— Ага! Алло! Ну как ваш чемондан? Приехал?
— Нет, конечно. Поэтому я вам и звоню.
— Ага! Да, конечно.
— У меня лекарство кончилось.
— А? Лекарство? Какое лекарство?
— Лекарство от сердца.
— Вот как?
— Теперь случись у меня приступ, а я без лекарства.
— Сочувствую.
— Вы знаете, где мой чемодан?
— Нет.
— Вы выясняли?
— Ну…
— Выясняли?
— Что?
— Где чемодан?
— А кто выяснял?
Я тяжело вздохнул:
— Ладно. Я сам выясню. Дайте мне телефоны ваших отделений в Итагаки и Ябуки.
Записав номера, я позвонил в оба места. Ни там, ни там чемодана не оказалось.
Я заказал ещё один междугородний звонок, на сей раз в клинику Каваситы.
Трубку взяла сестра:
— Клиника Каваситы слушает.
— Моя фамилия Суда. Я ваш пациент.
— Что? Алло? Очень плохо слышно.
— Могу я поговорить с доктором Каваситой?
— Его нет.
— Как же так! Где же он сейчас?
— Уехал на конференцию.
— О! На конференцию? Куда?
— В Саппоро.
— Саппоро? На Хоккайдо?
— Совершенно верно.
— Знаете… тут такая ситуация. Доктор выдал мне лекарство, но оно потерялось. Не могли бы вы срочно выслать мне ещё?
— Связь прерывается. Я вас не слышу. Алло?
— Алло! Это очень срочно! Серпентина алкалоид. Прошу вас!
— Целлулоид?
— Нет-нет. Серпентина алкалоид. Лекарство так называется.
— Лекарство? Какое лекарство?
— Не могли бы вы срочно послать мне это лекарство?
— Я не могу. Без распоряжения доктора.
— Да, понимаю.
— Что вы говорите?
— Алло! Вы не скажете, где доктор Кавасита остановился в Саппоро?
— Что?
— Какая гостиница?
— Это не гостиница. Это клиника Каваситы. Больница.
— Да-да. Знаю. Доктор… В какой гостинице остановился доктор?
— Ага! Подождите минутку. Э-э… «Саппоро-Куин-отель».
— А номер телефона не подскажете?
Сестра продиктовала мне номер, и я попросил соединить меня с Саппоро. От постоянного кричания в трубку я стал задыхаться, всё тело покрылось потом.
— «Саппоро-Куин-отель» на линии.
Слышимость была отвратительная, пришлось надрывать голос. Наконец меня соединили с портье.
— A-а! Вам того самого доктора Каваситу? — послышался слабый мужской голос, разобравший в конце концов мои слова. — Терапевта? Он в полиции.
— Как? При чём здесь полиция?
— Вы что, газет не видели? Здесь, у нас в гостинице, прошлой ночью зверски убили женщину. Врача. Доктор Кавасита и ещё двое медиков, прибывших на конференцию, уехали в полицию как важные свидетели. Мы не знаем, когда они вернутся.
На острове не было ни телевидения, ни газет, поэтому о происшествии в Саппоро я понятия не имел. Доктор даёт показания в полиции, ему сейчас точно не до моего лекарства, даже если мне удастся до него дозвониться. Я решил больше не тратить на это время и положил трубку.
Новый день известий о чемодане не принёс. Следующий день тоже. На десятый день после того, как мы отправили чемодан, мне позвонила жена старосты и намекнула, что о поведении моей жены говорит вся деревня. Она пустилась в распутство и в открытую крутила с приезжими студентами.
Прошло ещё пять дней. Я забросил работу и целыми днями только и делал, что звонил по телефону. Терпение жены в конце концов лопнуло — ей опротивело выслушивать моё нытьё, жалобы и упрёки, она взяла сына и вернулась в Токио. Студенты уехали вместе с ней. На пароме.
Всякий раз, когда я начинал выяснять с кем-то отношения на повышенных тонах, мне казалось, что настаёт мой последний час. Восемь раз у меня было сильное сердцебиение, четырежды останавливалось дыхание, и трижды сердце пронзала такая острая боль, что я почти лишался чувств. И каждый раз я валился с ног и корчился на полу в страхе перед заглянувшей мне в глаза смертью.
На семнадцатый день раздался звонок из Симидзугавы: они получили мой чемодан! Я просил их позвонить, как только это случится.
— Ну как? Сегодня он будет здесь?
— Сегодня паром уже ушёл. Так что только завтра, — проскрипел голос в трубке.
— Почему же так долго?
— Потому что его отправили машиной.
— А почему не железной дорогой?
— Откуда мне знать? — На том конце бросили трубку.
На следующий день я появился на причале за час до прибытия парома. С Кюсю на запад, через Корейский пролив, прокатился тайфун, море штормило. Дождя не было, но ветер, пока я стоял на причале, всё набирал силу.
Наконец показался паром. Опоздал на полчаса.
— Ура! — При виде судна я начал приплясывать на самом краю пирса, — Вот он! На пароме моё лекарство!
— Вряд ли он к нам причалит, — произнёс у меня за спиной староста.
Он и ещё несколько деревенских пришли на причал, встревоженные ненастьем.
— П-почему это? — удивился я.
— Ветер, — отозвался один из местных.
— Точно. Вон какие волны. Попробуй-ка пришвартуйся. Как шибанёт о пирс! Так и перевернуться можно.
— Но это же чёрт знает что такое! — воскликнул я, — Я уже на пределе! Не могу я больше ждать! Ладно! Если он не может причалить — я сам туда поплыву! — С этими словами я скинул пиджак.
— Стой! Куда?! — Староста вместе с земляками поспешили остановить меня. — Ты что?! Утонешь! Нет, тебя раньше о берег расшибёт! Сердце откажет!
— Плевать! Сердце пусть как хочет! А я без этого лекарства не могу!
Я вырвался из державших меня рук и, подняв тучу брызг, нырнул в бушующие волны.
Так началось моё невероятное, безумное приключение. Я бросил семью, наплевал на работу, пересёк семь морей и шесть континентов в погоне за коробкой с лекарством. Переплыл Ла-Манш, пробежал босиком всю Сахару, спасался в непроходимых джунглях от аборигенов, плевавшихся ядовитыми стрелами, отбивался от белых медведей в арктических льдах, попал в перестрелку между секретными агентами сразу нескольких стран, которые устроили охоту за моим лекарством на Транссибирской железной дороге. И всё потому, что для меня это единственная возможность выжить.
Лекарства я пока не нашёл.
Сальмонельщики с планеты Порно
Известие, что шеф собирает на срочное совещание, принёс Ёхати. Он у нас был на подхвате, «подай-принеси». Оказалось, доктор Симадзаки, большой авторитет в ботанике и единственная женщина в нашем исследовательском отряде, беременна.
— И из-за этого надо совещание собирать? — спросил я Ёхати, отрываясь от микроскопа.
— А я откуда знаю?
Потоптавшись в нерешительности в дверях лаборатории, он пошло хохотнул, показывая редкие зубы. Ему наверняка было не больше, чем мне, но выглядел он лет на десять старше.
— Скажи, сейчас приду, — проговорил я, оборачиваясь к окулярам прибора, и услышал безразличный голос Ёхати.
— Шеф сказал: если сразу не пойдёт, волоки его насильно, — нахально заявил он.
— Что это ему приспичило? — Я нехотя поднялся.
Лаборатория экосистем, служившая мне и жильём, представляла собой сборно-разборное сооружение площадью около тридцати метров. Она притулилась на самом краю научно-исследовательской базы, развёрнутой у подножия горы Ночного Плача, где рассыпалось с десяток похожих домиков. В центре располагался штаб — в два этажа и вдвое большей площади. Хотя какой штаб — одно название: самое простое строение, где помещались только жилой отсек шефа и комната для совещаний. Невысокая гора Ночного Плача состояла из тёмно-серого андезита. Такое название ей присвоила первая японская экспедиция на эту планету. По ночам, когда дул сильный ветер, впадины и выбоины на склонах горы рождали звуки, похожие на женский плач.
Я вышел наружу вслед за Ёхати, заперев лабораторию на ключ. Предосторожность не лишняя — не от воров (у нас их не водилось), а от кишевших вокруг диковинных растений и животных.
— От кого она залетела-то? — спросил я по дороге у Ёхати.
И без того невысокий, Ёхати при ходьбе выгибал колесом спину и от этого казался ещё ниже. Он покосился на меня и ухмыльнулся:
— А кто знает? Может, от вас?
— Не от меня, — серьёзно проговорил я и призадумался. Нет, точно, я ни при чём.
Оранжевый шарик солнца неудержимо катился за гору Ночного Плача. В это время года на планете день и ночь сменяли друг друга каждые два часа. Планета Накамура входила в солнечную систему Кабуки. Забавные названия. И планету, и систему открыл учёный японского происхождения Питер Накамура, большой поклонник театра кабуки. Но на Земле она была известна как планета Порно. Так её называли из-за аборигенов, живших в пятидесяти километрах к западу от базы в стране Мамардасии. Они как две капли воды походили на землян, только круглый год ходили голыми.
— Так вот от кого! — вдруг осенило меня, — От тебя, Ёхати.