войну. Но другие страны союза медивских государств отнюдь не хотели оканчивать её, хотя сами вступить не решались, тем более, что за эти месяцы Маут обзавёлся целым рядом государств-союзников. Муринии удалось объединить государства с котивским населением под своим лидерством. Теперь котивы представляли реальную силу на мировой арене, и это очень волновало медивский союз. Который совсем не был заинтересован в усилении Маута.
Несмотря на временное перемирие, война не была окончена, до сих пор шли бои местного значения на границе, но переходить её было строго воспрещено. Маут боялся атаковать врага на его территории, ибо это могло повлечь объявление войны Муринии всеми странами медивского союза.
Время шло, а война не кончалась.
Маут стоял у окна в своём кабинете. На улице шёл слабый снег, весь город был в белой пелене. В этом году зима выдалась тёплой, и снег лёг только на второй месяц. Мурзану нравилась зима. Он вырос в тёплой стране, в которой почти круглый год было лето, но эти прохладные месяцы ему пришлись по душе.
В этот день ему хотелось плюнуть на всё, собраться и уехать в глушь леса, пожить одному в охотничьем домике, подышать свежим, морозным воздухом и поохотиться в тишине на какого-нибудь зверя. Но жизнь поставила перед ним иные цели. Теперь он властвовал миллионами душ, и отречься от мира, даже на один день, не было никакой возможности. Да и стоило остаться одному, как тут же в голове гудели мысли, мысли о поступках, о решениях, о правде и лжи. Он постоянно ломал голову о цели и средствах её достижения. Ведь каждая победа, это череда маленьких поражений, упущений и решений, и постоянно думая об этом, Маут начинал сомневаться в себе. А в пылу дел и работы, чувство стыда и совесть замолкали, давая другой черте тирана преобладать – жажде к власти, к свершениям и победам. Его амбиции не знали предела, они с самого детства были его путеводной звездой. Он каждый раз ставил цели, а как добивался их, ставил новые.
Раздался скрип двери, в кабинет Маута вошел Хегер. Поприветствовав своего друга, он присел на стул и, расстегнув свой кожаный плащ, окликнул Мурзана.
– Уважаемый мой друг, о чем думаешь?
– А, это ты, Селим, здравствуй. Да собственно ни о чем серьёзном.
– У таких как ты, все мысли серьёзные.
– Не льсти мне, не люблю я это. – сухо сказал Маут и присел за стол. – Знаешь, какой слух о тебе ходит на улицах столицы?
– Обо мне много слухов ходит, какой именно?
– Да вот поговаривают, что твой плащ из кожи человеческой сделан.
– Да!? Нет, не слышал такого! Хотя если у тебя есть сомнения, то можешь проверить. Да и зря люди сказки такие придумывают, человеческая кожа не практична и тонка, разве, что на абажур пойдёт. – с удивлением и иронией сказал Селим, демонстративно поправляя воротник плаща.
– Твоя слава, сам знаешь какая. Так что не удивительно, что народ сказки сочиняет.
– Если бы не было у меня такой славы, вполне возможно мы бы не обладали такой страной, которую уже начинают остерегаться Фавия и её сателлиты! Так уж разделили мы с тобой любовь народную. Ты велик, мудр и умён, а я жесток, но справедлив.
– Кстати о Фавии, сегодня на вечер созван совет обороны. Думаю тебе нужно там появиться. Будет обсуждаться план мирного договора.
– А он тебе нужен. – тут же задал встречный вопрос Хегер.
– Мне нет, но стране да.
– Думаю Фавийский царь вряд ли примет наш план договора. Несмотря на все наши победы, мы лишь изгнали противника с нашей земли. Этого мало для шантажа медивов.
– Я понимаю, что ты имеешь свою точку зрения и мне она очень важна, но давай ты выскажешь её на совете. Сейчас я хочу побыть один. Мне нужно подумать. Прости друг, но поговорим позже.
– Как скажешь, я сейчас же удалюсь. Но подумай Мурзан, мы можем сломать их хребет. И тогда условия будим диктовать мы, а они вынуждены будут подчинится! Подумай.
Хегер удалился, оставив Маута одного. Сам диктатор ещё не мог определится, стоит ли мирится с противником, либо же продолжать наступление на запад на территорию Гетерского союза. Утром пришла телеграмма из Брелима, столицы вражеского союза, Амил Лесо готов был пойти на переговоры с условием временного прекращения огня. Это внесло расстройство в правящую партию Муринии, образовалось два лагеря, одни предлагали войну, вторые требовали мира.
А на фронте тем временем шла странная война, котивы периодически обстреливали города и села, что располагались близко к границе, медивы же делали вылазки и нападали на эшелоны и колоны. Открытых столкновений не было. Но многие солдаты просто жаждали, когда им прикажут идти на запад, но было немало и тех, кто хотел вернуться домой. Все ждали, что же решат на верху.
Совет начался поздно вечером. За окнами уже было темно. Присутствовала вся верхушка партии. В огромном зале заседаний собралось уже несколько сотен человек. Были все и генерал Тарма, прибывший с фронта, ныне орденоносец. Был и Генерал Арнер, командующий авиацией Муринии, высокий мужчина пятидесяти лет с седой бородой и сияющей лысиной. Арнер, стоял в своём генеральском мундире обвешанным десятками наград, покуривая папиросу, разговаривал с не менее уважаемой личностью – генералом Атулом. Атул был легендой, он создал с нуля броневую мощь Муринии, которую ныне уважали все, и враги особенно. Был он довольно невзрачен, маленький рост, худой и сутулый, голова же была покрыта редкими рыжими волосами. Но в Анбарских княжествах, его танковая армия не раз опрокидывала в бегство самых обученных медивских и анбарских солдат.
В первом ряду молча сидел молодой мужчина. Высокий, стройный и ухоженный, его чёткие черты лица и полное отсутствие эмоций привлекало взгляд. Это был ещё малоизвестный, но довольно успешно показавший себя в командовании фронтами сын Мурзана Маута – Маунд Маут. Он командовал северным фронтом, вверенные ему войска за месяц расправились с врагом и первыми вышли на границу с Гетерским союзом. Маунд был молод, целеустремлён и безгранично предан своей стране.
Так же в зале присутствовал глава народной службы безопасности, Эрит Партер. Человек не военный, но очень умный. Он управлял самой засекреченной службой Муринии, его организация имела сотрудников и агентов по всему миру, даже в штабах вражеских армий. Эрит был крайне неразговорчивым и крайне жестоким. Его любимым утверждением было «цель, оправдывает любые средства». Руководствуясь этой, незамысловатой истиной, он мог оправдать любое убийство, пытки и репрессии. Но чаще всего его имя, и имя его невидимых