Читать интересную книгу Серебряные коньки - Мери Додж

Глава XXXVII

ВОЗВРАЩЕНИЕ ОТЦА

К вечеру Рафф Бринкер почувствовал себя гораздо лучше и настоял на том, чтобы немного посидеть у огня в жестком кресле с высокой спинкой. В домике поднялся целый переполох. Важнейшая роль выпала на долю Ханса, так как отец его был грузен и ему нужно было опереться на что-нибудь устойчивое. Сама тетушка Бринкер отнюдь не была хрупким созданием, но она очень тревожилась и волновалась, решившись на столь смелый шаг, как поднять больного без разрешения доктора, и даже чуть не повалила мужа, хотя считала себя его главной опорой и поддержкой. - Осторожней, вроу, осторожней, - проговорил Рафф, дыша с трудом. - Что это? Или я постарел и ослаб, или это лихорадка так изнурила меня? - Вы только послушайте его! - рассмеялась тетушка Бриякер. - Разговаривает не хуже нас, грешных. Конечно, ты ослабел от лихорадки, Рафф. Вот тебе кресло, в нем тепло и уютно. Садись... Ну-ну-ну, вот так! Говоря это, она вместе с Хансом медленно и осторожно опустила больного в кресло. Между тем Гретель металась по комнате и подавала матери все, что только можно было засунуть отцу за спину и чем прикрыть ему колени. Потом она подвинула ему под ноги резную скамеечку, а Ханс помешал огонь, чтобы он горел ярче. Наконец-то отец "сидел". Не удивительно, что он оглядывался вокруг, как человек, сбитый с толку. "Маленький Ханс" только что, можно сказать, перенес его на себе. А "малышка" была теперь четырех с лишком футов росту и с застенчивым видом подметала у камина веником из ивовых прутьев. Мейтье, его вроу, веселая и красивая, как никогда, прибавила в весе фунтов на пятьдесят, и, как ему казалось, всего за несколько часов! Кроме того, на лице у нее появилось несколько новых морщинок, и это удивило ее мужа. Во всей комнате ему были знакомы только сосновый стол, который он сам сделал перед женитьбой, библия на полке да посудный шкаф в углу. Ах, Рафф Бринкер! Не мудрено, что глаза твои наполнились горячими слезами, хотя ты увидел радостные лица своих близких! Десять лет, выпавшие из жизни человека. - немалая потеря: десять лет зрелости, семейного счастья и любви; десять лет честного труда, сознательного наслаждения солнечным светом и красотой природы; десять лет хорошей жизни!.. Еще вчера ты думал об этих грядущих годах, а назавтра узнал, что они прошли и вместо них была пустота. Не мудрено, что горячие слезы одна за другой покатились по твоим щекам. Нежная маленькая Гретель! Она заметила эти слезы, и вдруг исполнилось то, чего она желала всю жизнь: с этой минуты она полюбила отца. Ханс молча переглянулся с матерью, когда девочка бросилась к отцу и обвила руками его шею. - Папа, милый папа, - шептала она, крепко прижимаясь щекой к его щеке, но плачь! Мы все здесь... - Благослови тебя бог, - всхлипывал Рафф, целуя ее вновь и вновь. - Я и забыл об этом! Вскоре он снова поднял глаза и бодро заговорил: - Как же мне не узнать ее, вроу... - сказал он, сжимая руками милое юное личико и глядя на дочь с таким выражением, словно воочию видел, как она растет, - как же мне не узнать ее! Те же голубые глаза и те же губки! И... ах! я помню даже ту песенку, что она пела, когда едва стояла на ножках. Но это было давно, - со вздохом добавил он, мечтательно глядя на девочку, давным-давно, и все это прошло. - Вовсе нет! - с жаром воскликнула тетушка Бринкер. - Неужто ты думаешь, я позволила бы ей позабыть эту песенку?.. Гретель, дочка, спой-ка ту старинную песню - ту, что ты поешь с раннего детства! Рафф Бринкер устало опустил руки и закрыл глаза. Но так отрадно было видеть улыбку, блуждавшую на его губах, пока голос Гретель обволакивал его, как благовонное курение... Гретель только напевала - она не знала слов. Любовь побудила ее непроизвольно смягчать каждый звук, и Рафф готов был поверить, что его двухлетняя крошка снова рядом с ним. Как только Гретель допела песенку, Ханс взобрался на деревянный табурет и начал рыться в посудном шкафу. - Осторожней, Ханс! - сказала тетушка Бринкер, которая, при всей своей бедности, всегда была аккуратной хозяйкой. - Осторожней! Направо стоит вино, а сзади белый хлеб. - Не бойся, мама, - ответил Ханс, шаря в глубине на верхней полке, - я ничего не уроню. Соскочив на пол, он подошел к отцу и подал ему продолговатый сосновый брусок. С одного конца брусок был закруглен, и на нем виднелись глубокие надрезы. - Знаешь, что это такое, отец? - спросил Ханс. Лицо у Раффа Бринкера посветлело: - Конечно, знаю, сынок: это лодка, которую я начал мастерить для тебя вче... нет, не вчера, к сожалению, а много лет назад. - Я с тех пор хранил ее, отец. Ты ее закончишь, когда руки у тебя снова окрепнут. - Да, но уже не для тебя, мальчик мой. Придется мне подождать внуков. Ведь ты уже почти взрослый... А ты помогал матери все эти годы, сынок? - Еще бы, и как помогал-то! - вставила тетушка Бринкер. - Дайте подумать... - пробормотал отец, недоумевающе глядя на родных. Сколько же времени прошло с той ночи, когда грозило наводнение? Это последнее, что я помню. - Мы сказали тебе правду, Рафф. В прошлом году, на троицу, исполнилось десять лет. - Десять лет!.. И ты говоришь - я тогда упал. Неужели меня с тех пор все время трепала лихорадка? Тетушка Бринкер не знала, что ответить. Сказать ли ему все? Сказать, что он был слабоумным, почти сумасшедшим? Доктор велел ей ни в коем случае не огорчать и не волновать больного. Ханс и Гретель удивились ее ответу. - Похоже на то, Рафф, - промолвила она, кивнув и подняв брови. - Когда такой грузный человек, как ты, падает вниз головой, мало ли что с ним может произойти... Но теперь ты здоров, Рафф, благодарение господу! Он склонил голову. Ведь он лишь совсем недавно пробудился к жизни. - Да, почти здоров, вроу, - сказал он, немного помолчав, - но иногда голова у меня кружится, словно колесо на прялке. И ей не поправиться, пока я снова не пойду на плотины. Как ты думаешь, когда я опять примусь за работу? - Послушайте вы его! - воскликнула тетушка Бринкер, радуясь, но, надо признать, и пугаясь. - Лучше нам снова уложить его в постель, Ханс. Работа!.. О чем он только говорит! Она попыталась было поднять мужа с кресла, но он еще не хотел вставать. - Подите вы прочь! - сказал он, и на лице его промелькнуло что-то напоминающее его прежнюю улыбку (Гретель никогда ее не видела). - Разве мужчине приятно, чтобы его поднимали, как бревно? Говорю вам, не пройдет и трех дней, как я снова буду на плотинах. Да! Там меня встретят славные ребята. Ян Кампхёйсен и молодой Хоогсвлейт. Бьюсь об заклад, что тебе они были хорошими друзьями, Ханс! Ханс взглянул на мать. Молодой Хоогсвлейт умер пять лет назад, Ян Кампхёйсен сидел в тюрьме в Амстердаме. - Да, они, разумеется, помогли бы нам по мере сил, - сказала тетушка Бринкер, уклоняясь от прямого ответа, - если бы мы попросили их. Но Ханс был так занят работой и учением - некогда ему было искать твоих товарищей! - Работой и учением... - задумчиво протянул Рафф. - Неужто они умеют читать и считать, Мейтье? - Ты только послушай их! - ответила она с гордостью. - Они успевают просмотреть целую книгу, пока я подметаю пол. Ханс, когда он глядит на страницу с длинными словами, радуется не хуже кролика на капустной грядке... А что до счета... - Ну-ка, сынок, помоги мне немножко, - перебил ее Рафф Бринкер. - Лучше мне опять прилечь.

Глава XXXVIII

ТЫСЯЧА ГУЛЬДЕНОВ

Глядя сегодня вечером на скромный ужин в домике Бринкеров, никто и не заподозрил бы, какое изысканное угощение спрятано неподалеку. Ханс и Гретель, уплетая по ломтю черного хлеба и запивая его чашкой воды, мечтательно поглядывали на посудный шкаф, но им и в голову не приходило отнять хоть крошку у отца. - Он поужинал с удовольствием, - сказала тетушка Бринкер, кивнув в сторону кровати, - и сейчас же заснул. Ах, бедняга, не скоро он окрепнет! Ему до смерти хотелось опять посидеть, но, когда я притворилась, будто соглашаюсь и готова поднять его, он раздумал... Помни, дочка, когда у тебя самой будет муж - хотя до этого, может быть, еще далеко, - помни, что тебе не удастся им верховодить, если ты станешь ему перечить. "Смирная жена - мужу госпожа"... Постой! Постой! Не глотай большими кусками, Гретель! С меня хватило бы двух таких кусков на целый обед... Что с тобой, Ханс? Можно подумать, что на стене у нас завелась паутина. - Да нет, мама, просто я думал... - О чем думал?.. Ах, и спрашивать нечего, - добавила она изменившимся голосом. - Я сама только что думала об этом самом. Да-да... нечего стыдиться, что нам хочется узнать, куда девалась наша тысяча гульденов; но... ни слова отцу об этих деньгах. Ведь все и так ясно: он ничего о них не знает. Ханс в тревоге поднял глаза, опасаясь, как бы мать, по обыкновению, не разволновалась, говоря о пропавших деньгах. Но она молча ела хлеб, откусывая маленькими кусочками, и с грустью смотрела в окно. - Тысяча гульденов, - послышался с кровати слабый голос. - Да, они, наверное, очень пригодились тебе, вроу, в эти долгие годы, пока твой муж сидел сложа руки. Бедная женщина вздрогнула. Эти слова окончательно погасили надежду, засиявшую в ней с недавних пор. - Ты не спишь, Рафф? - спросила она срывающимся голосом. - Нет, Мейтье, и я чувствую себя гораздо лучше. Я говорю, что не напрасно мы копили деньги, вроу. Хватило их на все эти десять лет? - Я... я... у меня их не было, Рафф, я... И она уже готова была рассказать ему всю правду, но Ханс предостерегающе поднял палец и прошептал: - Не забывай, что говорил нам меестер: отца нельзя волновать. - Поговори с ним, сынок, - откликнулась тетушка Бринкер, вся дрожа. Ханс подбежал к кровати. - Я рад, что ты чувствуешь себя лучше, - сказал он, наклоняясь к отцу. Еще день-два, и ты совсем окрепнешь. - Да, пожалуй... А надолго ли хватило денег, Ханс? Я не слышал, что ответила мать. Что она сказала? - Я сказала, Рафф, - запинаясь, проговорила тетушка Бринкер в отчаянии, что их уже нет. - Ничего, жена, не расстраивайся! Тысяча гульденов на десять лет - не так уж много, да еще когда надо воспитывать детей; зато вы на эти деньги жили безбедно... Часто ли вы болели? - Н-нет, - всхлипнула тетушка Бринкер, вытирая глаза передником. - Ну, будет... будет, женушка, чего ты плачешь? - ласково промолвил Рафф. - Как только я встану на ноги, мы живо набьем деньгами другой кошелек. Хорошо, что я все рассказал тебе про них, перед тем как свалился. - Что ты мне рассказал, хозяин? - Да что я эти деньги зарыл. А мне сейчас приснилось, будто я не говорил тебе об этом. Тетушка Бринкер вздрогнула и подалась вперед. Ханс схватил ее за руку. - Молчи, мама! - шепнул он, торопливо отводя ее в сторону. - Нам надо вести себя очень осторожно. Она стояла, стиснув руки, едва дыша от волнения, а Ханс снова подошел к кровати. Дрожа от нетерпения, он проговорил: - Это, наверное, был неприятный сон. А ты помнишь, когда ты зарыл деньги, отец? - Да, сынок. Это было перед рассветом, в тот самый день, когда я расшибся. Накануне вечером Ян Кампхёйсен что-то сказал, и я заподозрил, что он не очень-то честный человек. Он один, кроме твоей матери, знал, что мы скопили тысячу гульденов... И вот в ту ночь я встал и зарыл деньги... Дурак я был, что усомнился в старом друге! - Бьюсь об заклад, отец,- сказал Ханс, посмеиваясь и знаком прося мать и Гретель не вмешиваться, - что ты сам позабыл, где ты их закопал. - Ха-ха-ха! Ну нет, не забыл... Спокойной ночи, сын мой, что-то меня опять ко сну клонят. Ханс хотел было отойти, но не посмел ослушаться знаков, которые ему делала мать, и сказал мягко: - Спокойной ночи, отец!.. Значит, как ты сказал? Где ты зарыл деньги? Ведь я был тогда совсем маленьким. - Под молодой ивой за домом. - проговорил Рафф Бринкер сонным голосом. - Ах, да... К северу от дерева - ведь так, отец? - Нет, к югу. Да ты и сам небось хорошо знаешь это место, постреленок... ты, уж конечно, там вертелся, когда мать отрывала деньги. Ну, сынок... тихонько... подвинь эту подушку... так. Спокойной ночи! - Спокойной ночи, отец! - сказал Ханс, готовый заплясать от радости. В эту ночь луна, полная и яркая, взошла очень поздно и пролила свой свет в маленькое окошко. Но ее лучи не потревожили Раффа Бринкера. Он спал крепко, так же как и Гретель. Только Хансу и его матери было не до сна. Сияя радостной надеждой, они поспешно снарядились и выскользнули из дому. В руках они несли сломанный заступ и заржавленные инструменты, много послужившие Раффу, когда он был здоров и работал на плотинах. На дворе было так светло, что мать и сын видели иву совершенно отчетливо. Промерзшая земля была тверда, как камень, но Ханса и тетушку Бринкер это не смущало. Они боялись одного: как бы не разбудить спящих в доме. - Этот лом - как раз то, что нам нужно, мама, - сказал Ханс, с силой ударив ломом по земле. - Но почва так затвердела, что ее нелегко пробить. - Ничего, Ханс, - ответила мать, нетерпеливо следя за ним. - Ну-ка, дай и я попробую. Вскоре им удалось вонзить лом в землю; потом выкопали ямку, и дальше пошло легче. Они работали по очереди, оживленно перешептываясь. Время от времени тетушка Бринкер бесшумно подходила к порогу и прислушивалась, желая убедиться, что муж ее спит. - Вот так новость будет для него! - приговаривала она смеясь. - Все ему расскажем, когда он окрепнет. Как мне хотелось бы нынче же ночью взять и кошель и чулок с деньгами в том виде, в каком мы их найдем, да и положить на кровать, чтобы милый отец их увидел, когда проснется! - Сначала нужно достать их, мама, - задыхаясь, проговорил Ханс, продолжая усердно работать. - Ну, в этом сомневаться нечего. Теперь-то уж они от нас не ускользнут! ответила она, дрожа от холода и возбуждения, и присела на корточки рядом с ямой. - Может статься, мы найдем их запрятанными в тот старый глиняный горшок, который у нас давным-давно пропал. К тому времени и Ханс начал дрожать, но не от холода. К югу от ивы он разрыл большое пространство на фут в глубину. Сокровище могло теперь показаться с минуты на минуту... Между тем звезды мерцали и подмигивали друг другу, как бы желая сказать: "Ну и диковинная страна эта Голландия! Чего только здесь не увидишь!" - Странно, что милый отец спрятал их на такой глубине, - проговорила тетушка Бринкер, слегка раздосадованная. - Да, бьюсь об заклад, что земля тогда была мягкая... А какой он догадливый, что заподозрил Яна Кампхёйсена! Ведь Яну тогда верили все. Не думала я, что этот красивый малый, такой веселый, когда-нибудь попадет в тюрьму!.. Ну, Ханс, дай и мне поработать... Чем глубже мы копаем, тем легче, правда? Мне так жалко губить иву, Ханс... Мы не повредим ей, как думаешь? - Не знаю, - рассеянно ответил Ханс. Час за часом работали мать и сын. Яма становилась все шире и глубже. Стали собираться тучи, и, проплывая по небу, они отбрасывали на землю таинственные тени. И, только когда побледнели звезды и луна и появились первые проблески дневного света, Мейтье Бринкер и Ханс безнадежно посмотрели друг на друга. Они искали тщательно, с отчаянным упорством, взрыли всю землю вокруг дерева: и к югу от него, и к северу, и к востоку, и к западу... Денег не было!