Не желая быть неделикатным, он молча указал на старое платье Элизы и слегка пожал плечами, словно удивляясь, к чему такие крайности.
Сделав поклон с гибкостью и грацией настоящего светского льва, он вышел из библиотеки, оставив Элизу наедине с ее мыслями.
Глава 11
После ухода Хартвуда дом словно вымер. Элиза поднялась наверх, в мансарду, но долго усидеть в душной комнате не смогла. Мысли в голове так путались, что даже такое испытанное успокоительное средство, как изучение гороскопа, не приносило облегчения. Тем не менее Элиза битый час таращилась в гороскоп Хартвуда, пытаясь докопаться до правды.
Она искала хотя бы какое-то указание на то, что матерью Эдварда была любовница отца, а не его законная жена. Но несмотря на все усилия, поиски оказались напрасными. В гороскопе Хартвуда не обнаруживалось никаких подтверждений, говорящих в пользу данной гипотезы. Если бы Хартвуд родился не в указанное время, то в его гороскопе не было бы Урана, а без Урана невозможно было представить тот характер, который был у лорда Лайтнинга. Впрочем, кое-какие мелочи, прежде ускользнувшие от ее внимания, косвенно подтверждали его предположение. Квадрат между Солнцем и Луной указывал, что его родители часто и сильно ссорились друг с другом. Была еще одна странность: Уран слишком близко подходил к Луне. Эго наводило на мысль, что в жизни его матери было нечто загадочное и необычное. Но в любом случае, если бы леди Хартвуд не была матерью Эдварда, то тогда гороскоп, который Элиза держала перед собой, никак не мог быть его гороскопом.
Все это смущало и сбивало с толку. Неужели она утратила чутье настоящего астролога вместе с уверенностью, что правильно расшифровала личностные особенности лорда Лайтнинга? Во всяком случае, настоящий Хартвуд, из плоти и крови, уже не так идеально соответствовал начерченным абстрактным и бездушным символам. Когда Элиза пыталась понять, каким образом изменения в дате его рождения могут повлиять на Меркурий, то ей слышался его притягательный шутливый голос, А когда она рассматривала Венеру, в ее воображении возникало красивое лицо Хартвуда. А при мысли о Марсе она чувствовала его горячее дыхание на ее коже, его возбуждение, которое передавалось ей и казалось чем-то сладостно-запретным.
Разозлившись на себя, Элиза надела одно из тех прозрачно-открытых платьев, в котором при такой жаре, к ее удивлению и радости, было приятно и легко. Она спустилась вниз, намереваясь найти служанку и прогуляться по городу, но внезапно начавшийся дождь заставил ее изменить планы.
Сожалея о том, что прогулка сорвалась, она направилась в библиотеку. Там царил полумрак, навевавший вместе с дождем меланхолическое настроение.
Все стены от пола до потолка были заставлены книжными шкафами. Ровные ряды книг на полках, тисненые новые корешки, порядок и тишина — все указывало на то, что сюда редко кто наведывается. Элиза принялась рассматривать названия книг, почти уверенная, что здесь ничего не найдет, кроме легкого чтива, которое, по ее мнению, более всего подходило вкусу светского льва. К ее удивлению, она заметила несколько изданий на древнегреческом языке.
Элиза выбрала комедию Аристофана «Лисистрата» во фламандском издании прошлого века. Ее пальцы с нежностью гладили красный сафьяновый переплет, золотое тиснение букв на обложке. Предвкушая наслаждение, она чуть раздвинула гардины, села поближе к окну и начала читать.
Легкий шутливый язык Аристофана увлекал с первой же страницы. Откровенные обсуждения плотских утех и разных деталей в отношениях между женщинами и мужчинами, то есть то, о чем из ложной стыдливости умалчивали современные авторы, вызывали живой и неподдельный интерес Элизы. Теперь она поняла, что открытость и прямота древних в описании физических подробностей, видимо, послужили причиной не поощрять девочек в английских школах изучать древних классиков.
Сбросив туфли и поджав под себя ноги, Элиза удобно устроилась в кресле. Время летело незаметно, как вдруг ее охватило неприятное ощущение, что за ней кто-то наблюдает. Оказалось, что ее одиночество нарушила сама хозяйка дома. Леди Хартвуд вошла очень тихо и неслышно, что было весьма удивительно для дамы такой комплекции. Увидев, как она свободно перемещается на собственных ногах, Элиза удивилась еще сильнее: к чему тогда было вчерашнее представление с креслом на колесах? Или у матери была точно такая же любовь к притворству, как у ее сына?
Леди Хартвуд пристально взглянула на книгу в руках гостьи, и Элиза смутилась, покраснела от досады, что ее застали за чтением пусть классической, но все-таки непристойной комедии Аристофана. Но Элиза быстро опомнилась: чего она так испугалась? Если вспомнить вчерашний обед, ее «манеры» и оскорбительные выходки Хартвуда, то леди Хартвуд уже убедилась в том, что Элиза предпочитает разыгрывать в жизни неприличные сиены, а не читать о них в книгах. Опустив книгу на колени, она с наглым видом посмотрела в лицо леди Хартвуд.
— Неужели ты умеешь читать? — фыркнула леди Хартвуд. — Вот уж никогда бы не подумала. Женщины, подобные тебе, редко умеют читать.
— А почему бы и нет? — колко возразила Элиза. Положение любовницы имело некоторые преимущества. Грубость леди Хартвуд заслуживала такого же нелюбезного ответа: как известно, что посеешь, то и пожнешь.
Леди Хартвуд подошла ближе и разглядела греческие буквы на раскрытых страницах книги.
— Нет, ты все-таки врешь. Не пытайся одурачить меня. Если бы ты умела читать, то знала бы, что в руках у тебя книга не на английском, а на древнегреческом языке.
— Действительно, было бы очень странно, если бы Аристофан писал свои комедии на английском.
— Комедии Аристофана? — Брови леди Хартвуд поползли на лоб от удивления. — Откуда тебе известно, кто такой Аристофан? Актрисы, подобные тебе, играющие в низкопробных театрах, наверное, никогда не слышали его имени. Ну-ка дай мне книгу. — И она протянула руку.
Элиза молча отдала ей Аристофана.
Старуха недоверчиво пролистала несколько страниц, затем захлопнула книгу и бросила ее на стол.
— Женщина, подобная тебе и читающая Аристофана, — это что-то неслыханное.
По ее озадаченному виду Элиза понял а, что леди Хартвуд была не очень сильна в греческом, а скорее всего, как и большинство девочек из знатных семей, не умела читать по-гречески.
Леди Хартвуд взглянула на Элизу:
— Странно, очень странно, ты вовсе не похожа на тех женщин, которые, как я полагала, должны нравиться Эдварду. Ему, как и всем мужчинам, больше всего нравятся куклы — розовощекие, грудастые создания, которые глупо хихикают, жеманятся и которых он презирает до глубины души. Может быть, подобные женщины поднадоели моему сыну, и он решил разнообразить круг своих знакомств с целью возбудить аппетит. Скажи, до того, как вы встретились, ты, наверное, была гувернанткой, без места и без рекомендаций?