— Но не тебе следует сказать за это спасибо, звереныш! Ты дрался честно, но бил его насмерть. И если кошелек все же достанется тебе, я буду надеяться на то, что эти деньги не принесут тебе радости!
С этими словами доктор вновь повернулся к Захарии, нагнулся и, обхватив его своими сильными руками, поднял с земли, словно перышко, еще не зная, что с ним делать. Со стороны это выглядело нелепо и даже смешно. Доктор со своими кривыми ногами и покатыми плечами казался уморительным, когда поднимал этого хрупкого паренька. Но никто в толпе не засмеялся. Чуть в сторонке стоял высокий мужчина в строгом костюме с холодным, очень бледным лицом. Он тоже наблюдал за действиями доктора, и то, как он поднял с земли поверженного юношу, внезапно остро напомнило ему что-то. Что именно? Что-то очень трагичное… Он сжал зубы и лихорадочно сцепил пальцы, пытаясь припомнить. «Ага, точно! Король Лир с умершей дочерью на руках!»
Высокий мужчина тут же вышел вперед и предложил свою помощь. Такой порыв свойствен только людям, вспомнившим о своей тяжелой утрате.
— Я живу здесь недалеко, в коттедже, сэр, — сказал он доктору Крэйну.
У него был резкий, но очень красивый голос.
Доктор последовал за ним, ничего не видя вокруг себя и чувствуя только юношу, которого нес на руках; Эскулап поплелся за своим хозяином, таща бричку прямо по траве. Он был счастлив, что, доверившись своим инстинктам, завернул в эту деревушку и считал, что люди теперь у него в неоплатном долгу. Преисполненный этим ощущением Эскулап протянул морду через низкий забор в сад, окружавший дом высокого господина, и стал удовлетворенно жевать сочный кустарник.
3
Захария пришел в сознание и обнаружил, что лежит на столе в кабинете, где вдоль стен тянулись нескончаемые полки с книгами и где ароматно пахло кофе. Доктор стоял у него в ногах и тщательно обрабатывал раны. Тут же был высокий мужчина. Захария мало осознавал, что рядом с ним находятся замечательные и необычные люди, джентльмены. Он мало осознавал и то, что прежде никогда еще не встречал таких замечательных людей. Манипуляции доктора были весьма болезненны, так что скоро Захарии пришлось вновь закрыть глаза, стиснуть зубы и вцепиться руками в край стола. На минуту образы этих двух людей потускнели в его душе…
И все же, сквозь звон в ушах и шум в голове он сумел расслышать звук их голосов. Смысл сказанного изумил Захарию и ошеломил.
— Ваш сын, сэр? — вежливо спросил высокий джентльмен необычайно красивым голосом с легким иностранным акцентом.
— Сегодня я впервые увидел его, — проговорил доктор густым, громким басом, чуть картавя, что выдавало в нем жителя запада страны. — Но тем не менее готов назвать его своим сыном.
Захария еще не был способен вполне осознать услышанное. Пока что его хватало только на то, чтобы лежать неподвижно, вцепившись пальцами в край стола, и не кричать от боли. Все же, на уровне подсознания, интуитивно, он почувствовал согревающее тепло последних слов. Разговор продолжался. И хотя он уже не касался непосредственно его персоны, Захарии было уютно от этих слов. Он чувствовал, что эти люди — его друзья.
— У вас, насколько я вижу, первое издание, — проговорил громкий бас. — Узнаю этот корешок. Вы что, лично знакомы с доктором?
— Имел честь несколько раз встречаться с ним в Лондоне, — ответил другой голос, который лился словно музыка. — Глубокий ученый. И, бесспорно, величайший писатель сегодняшнего поколения. А ведь это поколение дало такие имена, как Свифт, Голдсмит, Эддисон, Поуп… Ну что ж, теперь, когда вы наложили эти повязки, я полагаю, что нашей юной Корделии станет гораздо лучше. Я бы посоветовал переместить ваше дитя на скамью. Сейчас подадут кофе.
— Корделия! — раздраженно пророкотал доктор. — Согласен, хрупкое сложение юноши весьма схоже со сложением девушки, но, черт возьми, он дрался, как настоящий мужчина!
— Не обижайтесь, сэр, — вежливо ответил другой голос. — Я просто видел, как вы поднимаете мальчика с земли, и внезапно это остро напомнило мне ту душераздирающую сцену… Помните? — И затем прозвучала цитата, произнесенная с таким сильным чувством, что доктор не решился ее прервать: — «…она выживет. Если это свершится, то окупятся все скорби, пережитые мной!»
Шекспир!.. Господи, как давно уже Захария не слышал Шекспира!
Эти слова исцеляюще подействовали на Захарию. Чьи-то руки подняли его со стола и уложили на скамью, обитую чем-то мягким. Захарии было уютно находиться в этих руках и лежать на этих подушках. А затем ему предложили кофе, который он выпил большими жадными глотками, несмотря на то, что тот был очень горяч. В голове стало постепенно проясняться. И все же ощущение изумленной растерянности не покидало юношу. Кто он теперь? Энтони? Захария? Корделия?.. Начинает ли он с самого начала свою третью жизнь? Но ему не хотелось быть Корделией, которая не имела и не могла иметь никакого отношения к Стелле. Ему хотелось оставаться Захарией, и он останется им.
— Меня зовут Захария, — слабым голосом проговорил он.
Доктор кивнул, пододвигая стул к скамье.
— Я знаю. Захария Мун. А меня зовут Крэйн. Я старый ворчун, врач и холостяк. Живу бобылем. Почему бы тебе, Захария, не нанести мне как-нибудь визит, а?
— Не знаю, сэр… — неуверенно произнес Захария.
Он замолчал на секунду, чтобы попытаться осмыслить ситуацию и вспомнить, есть ли у него теперь дом и если есть, то где?
— Я… У меня нет дома, сэр. Я работал на мельнице Джэйкоба Бронскомба. Он-то хорошо ко мне относился, а Сэм… Я сказал Сэму, что если сегодня он свалит меня, я уйду от них.
— В таком случае тебе придется уехать, — сказал доктор. — Отлично. А теперь полежи спокойно и попытайся привести в порядок свои мятущиеся мысли. А я пока посмотрю книги нашего гостеприимного хозяина, и потом мы вместе отправимся ко мне домой.
Но Захария сейчас не мог осмыслить всего этого. Да и не пытался. Он просто знал, что все будет хорошо.
Он продолжал лежать с закрытыми глазами. Затем приоткрыл их и с изумлением скосил взгляд на двух джентльменов, которые стояли в дальнем конце комнаты и были погружены в оживленную беседу. В руках джентльмены держали книги в дорогих переплетах. Оба были, очевидно, одержимы страстью к науке, знаниям, которая и сблизила их сейчас, никогда прежде не встречавшихся, но в одночасье ставших почти друзьями.
Внешне они отличались очень разительно. Один широкоплечий, грузный, приземистый, с кривыми ногами и горбом на спине. Другой высокий, изящный, стройный. И контраст этот вызывал бы смех, если бы не одна черта, объединявшая их обоих. Было очевидно, что оба настрадались за свою жизнь сверх всякой меры. И закалились от этого. Один был крепок, как камень, другой — как сталь. И было ясно, что теперь никому уже не одержать верх над этими людьми. Можно и не пытаться.