хода моей жизни.
У меня было много дел. Естественно, я произвела фурор на первых же светских мероприятиях, которые мы посетили, когда оговорилась – конечно, случайно, – что училась и работала у самого Диора и была его музой. Дамы слетались при моем появлении, как мухи на мед, умоляя сшить им платья. Спустя несколько месяцев после прибытия я шила платья, костюмы и юбки. Через два года управляла домом моды.
Мой стиль и связь с Диором уже производили сенсацию, но даже самые важные дамы бразильского общества, которые делали покупки в Париже, приходили ко мне, потому что, в отличие от Диора и других парижских выдающихся модельеров, я шила из тканей, которые подходили для тропиков: шелка, тонких хлопчатобумажных, льна. Я также начала экспериментировать с новыми тканями: вискозой и искусственным шелком. С той минуты, как я вышла из самолета в аэропорту Сантос-Дюмон и почувствовала, как меня окутывает влажный горячий воздух, я поняла, что любовь Диора к крайностям, к большому количеству лишней тяжелой ткани здесь просто не подойдет. Мне пришлось принять его «новый облик» и приспособить его к требованиям окружающей среды.
Мы прибыли в Южное полушарие летом, и я предполагала, что обилие фруктов и цветов постепенно иссякнет. Но с наступлением в Рио зимы я узнала, что она жарче, чем лето в Оберфальце, и не менее зеленая. Природное чутье подсказывало выбрать буйство красок, но я быстро поняла, что моя клиентура не в восторге от пародии на стиль, которую превозносила Кармен Миранда.
Мои дамы из Рио, находящегося в тысячах миль от Парижа, стремились к утонченности, как и их сестры, задолго до них отправлявшие грязные платья и белье из Манауса, города, основанного на величайшем источнике свежей воды в мире, через Атлантику в прачечные Португалии. Они хотели модные элегантные наряды, а не тропическую экзотику.
Поначалу Граса меня стеснялась, прошел год, прежде чем мы начали по-настоящему беседовать. На самом деле мы редко виделись. Днем меня никогда не было дома. Однако постепенно, из-за простой необходимости, она начала говорить. Потом мы стали делиться тайнами, так, мимоходом. Она узнала имена моих крупных клиентов и наших друзей, когда я рассказывала, чей бокал она убирает, почему та подушка так смята.
И сама постепенно узнала, что она приехала из сельской глубинки и большой город ее пугает. Она остановилась у двоюродной сестры в Дона Марта, пригороде из трущоб, прилепившихся одна к другой на крутом склоне горы над историческим районом Леме.
Рио-де-Жанейро вырос вокруг южной кромки залива Гуанабара. Если встать под статуей Христа у горы Корковаду, то внизу, над узкой частью залива, будет гора Пан-ди-Асукар, Сахарная голова. Она похожа на огромный термитник и представляет собой одну из многих черно-красных гранитных скал, поднимающихся из светлого песка и остатков прибрежных джунглей. Цвета здесь такие яркие – синева моря и неба, зелень деревьев, бледная, словно выцветшая на солнце желтизна песка.
Богатые платили, чтобы быть поближе к пляжу, и захватили всю равнину вдоль побережья, а уборщиц, механиков и рабочих оттеснили на склоны крутых гор под отвесные скалы. Дона Марта была одной из самых старых фавел с единственным входом – дорогой, круто поднимавшейся в горы. Хибары, построенные из развернутых нефтяных бочек, выброшенных дверей, рифленого железа, хаотично ютились по обе стороны от дороги.
Пока Граса вела нас пешком к дому своей сестры, я наслаждалась безумно красивыми видами на острова, как драгоценные камни купавшиеся в лазурных водах залива, которыми местные жители любовались поверх развешанного на веревках белья.
Граса могла бы вырасти красавицей. Будь у нее другое начало жизненного пути, ходила бы выпрямившись, одетая в шикарные качественные костюмы, в сшитые на заказ брюки и элегантные юбки. На самом деле она была похожа на помятую банкноту.
Она коротко стригла волосы и выпрямляла их, закалывая шпильками и втирая масло, часто повязывала на голову шарф – не привлекательную бандану из разноцветного шелкового платка, а рваный клочок полинявшего ситца, порванный по краям и плотно завязанный.
Я видела ее только в рабочей одежде, простенькой и поношенной – бесформенные блузки, прикрывавшие юбки А-силуэта из вырезанной квадратом ткани окутывали худощавую фигуру с длинными истощенными, угловатыми конечностями. Мускулистые, крепкие руки и ноги ни на минуту не оставались без дела, всегда в движении: подметали, перекладывали, вытирали пыль, выжимали и вешали. Разглядеть в ней красоту было трудно.
В ту пору я была слишком занята Шарлем и собой и ничего не замечала. И не то чтобы было чем поделиться: счастье двоих для окружающих – смертная тоска. Все же для меня это были золотые денечки, можно сказать, буквально. Каждое утро, до или после завтрака, мы гуляли по берегу, а по выходным лежали на песке, пока жара не становилась невыносимой, и загорали. Стремительный подъем моего бизнеса вкупе с работой Шарля в университете приносили хороший доход.
Я нашла старый городской магазинчик, переоборудовала его, и, как у Диора, мои изделия шили на этажах над магазином. В таком непопулярном районе он обходился мне довольно дешево, но магазин оживил улицу. Мы путешествовали по Бразилии, вдоль Амазонки из Белема около устья глубоко в джунгли за Манаус, стояли над грохочущими водопадами Игуасу, наблюдали за дикой природой в обширных болотах Пантанал, проезжали вдоль побережья полосу колониальных городов, ездили на экскурсию в древние города золотодобытчиков Минас-Жерайс с крохотными церквями в стиле барокко, украшенными множеством золотых херувимчиков. Мы покупали россыпи драгоценных камней: алмазы, рубины, сапфиры, изумруды и аметисты, а также полудрагоценные камни, о каких я раньше не слышала: аквамарин, берилл, хризолит, топаз и чудесный турмалин, а также золото для ювелирных изделий. В Рио мне делали из них эффектные украшения, которые я придумывала сама. Так развился еще один бизнес.
Когда я покидала Санкт-Галлен с планами преуспеть в Париже, у меня была мечта основать собственную мастерскую. Теперь у меня было целых два успешных дела, будто я нашла баснословные сокровища короля дворфов из сказок моего детства, видимые только в розовом сиянии заката. Я боялась, что наше счастье окажется недолговечным, как закат. Через три года я купила дом на авениде Атлантика в Леблоне.
В начале пятидесятых движение было очень маленьким, мы могли перейти дорогу в считаные секунды и оказаться на пляже. Шарль с головой ушел в науку и преподавание и счастливо принял удобства, в которых мы теперь жили, на самом деле их не замечая. Но – потому что, ma chère, всегда существует «но» – мысль о Лорине охватывала меня с бешеной яростью. Но даже тогда, несмотря на