Читать интересную книгу Кирза и лира - Владислав Вишневский

— Так точно, — сипит солдат.

— Бег-гом, я сказал, бля. Время пошло! — запускает механизм отсчета сержант, глядя на свои наручные часы. — Там и поговорим.

Потом, там, в туалете, он дважды пинком ноги переворачивает ведро с водой — расслабляется таким образом. Для пущей убедительности, дав пару хороших затрещин, и пару хуков в печень и бочину, учит молодого солдата сушить пол, уважать и правильно приветствовать старших по званию, и вообще. Вроде и разрядился уже, а вроде еще и нет…

И совсем неожиданно сам, вдруг, в бытовке попадает под разрядку старшины. Тот тоже почему-то был зол. Старшина, без разговоров, сгреб сержанта одной рукой за грудь, приподнял над полом, и резко, не выпуская, шваркнул его спиной о стену. Сержант, от тычка утробно хакнув, безвольно обмяк в мощных тисках старшины. Нокаут такой…

— Что у тебя за цирк был в туалете, я спрашиваю, а, говнюк? — рявкнул старшина. — Пач-чему у тебя свободные дневальные, как говно в проруби, по-роте без дела болтаются, а? Тебя этому, что ли, в сержантской школе, засранец, учили, а? Я тебя или кого спрашиваю? Отвечай!

Видя безвольно ещё болтающуюся голову сержанта, добавляет:

— Пойдешь у меня завтра в нар-ряд по кухне, и месяц никаких увольнений. Ясно?

— Так точно! — пухло надув губы, от обиды за несправедливое вроде бы наказание, вяло рапортует сержант.

— И языком у меня здесь не л-лязгать, оторву. Понятно? — для убедительности еще раз, так же смачно, припечатывает сержанта об стену, тот тряпкой безвольно взбрыкивает ногами головой и руками. — Ясно, я спр-рашиваю?

— Так точно. — Задыхаясь, едва мямлит младший командир.

Но буря уже прошла.

— То-то! Смотр-ри у меня, сержант. — Добавляет уже спокойным тоном старшина, и разжимая пятерню. «Предмет» грохается на пол…

Старшину в свою очередь завел командир роты.

Проводив начштаба и не совсем поняв, что же все-таки хотел от него подполковник, командир роты, ещё и ещё раз попытался перебрать в памяти последний с ним разговор.

…Они второй раз обошли спальное помещение. Причем начштаба, зачем-то снова обошел все койки, заглянул в каждое лицо — то ли пересчитывал, то ли кого-то искал! — непонятно. Потом два раза переспросил, сколько солдат в наряде и где их койки… Чего это вдруг? Напрямую выяснять причину вопроса комроты предусмотрительно не стал — себе дороже. Потом, подполковник задал совсем уже странный вопрос: не ходят ли у него в роте солдаты в самоволку?

— У меня?! — совершенно высоко искренне удивился комроты. — Да что вы, товарищ подполковник. У нас же учебка… Да и они же не местные. Они же только-только приехали, кого они тут знают?..

— Ну-ну! — как-то загадочно усмехнулся подполковник. Что такое? И уже уходя, напоследок, бросил, как-то вообще ехидно: «Такого бардака, как ты мне устроил в туалете своей роты, мне еще никто и никогда не устраивал. Позор! Такой вроде перспективный офицер, и так, прости меня, с этим солдатом, обосрался, понимаешь. Стыдно и нехорошо! Нехорошо и стыдно! Можно, конечно, не выносить сор из твоей избы, но… Не знаю уж, не знаю. Тут нужно подумать. Кстати, когда у тебя, товарищ старший лейтенант, следующее представление к очередному званию?»

— Так вроде весной уже, если, не…

— Вот именно, если не… Думай, командир, думай!

Насчет того, что это нужно бы замять, на это намекать совсем не надо, итак понятно. Но почему я — засранец? Да, с какой это стати, и вообще… Обиженно перекатывал в голове квадратные вопросы старший лейтенант, не находя ответа. Расстроился от этого…

— Старшина, почему у тебя в роте бардак, а? — наконец обрушил командир на старшину роты своё плохое настроение. Назрело потому что, вспухло, естественно и прорвалось… И просто для острастки, тут, в канцелярии роты, так, на всякий случай, громко отчитал старшину: — Почему твой суточный наряд не знает своих обязанностей? Ты их плохо инструктируешь или у нас нет старшины, а? Я о тебе, Павел Дмитрич, был лучшего мнения. С маслом, конечно, ты это хорошо придумал. Но всё остальное… — и резко повышая голос, взвивается, — и не заставляйте меня, товарищ старшина, делать соответствующие дисциплинарные выводы. У меня прав достаточно… И вообще, понимаешь… Распустились тут все, обнаглели… Не армия, чёрт знает что! Детский сад!

Ум-м… Вот как?!

Да, такая вот цепная реакция в армии получается, если хотите знать, понимаешь… япона мать!

15. Армейские «университеты»

6.30.

В 6 часов 30 минут, как обычно, по казарме разносится громкая и жесткая команда: «Р-рота, подъё-ем!.. Втор-рое (первое, третье) от-деление, подъё-ем… Пер-рвый взвод, подъё-ем… Взво-од, ста-анов-ись… Р-рота-а, стр-ройсь!» Команды многоголосо разносятся, многократно — тут и там — повторяясь по казарме. Младшие командиры устрашающими голосами, специально отработанными для этого интонациями, поднимают своих подчиненных.

— Подъё-ом, бля… Подъё-ом, ну! Эй, а ты, какого х… лежишь? Не слышал, что ли?.. Встав-вай, сопля… не дома! Подъем… И ты у нас глухой, да? Ща я уши-то прочищу… Подъём… Подъём.

Срывают с едва проснувшихся солдат одеяла, торопят их, подгоняют, где словами, где шлепками-подзатыльниками, где просто скидывают с коек. Помогают солдату быстро принять совсем нежелательное для него в это время, вертикальное положение. При этом вырабатывают скоростной метод подъема через принцип личной и коллективной ответственности. «Ах, ты не успе-ел у меня встать, сосунок, да? Хорошо. Сегодня, после отбоя все у меня будете тренироваться. Все!» — тем самым как бы снимая с себя ответственность за будущий вечерний или ночной физический променад-тренинг всего взвода или всей роты. В таком случае мгновенно срабатывает многократно на практике проверенный принцип стадного эгоизма толпы, и тебя, беднягу, уже воспитывают все — где матом, где физически. Пинают, буцкают кулаками втихаря твои же друзья: «Чё ты, козел, давай быстрей… Из-за тебя теперь бегать что ли, да?» Никто не хочет мучиться лишними тренировками, тем более после отбоя.

Особенно стараются те, кого мы недавно выбрали помощниками младших командиров, О, с удивлением и ненавистью наблюдаем за их неожиданным моральным перерождением. Они почти в открытую, не стесняясь, «стучат», закладывают своих же товарищей, выслуживаются перед командирами, лебезят… Как так можно?! — недоумеваем мы. Самые неуважаемые, низкие в мужской среде качества, с детства презираемые (предательство-то своих товарищей!), нашими командирами поощряются. С них мы и должны, оказывается, во всем брать пример. Они — для нас образец! Как же это, — ничего не поймем… Ведь это не по-мужски, — протестно бунтует сознание, — это непорядочно, это несправедливо, это подло! В молодых юношеских головах это долго еще не укладывается. С этим трудно смириться.

Так у солдата в армии вырабатывается принцип уважения к коллективу, уважение только физической силы, через личную боль к коллективной взаимоответственности. Всё через страх. Не через сознание, для этого в армии нет времени. Только через страх и боль к единству, мастерству и мощи армии.

Разве через страх надежнее?

Конечно, отвечу я. Армейская воспитательная доктрина — естественно негласно, как вы понимаете, утверждает, что через солдатские ноги доходит быстрее, нежели через его голову. То, что на плечах у солдата, в армии в расчет не берётся, как и его чувства. К чему это всё. Он же Присягу принял, он же Клятву дал — «терпеть все тяготы и лишения…» «не щадить своей крови и жизни…» «беспрекословно выполнять все приказы командиров и начальников…» «если нарушу, пусть меня покарает…» Подписался подо всем этим, то есть заложил себя и свою душу. Здесь можно оппонировать: подписался-то он во имя своей Родины, во имя народа, во имя своей семьи… Да, во имя… Но было бы справедливо, если бы та же родина, подписалась бы так же ответственно оберегать и любить своего гражданина, тем более, что он не по своей воле надел военную форму. Нельзя, мне думается, паразитировать на «чистом» патриотизме народа, тем более, на неокрепшей его составляющей. Что может быть хорошего в том, если солдат практически бесправен, находится на уровне управляемой бессловесной физической оболочки, и содержится за высоким забором, как в чем-то провинившийся. Ни оценивать, ни рассуждать он не должен и не может. И финансовое содержание его родное государство оценило почему-то очень дёшево, почти задаром. Ничего-ничего, пусть терпит, мол… раньше итого хуже было, может заметить иной оппонент. Наверное, да, но многое с тех пор изменилось в жизни, стало лучше… а в армии пока нет. Почему? Это несправедливо, это неправильно. Тем не менее, думать в армии, должны только командиры… настаивает оппонент. Согласен, отвечу, именно думать, а не безвольно катиться по принципу: он начальник — я дурак. Не нужно в армии ни о чём размышлять, не отступает тот самый оппонент, нужно только исполнять все Уставы, Наставления, пункты Присяги, там всё прописано.