Читать интересную книгу Картонные звезды - Александр Косарев

Но нам повезло, и до утра наш сон никто не потревожил. Но зато на следующий день мы получили наглядное предупреждение о том, где теперь находимся. Ранним утром, едва наша команда поднялась с вытащенных на палубу матрасов, как мимо нас бесшумно проскочила диковинная парусная посудина. Но наше внимание привлек вовсе не ее экзотический такелаж и вычурная форма корпуса, а ее необычный груз. Вся палуба древней фелюги, за исключением небольших проходов, была завалена ранеными. Были ли это военные, пострадавшие в боях, или гражданские лица, понять на таком расстоянии было невозможно. Хорошо были различимы лишь белые косыночки медсестер, которые старались облегчить раненым их страдания. Вид этой грязно-белой, неподвижно лежащей массы людей произвел на нас достаточно сильное впечатление. Еще не видя ни одного вражеского солдата, мы уже столкнулись со зримыми последствиями бушующих где-то сражений. В каких-то сразу вспомнившихся военных мемуарах я прочитал, как едущие на фронт новобранцы на одном из полустанков притормаживают рядом с железнодорожным госпиталем. И я прекрасно помню эпизод, в котором они ходили среди легкораненых и спрашивали их: «Да что же это за немец такой, что перепортил столько молодых и совсем еще недавно здоровых парней?» И какой-то пожилой солдат отвечает им, жадно попыхивая перепавшей самокруткой: «Вот приедете сами, мол, там и узнаете, что это такое — немец!» Теперь вот и нам впору было интересоваться, что же это за чудо такое — американец? И читая ту старую книгу, я сроду не мог подумать, что и сам когда-то встречу такой же госпиталь. Пусть он был не на колесах, пусть плыл по морю, но довольно странно, что в моей голове возникли сходные ассоциации.

Вскоре, дребезжа пробитой в нескольких местах черной от копоти трубой, рядом с нами появился небольшой буксирчик. И пока он ловко заталкивал нас в пространство между двумя неширокими бетонными волноломами, мы успели наскоро выбриться и привести себя в должный вид. Офицеры наши тоже подтянулись и впервые за неделю оделись по полной форме. Их привычно благодушные выражения лиц плавно становились угрюмо-озабоченными.

Ханой. ТАСС

Правительство ДРВ полностью поддерживает позицию Советского Правительства, выраженную в ноте Американскому правительству в связи с бомбардировкой американской авиацией Советского торгового судна «Переяславль-Залесский».

Порт, во всяком случае та часть его, которая была нам хорошо видна, удивил нас своим безлюдьем. Казалось, нас просто загнали в заброшенный отстойник. Но нет, вот засвистели вдали свистки невидимых бригадиров и прямо из-под земли, видимо из специально устроенных на случай авианалета убежищ, бегом выскочило до трех десятков докеров, одетых в рваные накидки серого цвета и укороченные холщовые штаны не менее живописного вида. Но вот что меня сразу поразило и настроило на серьезный лад. Все они как один были в зеленых, столь хорошо знакомых каждому советскому пехотинцу касках. Вскоре ожил и портовый кран, неподвижным изваянием стоявший неподалеку от баржи, и разгрузка началась. Но долго глазеть на слаженную работу вьетнамских грузчиков нам было некогда, поскольку капитан скомандовал построение. Забрав свои личные вещи, торопливо спускаемся на землю. Нас все еще слегка покачивает, так мы привыкли к непрерывно колышущейся палубе. Привычно строимся в колонну и, загребая сапогами пыль, шагаем по мощеной камнем дороге, забирая от порта влево. Кругом — приметы военного времени. На холме крутится антенна радиолокатора, маршируют ополченцы с лопатами на плечах, постоянно попадаются перекрытые досками земляные щели — укрытия.

Куда мы идем — непонятно, но, видимо, Воронин имеет представление о конечной точке нашего маршрута. Примерно через четыре километра приходим к небольшой бухте, плотно застроенной по периметру двух- и трехэтажными бетонными зданиями. Между ними маленькими рощицами растут разновысокие, плавно колышущие листьями пальмы и пышные, покрытые тысячами белых цветков кусты.

— Дом отдыха здесь, что ли? — громко удивляется Басюра, так же как и мы, с интересом озираясь по сторонам.

Капитан уверенно сворачивает к самому крайнему зданию, и мы, словно стайка новорожденных утят, поворачиваем вслед за ним. Выясняется, что и в самом деле именно здесь нам предстоит прожить некоторое время. Комендант общежития, миниатюрный пожилой вьетнамец, торопливо препровождает нас в две крошечные комнаты на втором этаже здания и тут же исчезает. Работы у него по горло. То и дело резко хлопает входная дверь, пропуская вовнутрь новых постояльцев. По уходящей на второй этаж красивой лестнице чуть не толпами поднимаются и спускаются мужчины примерно одного возраста. Хотя все они в штатском, но не нужно быть особым физиономистом, чтобы понять, что как минимум половина из них далека от гражданской жизни. И их выправка, и уверенно звучащие командирские голоса — все выдает в них людей военных. Но особо присматриваться к суетящемуся вокруг народу нам некогда. Какое-то время уходит на размещение, застилку кроватей. Долго ждем дальнейших распоряжений, но никто к нам не приходит. Видимо, офицерам пока не до нас.

Осторожно выглядываем в коридор, водим по сторонам любопытными носами. Мы так неуверенно себя ведем, потому как во время плавания лекции насчет бдительного поведения в чужой стране нам читали аж по два раза в день. По утрам (еще до преферанса) сам капитан Воронин регулярно стращал нас разными карами за всяческое непослушание, а ближе к ночи (уже после игры) за наше воспитание брался Стулов. Но теперь вроде мы как сами по себе и природная любознательность берет свое. Буквально за руку ловим проходящего мужчину. Вопрос у нас к нему всего один: «Где здесь кормят-то?» Мужчина, ни мало не чинясь, объясняет, что надо спуститься вниз на гравийную дорогу и двигаться по ней направо, до одноэтажного дома с кирпичной трубой и витражными стеклами. Это и есть столовая.

Благодарим, возвращаемся в комнату и только тут соображаем, что забыли задать вопрос по поводу денег. Ясно, что за русские рубли здесь не кормят, других же денег у нас нет и в помине. Скребемся в офицерскую комнату. Дверь открывает полуодетый Башутин. В комнате он один. Куда делись Воронин и Стулов, не знает и, в свою очередь, спрашивает нас, не знаем ли мы, где тут можно подхарчиться?

— Знаем, — дружно киваем мы, — вот только местных денег у нас нет совсем. Платить за еду нечем.

— Ерунда, — беззаботно отвечает наш снабженец, торопливо натягивая бриджи. — Деньги тут и вовсе не нужны. Достаточно предъявить разовый талончик с оттиснутой на нем печатью и тут же по нему можно будет получить обед или ужин.

Талончики у него уже есть, получил на всех. Дружной толпой выходим на улицу и, строго следуя полученным указаниям, довольно быстро находим «основной источник жизни», как выразился однажды Щербаков. Не успеваем войти в столовую, как к нам бросается молоденький вьетнамец в белом фартуке и жестами приглашает занять свободный столик. Садимся у заклеенного бумажными полосками окна, поскольку свободных столов достаточно много, а вид именно оттуда открывается просто поразительный. Стол у нас большой, на шестерых, и мы размещаемся с достаточным комфортом. Вьетнамец же, ловко выдернув из пальцев прапорщика продовольственные талоны, скрывается за плотной бамбуковой занавеской.

— Прямо не верится, парни, — радостно басит Ватутин, разваливаясь на отчаянно скрипящем стуле. — Еще неделю назад среди снегов бегали, а теперь вот в какой красоте сидим!

И он восхищенно обводит рукой обрывистый берег бухты и рощицу разлапистых пальм. Мы дружно киваем. Странно. Всю дорогу Башутин как приклеенный терся около офицеров, а теперь так запросто с нами беседует. Но его характер и деятельную натуру мы поняли довольно быстро. Григорий Ильич просто всегда выбирал себе в компанию тех, от кого в данную минуту он мог получить максимальную выгоду. Когда рядом находился кто-нибудь из офицеров, он всегда стоял рядом с ним. Поддакивал, похохатывал, сигаретами угощал. Знамо дело, офицер на многое в военной жизни влияет. Но если он по воле случая оставался один, то тут же пристраивался к нам. Мы ведь тоже могли пригодиться. Вот сейчас, например, показали, где находится столовая, а потом могли еще как-то услужить. Причем все это он осуществлял совершенно неосознанно, автоматически, словно внутри него сидел некий маленький человечек, который указывал ему, как вести себя в ту или иную минуту. И усвоив это, мы в дальнейшем относились к нему с известной долей снисходительности. Башутин всегда мог запросто прервать разговор на полуслове и пулей метнуться туда, где сверкнула на погоне офицерская звездочка или, упаси, Господи, лампас на брюках. Но чем Григорий Ильич оказался особо хорош и полезен, так это своим профессиональным нюхом и памятью. Впоследствии мы не раз убеждались в том, какой уникальной тонкости поисковый нюх развился у него во Вьетнаме.