Читать интересную книгу Макей и его хлопцы - Александр Кузнецов

— Аккумуляторы могли разрядиться. Но это пустяки.

Макей воодушевился.

— Вот это да! «Говорит Москва, говорит Москва!» Да я тебя за одно за это, брат, расцелую. Фамилия‑то как?

— Ужов, — сказал тот, улыбаясь, радуясь и тому, что он у своих, и тому, что здесь гак высоко оценили его дело. И выходит, что уж небольшая беда, если он пришёл в отряд без оружия.

— Ведь это такое, в самом деле, оружие будет теперь в наших руках! Тяжёлая артиллерия! -— мечтал вслух комиссар. — Услышать Москву, голос Родины. Я уже всё продумал, — продолжал он деловым тоном, когда из комнаты вышел Ужов, чтобы этой же ночью отправиться на поиски рации. — Мы буде: у(принимать сводки СоЕинформбюро, переписывать их и распространять среди населения.

Макей вызвал Миценко и велел ему выделить трёх партизан, хорошо знающих Усакинский лес — они завтра с одним человеком пойдут искать рацию.

Ужов шёл по Кличеву и всё у него внутри ликовало. Ему не верилось, что он вырвался из страшного фашистского плена, что он среди своих. Всё ему здесь казалось таким родным и близким. При встрече с партизанами он говорил «здравствуйте», и те ласково ему улыбались. На нём были рваные кирзовые сапоги, короткий в заплатах пиджачишко, а на голове смятая серая кепка. В нём было что‑то от ребёнка: беспомощное, наивное.

Макей и комиссар Сырцов, приняв ещё несколько человек и порядком утомившись от всех разговоров, решили ещё раз продумать во всех деталях завтрашний бой. Но только они сели за стол, как широко открылась дверь и в комнату вошёл неизвестный человек. Это был коренастый плотный мужчина тридцати пяти—тридцати восьми лет. С широкого, чуть скуластого, лица его, заросшего жёсткой чёрной щетиной, смотрели на них суровые чёрные глаза. На нём был рваный короткий пиджак, а на ногах лапти.

— Мне командира, — сказал он с расстановкой и глухим голосом, хмуро переводя взгляд своих чёрных глаз то на Сырцова, то на Макея, словно хотел определить, кто же из них командир.

— Слушаю вас, — сказал Макей, обернувшись к вошедшему и досадуя, что его отрывают от спешной работы. «Где это Елозин? Надо запереться».

— Я инженер–судостроитель, — начал с места в карьер неизвестный человек.

— Может, вы с комиссаром поговорите? — перебил его Макей.

— Нет, мне именно вы нужны.

Макей и Сырцов молча переглянулись.

— Наша Родина нуждается во мне…

— Как? Как? — воззрился на него Макей, еле сдерживая раздражение: какое высокомерие у этого инженера!

«Родина нуждается в нём». Сырцов улыбнулся и, наклонившись, начал что‑то писать.

— Я слышал, — продолжал инженер, — что к вам из Москвы прилетают самолёты.

— А я этого не слышал. В чём собственно дело? Говорите! — сухо сказал Макей, набивая трубку каким‑то сором. Он чиркнул спичку, она вспыхнула да гак и догорела у него в руке.

— Ой, чёрт! — вскрикнул Макей, когда пламя спички обожгло ему пальцы, и он бросил её в сторону.

— Пожалуйста! — с неожиданной вежливостью сказал инженер, чиркнув зажигалкой и поднося длинное пламя к трубке Макея.

Макей затянулся. Выпустив клубы дыма, он обратился к инженеру:

— Так в чём же дело?

— Меня необходимо перебросить в Москву.

Лицо Макея приняло ехидно–жёсткое выражение, которое могло бы привести в замешательство кого угодно: сухие колючки его серых глаз вонзились в незнакомца, имеющего столь непомерные претензии, тонкие губы сложились в ядовитую улыбку. Но незнакомец, назвавший себя инженером, и глазом не моргнул. С детским упрямством он повторил:

-— Меня необходимо перебросить в Москву.

— В Москву? — ухмыльнулся Макей. — Почему в Москву? Инженеры нам и здесь нужны.

— Ну, раз нужны, я останусь, — неожиданно сказал инженер–судостроитель, — куда мне идти?

— Рядовым в третью роту, в саперную.

— Почему рядовым? — опять запротестовал инженер. — Я ведь инженер. Я ничего не понимаю!

— Мы и говорим, что вы недопонимаете, — сказал, вставая со стула, Сырцов и, взяв под руку незнакомца, предложил ему прогуляться. — Побродим, потолкуем.

Они вышли. Макей сразу углубился в составление плана предстоящей операции. Он обладал исключительной способностью быстро переходить от одного душевного состояния к другому, мог шуметь, кричать, хвататься за пистолет. Тут же, как ни в чём не бывало, он шутил, диктовал приказ писарю Макулнчеву, смеялся. Сам он эту свою способность называл переключением энергии из одного состояния в другое.

Через час пришёл Сырцов, и Макей, хитро сверкая глазами, сунул ему свой план.

— Посмотри, что я тут набросал.

— Хорошо, — сказал Сырцов, — вот только здесь, по–моему, не то. Сюда надо бросить ударную группу, а третья рота в это время пусть отвлечёт на себя огонь.

— Добро. Быть по–твоему.

— Миценко! — позвал Макей, — через час готовить отряд к выходу.

— Есть, товарищ командир!

III

Деревни Развады и Подгорье стоят на скрещении железной дороги Могилев—Осиповичи и большого шляха, связывающего собою Закупленье, Долгое, Усакино и Сушу. От Кличева, в котором партизаны установили Советскую власть, Развады находятся на расстоянии 18 — 20 километров на север. А вокруг простираются непроходимые хвойные, вперемежку с ольхой, дубом и березой, леса, урочища и топкие болота. Сюда‑то по железной дороге и прибыл батальон войск «СС». Чтобы оградить свои фланги от партизан, гитлеровцы выдвинулись по шляху в ту и другую сторону и небольшими силами заняли Усакино в Долгое. Другой вражеский отряд с юга от Кличева занял Усохи, Заполье, Бацевичи, Старый Спор, Березовое Болото и Рудню. С запада враги заняли Дулебы и Турчанку, с востока — Борки. Они даже в Уболотье наезжали и неоднократно завязывали там перестрелку с заставой макеевцев. Не было никакого сомнения относительно того, что гитлеровцы готовятся к блокаде Кличева.

Макеевцы, как и партизаны других отрядов, оставив Кличев, шли глухими лесными тропами на север от города. Ночью они прошли через Поплавы и Дулебы и сделали малый привал в Межном. До Развад и Подгорья оставалось четыре километра. Надо было дать возможность хлопцам перед боем чего‑нибудь перекусить, затянуться раз—другой самосадом, а то и просто высушенным дубовым листом. Макей с комиссаром Сырцовым, тем временем, собрали командиров и политруков рот, ознакомили их с обстановкой и планом боевой операции.

На рассвете партизаны, миновав лес, вышли на светлую кудрявую опушку. Сразу их взору открылись две деревни с небольшими хатами под деревянными крышами и далеко выброшенными постройками колхозных дворов. Это Развады и Подгорье. Макей решил послать туда разведку. Догмарёв вызвался добровольцем. Ломовцева парторг Пархомец рекомендовал как опытного вояку.

Догмарев и Ломовцев, согнувшись, побежали к селу Подгорье, потом легли на землю и поползли по–пластунски, не оглядываясь, быстро, словно кошки, когда те подкрадываются к зазевавшимся воробьям. Казалось, не только их взор, но и всё существо устремлено вперед; они знали, на что идут. С замиранием сердца следили партизаны за их передвижением. Вот они уже в Подгорье, машут руками — это сигнал «врагов нет». От дома к дому пробежали всю деревню. Они уже на линии железной дороги. Партизанам их почти не видно. Но Макей, не отрывая от глаз бинокля, следит за каждым их движением.

Ломовцев, лежа на животе, говорит Догмареву:

— Саша, ты ничего не слышишь?

— Нет.

— Будто говор нерусский?

Оба притаились за железнодорожной насыпью близ будки. Прислушались. Точно: где‑то недалеко идут люди. Слышен стук кованых сапог о жёсткую дорогу. Вскоре они увидели: прямо на них из Развад идёт небольшой вражеский отряд. Оба, словно по команде, вскинули винтовки. Почти одновремённо раздались два выстрела. Враги мгновенно рассыпались, хоронясь в кювете дороги и за случайно оказавшимся здесь бревном. Двое остались лежать на дороге недвижно. Через минуту противник открыл бешеную автоматную стрельбу. Пули свистели над головами партизан, решетили железнодорожную будку, за которой лежалц Догмарев и Ломовцев.

Сообразив, что перед ними не более двух—трёх партизан, враги начали передвигаться вперёд, расширяя свои фланги. Теперь они уже вели опасный для Догмарева и Ломовцева фланговый огонь.

Макей стоял на опушке леса и не отрывал глаз от бинокля. Увидев группу идущих гитлеровцев и услышав ружейную перестрелку, он отдал команду открыть огонь изо всех ручных пулемётов. Те не ожидали этого, и выстрелы с их стороны почти прекратились. Однако они вскоре снова возобновили натиск.

Ломовцев и Догмарёв теперь уже хорошо могли видеть лица врагов. Они слышали их лающий говор. Ломовцев, подумав, решил отступить. Он сказал об этом Догмареву, и они, пригибаясь, бросились бегом вдоль железной дороги. Потом свернули в Подгорье, надеясь там укрыться за строением. Пули зажужжали над их головами, тюкаясь о стрны хат. Где‑то звякнуло окно, разбитое пулей. Догмарёв, согнувшись, нырнул за угол дома и остановился, тяжело дыша. А где же Ломовцез? Догмарёв высунул из‑за угла голову, но не увидел друга.