания языка она вызывала кучу проблем. Это солдатик по молодости в лагере зеленых мне допрос устраивать не стал, а для остальных я точно красная тряпка для быка.
Стукнула раздраженно по мху на своей стене, заставляя того выключить иллюминацию. Наш отход ко сну всегда сопровождался таким вот хлопаньем по стенам. Хватало примерно на час, потом осмелевшее растение загоралось вновь.
— А я вот так и не сподобился, — в полумраке голос белого зазвучал глухо, — хотя брат и настаивал. Осилил лишь язык белых, да чуток красных знаю.
Зря прибедняется, подумалось мне. Три языка тоже неплохо.
— У подземников, говорят, целые города есть, только доступ туда чужакам с некоторых пор закрыт. Так что я тоже не знаю, как они спят. Кстати, я тебе рассказывал, как на днях к нам пятый командор заходит в класс и говорит: «Рольц, на выход. Не бойся, бить не буду». А я ему в ответ: «Я тоже». — И выжидательная пауза, а потом раздраженный хлопок по стене, погрузивший во мрак вторую половину комнаты.
Ничего. Дольше пары часов у белого злиться все равно не получается, а с юмором у Штирлица теперь напряг. Для юмора надо хоть чуть-чуть расслабиться и перестать бояться, что меня убьют.
Хорошо, что белый решил сначала поухаживать за болезным соседом, а потом допрос устраивать. После его «Давай, брат, еще глоточек. Умница ты мой. Такой симпатяга должен жить. Девки небось за тобой хвостом бегают» мне легче было смириться с тем, что на соседней койке обитает парень из белых рыцарей, и заключить сделку с собой о том, что не все рыцари одинаковы и не все они убийцы. Ладно, почти все, но с кем-то можно и договориться. Так что я больше молчала и слушала, тщательно, точно на весах, взвешивая свои ответы. Ну и любимая всеми шпионами амнезия «Тут помню, тут нет» сильно выручала. Хорошо, когда тебя по голове стукнули. Нет, конечно, ничего хорошего, но я искала положительные моменты даже в таком.
— Ничего, брат, — подбадривал меня белый, — попадешь в Город, на знакомую улицу,