Читать интересную книгу Макей и его хлопцы - Александр Кузнецов

— Понятно, товарищ командир!

Заутра наступление на Развады. Ясно?

— Ясно, товарищ командир!

— План операции жду через час.

Макей вышел. Комиссар остался в штабе. Последнее время он подолгу засиживался здесь, просматривая то донесения разведки, то просто читая какую‑нибудь книгу, чаще всего «Краткий курс истории ВКП(б)». С этой книгой он не расставался. «Это мой хлеб», — обычно говорил он, отвечая на шутки. И сейчас он сел за историю партии, стараясь найти в ней разрешение волновавшего его вопроса: как лучше поставить массово–политическую работу в отряде и среди населения. Читая восьмую главу «Краткого курса истории ВКЩб)», где говорится о первых годах рождения и формирования Красной Армии, он взял карандаш и записал в свою тетрадь: «Коммунисты–комиссары, работавшие тогда в Красной Армии, сыграли решающую роль в деле укрепления армии, в деле её политического просвещения, в деле усиления её боеспособности, её дисциплины».

Институт комиссаров, созданный партией в партизанских отрядах, также, следовательно, должен сыграть решающую роль в деле укрепления партизанских отрядов, усиления их боеспособности и дисциплины. Продумывая эти вопросы, Сырцов намечал конкретные мероприятия, направленные на повышение боеспособности партизанского отряда. Вот он поднялся со стула и, подойдя к начальнику штаба, попросил у него махорки:

— Дай‑ка закурю!

Тот удивился, хорошо зная, что комиссар не курит.

— Зубы, брат, ломит, — соврал Сырцов.

Макуличев покачал головой, выражая сомнение в правдивости слов комиссара, но ничего не сказал и только сильнее застучал костяшками счёт. Старый солдат, он много видел на своём веку людей, готовившихся к бою. И все они почти вот так: не то что нервничают, а как‑то чувствуют себя, что называется, «не в своей тарелке». Даже у самых суровых и закалённых вояк появляется склонность к раздумью, желание помечтать, углубиться в мир собственных чувств и воспоминаний. И точно. Закурив, комиссар мечтательно сказал, потирая подбородок:

— Что‑то у нас теперь на матушке–Волге делают? К севу, наверное, с шумом готовятся? А? Как думаете, товарищ Макуличев? — обратился он к писарю, как самому старшему по возрасту человеку, по лицу которого годы и беды провели ни одну глубокую борозду. Писарь откинулся на спинку стула, и улыбка ещё более собрала на его лице складки.

— Был я в действительную на Волге. При царе ещё. Тогда Ульяновск Симбирском назывался. Казармы наши прямо над Волгой стояли. Такая круча! Скажи, как только люди ходят? На Венец тоже, бывало, похаживал. Да… Молодой тогда был, ну, и приударишь за какой-нибудь красоткой. Дела!

— Родина моя, — сказал Сырцов.

— Значит, оттуда? — вмешался в разговор Белокурский, — С родины Ильича? Не знал! Давно хотелось узнать, что за город. Интересно всё‑таки видеть места, по которым ходил такой человек, как наш Ильич.

— Вот приедем из Развад, — расскажу. Мать гам у меня с сестренкой на Гончаровской улице живут. Один я у них. Пять лет уже дома не был. Татьянке было тринадцать лет, как пошёл в армию. Невеста теперь. Этак приедешь в город, пойдёшь по улице, — вся молодежь новая: ни тебя никто не знает, ни ры никого. Чужой!

— На родине чужим не будешь, — радостно возразил Макуличев, — туда–сюда, вот и свой. Девушка, поди, ждёт? — И опять его лицо взбороздили глубокие смеющиеся морщины.

— Была. А ждёт ли, не знаю.

Сырцов замолчал. Углубились в работу и штабисты. Сырцов задумался. Его захлестнули воспоминания. Волга, Новый Венец, откуда открываются синие волжские дали и ширь родной реки, величаво катящей мощные воды среди зелёных, в светлых озёрах, берегов. В туманной дымке синеют малахитовые верхушки гор — это отроги Жигулей. Остров Серёдыш. И она вся в голубом. Волжский ветер шевелит её чёрные, как смоль, волосы, бьёт ей в ноги, играет платьем, обхватывает бёдра, её стан. А вот он… он так и не обнял её.

— Товарищ комиссар! — заорал рассыльный почти в самых дверях. — Вас Макей кличет.

Все вздрогнули. Начальник штаба выругался:

— Што шумишь, як оглашенный!

— Виноват!

Комиссар посмотрел на часы.

— Как подвигается план операции?

Белокурский смешался, заторопился и сказал, что через «единую хвилечку будет готов». Начштаба чувствовал себя виноватым и знал, что ему достанется от Макея, если он к сроку не выполнит задание. Он весь углубился в разработку диспозиции Развадовского боя. «И зачем только меня Макей этим мучает? — думал начштаба. — Всё равно сам всегда заново пишет весь план боя. Однако, долг».

Через час Макей уже распекал начальника штаба.

— Пойми, голова садова, где у тебя третья рота?

— А вот, — ткнул пальцем начштаба, виновато покашливая.

— Вижу. Ещё не ослеп. А как, спрашиваю, будет она вести бой? Подумал? И исходного рубежа ей не указал. Это не диспозиция, а чёрт знает что.

Партизаны, как всегда, с энтузиазмом готовились к бою: ездовые и разведчики подтягивали на конях сбрую, бойцы чистили винтовки, протирали патроны. Коля Захаров и Саша Догмарев проверяли новый пулемёт. Им помогали Коля Волков и азербайджанец Маман Гасанов, имеющие обыкновенные ручные пулемёты системы Дегтярёва. Тут же неотступно вертелся Петых Кавтун. Захаров сжалился над ним.

— Цыган, давай ко мне. Вторым номером будешь у меня.

— Хоть сто вторым, — отвечал тот радостно, — только бы с тобой, дядя.

— Я тебе за дядю всыплю. Какой я тебе дядя?

Партизаны под руководством Тулеева до боли в плечах тренировались в бросании учебных гранат. Зелёную молодежь и девушек опытные бойцы обучали стрельбе из винтовки. Катя Мочалова, овладевшая техникой накладывания бинтов на раны и лубков на перебитые конечности, решила, наконец, овладеть и искусством стрельбы. По её маленькому росту ей и подобрали карабин. В свободное время Катя часто играла на гитаре и, по обыкновению, пела «Чилиту». Слабенький и тоненький голосок её еле состязался в силе со звуками тихоетрунной гитары.

— Наша Чилита поёт, — говорили любовно партизаны и, проходя мимо неё, кричали:

— Привет, Чилита!

Она улыбалась мягкой детской улыбкой и грозила им пальчиком.

— Не хочу быть Чилитой. Я русская Катя.

— Ух, ты! — восторгались ребята. — Молодец, Катюша!

II

После Кличевского боя в отряд Макея приходили всё новые и новые люди. С каждым из них надо было поговорить, узнать, чем он живёт и дышит, на что годен. На это у комиссара Сырцова уходила уйма времени. Однако он не только не тяготился этим, а, напротив, как‑то оживал, чувствовал себя бодрее. В общении с народом он черпал для себя новые силы и новое вдохновение на грядущие битвы. Ему казалось, что каждый человек, вновь поступающий в их отряд, несёт в себе какую‑то страшную силу, словно он заряжен ядром, которому недостаёт только толчка, чтобы с воем устремиться на врага. Теперь всю силу и мощь этих ядер, заключённых в одно целое — в отряд, они направят на врага. Партизаны, с которыми говорил комиссар, уходили от него воодушевлённые.

— Спасибо вам, товарищ комиссар, — говорил высокий молодой человек с мягкими чертами лица, бледноматовой кожей и большими чёрными глазами. Голос у него тихий и мягкий, словно у девушки. Ему не более двадцати лет, а густая седина уже покрыла его виски. Похоже, немало видел этот юноша за свою короткую жизнь.

— Спасибо вам, — волнуясь, говорил он, — давно уже я не слышал такого.

Голос его сорвался, дрогнул. Он махнул рукой.

— Успокойтесь, товарищ Ужов.

В это время в комнату вошёл Макей.

— Вот радист, — показал Сырцов на Ужова.

Прекрасно! — с лёгким смешком сказал Макей.

Радист без рации — всё равно, что солдат без винтовки.

Ужов закусил губу: тон Макея обидел его. Комиссар поспешил на помощь новичку.

Говорит, что где‑то в Усакинских лесах у него целая радиостанция спрятана.

Макей оживился.

— Да что вы говорите! Это верно? — обратился он к Ужову, весь сияя.

— Да. Я в Красной Армии был радистом. Мы здесь проходили, когда шли на Восток. Полковник Рябченко приказал мне рацию спрятать. Говорит, вернёмся — пригодится. Место приметное: большой дуб, а на него упала надломленная снарядом вершина берёзы.

Вдруг Ужов смущённо опустил глаза, слабый румянец выступил у него на бледных щеках.

— Только, знаете, — замялся он, —я забыл деревню. Начинается она на «За», как будто.

Макей быстро начал перечислять все деревни, начинающиеся на «За»: Замачулье, Закупленье, Заречье,, Заполье.

— Нет.

— Заличинка?

— Да, да! Заличинка! — обрадовался Ужов.

— Милый мой, да ведь Заличинка — это вот рукой подать. Наша. Там мои разведчики каждый день бывают, а в Ушивце застава наша стоит. Как думаете, сохранилась? — спросил Макей. — То есть, если цела, не испортилась?