Читать интересную книгу Оливье Клеман Беседы с патриархом Афинагором - Оливье Клеман

Православие сохранило это предание, в то время как Запад его утратил, если не считать народного средневекового искусства и некоторых интуиции Лютера. Образ Искупления на Западе — прежде всего Голгофа. На Востоке — это сошествие Христа в ад. Христос изрывает двери здешнего существования — или скорее несуществования — «жизни мертвой», по слову святого Григория Нисского, где царит разделение и тоска, Он попирает «разделителя» и протягивает руку первому Адаму. Человечество в падшем его уделе оказывается для живых, как и для мертвых, погруженным в ад как способ существования, ад, который Богом не сотворен, но который выражает разделение, разрушающее человека. Западное богословие, как заметил Ганс Урс фон Бальтазар, упустило одну очень важную пещь, не задумавшись достаточно серьезно над тем, от чего Бог искупил нас. Это от чего для православия

попросту ад. Христос, приняв безграничное одиночество смерти, дав душу Свою пленить цепями адского опыта, когда эти цепи при соприкосновении с Его божественной природой распались, приобщил жизни и свету ту сторону существования, над которой тяготеет мрак, смерть, одиночество.

Православная Церковь поставила эту столь простую достоверность в центр своей веры, своей литургической и мистической жизни: Христос, пройдя через царство вечной смерти, победил эту смерть, уничтожил ее, и заменил вечной жизнью. Вот почему она празднует Пасху с таким ликованием. Ликованием в каком–то смысле окончательным, ибо врата ада разбиты и останутся разбитымии — какими бы ни были превратности истории — до Второго Пришествия Господня. Церковь, будучи таинством Христа, уже победившего Сатану, есть то место где врата адовы более не замкнутся за человеком.

И весть об освобождении звучит с особой силой в ночь со Страстной Пятницы на Страстную Субботу:

Егда снизшел еси к смерти, Животе Бессмертный, тогда ад умертвил еси блистанием Божества. Егда ж и умершия от преисподних воскресил еси, вся силь небесныя взываху: Жизнодавче, Христе Боже наш слава Тебе.

Ад како стерпит, Спасе, пришествие Твое, а не паче сокрушится омрачаем, блистания света Твоего лучами ослеплен?

…………………………………………………………………………..

Якоже света светильник, ныне плоть Божия под землю яко под спуд крыется и отгоняет сущую во ад» тьму.

…………………………………………………………………………..

Уязвися ад в сердце, прием У язвенного копнем в ребра, и воздыхает, огнем Божественным иждиваем в спасение нас, поющих Избавителю Боже, благословен еси (песнь 7)

……………………………………………………………………………

Едино бяше неразлучное еже во аде, и во гробе, во Едеме. Божество Христово, со Отцем и Духом, в спасение нас, поющих: Избавителю Боже, благословен еси (Песнь 7).

(Цит. по книге «Минея праздничная». Издание Московской Патриархии. М., 1970, стр. 411–432).

* * *

Он

Таким образом мы постарались наметить первые этапы того пути, который есть путь молитвы и путь любви,

Я

и также путь познания, ибо молитва и любовь обновляют наш разум. Теплота души–katanyxis — и пробуждение — nepsis — обращают нас к «пламени вещей», по слову одного мистика–созерцателя, и к тайне сердец… Путь, который вы начертили передо мной, ведет от слез покаяния к слезам радости, от внутреннего разоружения к братской любви, от безусловного доверия мри самых трагических обстоятельствах к миру, миру, который превосходит всякое разумение. Так неразделимыми становятся свобода и радость, ибо чело–иск, освобожденный от своих индивидуальных ограничений, находит в Боге бесконечность своей свободы. Если Бога нет, человек — лишь какой–то кусочек материи, отданный во власть всякого рода детерминизмов природы и общества, и то, что он называет своей свободой, есть не что иное, как бегство от небытия… Но если Бог есть, он бросается в Него, чтобы стать тем, кем он стремится стать, повинуясь глубочайшему велению своего существа. Он бросается в Него как птица в небо и рыба в океан. Нет больше смерти, есть лишь свобода!

Он

Быть свободным, быть свободным в себе самом, какая ликующая радость! Нам дано умереть для лжи, для всех неправд, обитающих в маленьком, обособленном индивиде, дабы возродиться в Господе, дабы тать, что ты Им принят, Им прощен, получить от него жизнь бесконечную, где мы ни с чем не разделены, где наша сила сливается с великим дыханием Духа!

Я

Аскеты говорят здесь об освобождении от страстей. Для них страсть — это наша жизненная сила, что вздымается пред бездной небытия и ищет абсолютного там, где его нет. Мы ожидаем спасения от женщины или от искусства, или от революции. Но вне Бога поиск абсолютного становится разрушительным. Страсть, убегая от небытия, оставляет двери открытыми для него. Ибо смерть украдкой обитает в ней. И в пределе своем она должна в конце концов умертвить свой объект, ибо это не Бог…

Он

Свобода, к которой стремятся люди, это чаще всего бессодержательное движение, отвергающее всякое принуждение, чтобы придти в конце концов к разрушению или самоубийству. Свобода от, свобода против, но не свобода для. Свобода сама становится рабством, если не наполняется светом и бесконечностью любви.

Я

Литургические тексты именуют Христа «освободителем», они говорят, что Страстью Своей Он позволил нам освободиться от страстей… Блуждающая энергия собирается и преобразуется в пасхальный свет. Она становится бесконечной нежностью и творческой силой. Человек, освященный ею, облегчает и умиряет существование вокруг себя, он становится творцом жизни, правды, красоты.

Он

Потоки воды живой текут из его чрева, согласно евангельскому обетованию. Такова подлинная свобода в Духе Святом. Но величайшая свобода — отдать жизнь за тех, кого любишь, за Того, Кого любишь. Это мученичество. Помните, что дух в начале Апокалипсиса говорит Смирнской Церкви: «Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни».

Я

В древней Церкви христианина называли aphoberos thanatou — «тот, кто не боится смерти». Он царственно свободен, ибо смерть — не впереди, но позади него.

* * *

Он

Одна из главных наших задач — обновление духовного строя. Мода на психоанализ и йогу свидетельствует о каком–то отсутствии христианства в глубинах жизни. Нам не хватает духовной жизни, которая коренилась бы в нашей высочайшей молитвенной традиции, трезво сообразованной с современным человеком.

Я

Насильственная аскеза, аскеза, направленная к укрощению переизбытка жизненных биологических сил, видимо, не имеет большого смысла для человека большого города в эпоху промышленной цивилизации. Это человек, чаще всего лишенный жизненной энергии, обычно усталый, но, как правило, не способный к мобилизации всех своих резервов, ибо он живет чаще всего на нервном износе. Всеприсутствие пола — от рекламы до навязчивой идеи «вытеснения», — все, что распространяет в своих вульгаризированных формах психоанализ — мешает его самосознанию, разрушает целостность его личности. Переполненность

шумами и образами, которые во множестве изготовляются машинами грез, низводят его к жизни поверхностной, к некоему сомнамбулизму. Ему нужно вновь обрести смысл sophrosynè — целостного целомудрия духа — а также nepsis 'a — пробуждения, этого сознания в сознании… Ибо вся цивилизация ныне отдает его и рабство «исполинам забвения», о которых говорит аскетическая традиция Православия…

Он

Сегодня надо не столько порывать с обыденной жизнью или отказываться от нее, сколько вносить в нес мир и свет. Вовсе не обязательно искать мистику и сфере необычных ощущений. Самые обычные ощущения, самые банальные встречи мы можем переживать как чудо, и Лик Воскресшего может проступать для нас через лица людей и вещей. В свете этого Лика все переходит от смерти к жизни, от отсутствия к присутствию, от времени к вечности.

Я

Чтобы современному человеку обрести чувство тайны, или, если это слово ему чуждо, чувство неведомого, нужно, мне думается, вернуться к «апофатическому» мышлению Отцов. Бог, согласно их концепции, всегда пребывает по ту сторону образов, понятий и самого слова «Бог». Это не какой–то своенравный индивид, восседающий на небе, но — Непостижимый, Бездонный, это — сияющий мрак. В то же время Он есть основа, смысл. Он есть та открытость, в которой все предстает в свете. Мы принизили Бога, превратив Его в высшее существо, в опору, на которой держатся наши построения. Мы сами сделали Его смехотворно малым. Может быть поэтому столько людей в наше время тянутся к Индии, к ее безличностной духовности, а может быть просто к горам или морю под солнцем. В одном трагическом фильме, который я видел и последние годы, рассказывается о молодом человеке, занятом отчаянными поисками бытия в его первозданной невинности, и когда он умирает, мы слышим стихи Рембо: