Читать интересную книгу Лорд и егерь - Зиновий Зиник

«Во Владимир?» — насторожился Карваланов. «И как его фамилия?»

«Я не разобрал его истинной клички. Надеюсь, вы откроете мне этот секрет. Я решил дать ему имя Вова».

«Меня не интересуют подпольные клички. Я его фамилию спрашиваю», — повторил Карваланов.

«Мы привыкли в Англии называть собак по кличкам. Без фамилий. Я не знал, что в Советском Союзе у каждого дога — фамилия».

«И даже паспорт», — начинал злиться Карваланов. «Но сейчас я спрашиваю вас фамилию не дога, а его владельца. Хозяина. Понимаете? Который во Владимире!»

«Во Владимире?» — опешил лорд. «Но он уже не во Владимире. Он — в Англии. Неужели вам непонятно? Хозяин Вовы — в Англии! Я дал этому догу кличку „Вова“ как уменьшительное от Владимира, где находился его хозяин. То есть — вы!»

Торжественно поднявшись из-за стола, лорд прошествовал к собачьей парламентской оппозиции, сгрудившейся в углу комнаты. Собаки привстали, завиляли хвостами, стали радостно повизгивать, явно надеясь если не на подачку, то на прогулку. Карваланов сидел как будто пришибленный. Он не шелохнулся, когда лорд подвел к нему дегенеративный экземпляр собачьей породы с неизгладимыми признаками российской дворняжки. С кривыми ногами, с куцым хвостиком, порванным ухом и, действительно, мрачноватым, как синяк под глазом, пятном шерсти во всю правую сторону морды.

«Познакомьтесь», — тащил собаку на колени Карваланову бзикнутый лорд: «Английский гражданин советского происхождения. Из бродячих. Не узнаете?»

Безродный космополит, политбеженец и беспаспортный бездельник из диссидентов, Карваланов автоматически протянул руку к уху заслуженного эмигранта собачьей породы; он был движим не столько сантиментом старого хозяина заблудшей собаки, сколько нездоровым любопытством к реликту собственного прошлого. Это прошлое было, казалось бы, отделено от него раз и навсегда непроницаемым «железным занавесом». И вдруг оно предстало перед ним — ощетинившееся и на четырех лапах: прошлое это было притянуто за уши в настоящее на собачьем поводке. Ошейника, впрочем, не было.

«А где ошейник?» — машинально поинтересовался Карваланов.

«Остался в Советском Союзе. Мои подопечные ходят без ошейника: привилегия бродячих собак», — с гордостью сообщил лорд. Расплачиваться за эту привилегию пришлось Карваланову: как только его рука поползла к собачьему уху, псина зарычала. Прошлое ощетинилось, оскалилось и вцепилось зубами в бывшего хозяина. Карваланов взвыл и запрыгал по комнате, дуя на окровавленный палец. За ним скакал лорд с бумажной салфеткой и остатками ирландского самогона для дезинфекции.

«Я страшно поражен, огорчен и шокирован, Карваланов, что Вова вас не узнал», — суетился вокруг рычавшего пса смутившийся лорд. «Впрочем, вы должны его извинить: он вас так давно не видел. Отвык. Вы, наверное, изменились в его глазах. Говорят, тюрьма страшно старит человека».

«Чушь собачья!» — взвизгнул Карваланов то ли от боли, то ли от бешенства. «Что вы знаете про тюрьму? Тюрьма не старит: тюрьма консервирует возраст. Подросток, получивший срок в четвертак, выйдя на волю, ведет себя, как все тот же несмышленый подросток: в 50 лет он напоминает престарелого ребячливого дебила, вроде вас!»

«Зато Вова за годы бродяжничества стал на воле гораздо мудрее того озлобленного подростка, каким вы его в последний раз видели в Москве», — как будто не замечая оскорблений, спешил заверить Карваланова лорд. Карваланову показалось, что в его голосе была изрядная доза ехидства. «Вы его не узнали, Карваланов, и он это чувствует. Он на вас в обиде. Или он вас не узнал и чувствует собственную вину. Он от вас отвык. Но вы вновь друг к другу привыкнете, уверяю вас, не так ли, Вова, скажи, Вова, не так ли?» — приговаривал лорд, почесывая псину за ухом. Вова то ли урчал, то ли рычал, косясь на Карваланова. Тот сидел нахохлившись, постанывая от укуса.

«На кой черт вы его вообще вывезли из Москвы?! Чтобы он и здесь на людей бросался?»

«Где же ваша гражданская ответственность, Карваланов? Неужели же вы, на моем месте, оставили бы четвероногого друга на произвол судьбы?» — всплеснул руками лорд.

«Моя гражданская ответственность, вместе с предметами личного обихода, осталась, очевидно, в камере, когда меня прямо из тюрьмы запихнули в самолет и отправили за железный занавес», — выдавил из себя Карваланов.

«Но вы — здесь. Вы здесь благодаря тому, что мне в Москве удалось отыскать вашего дога. Собственно, если бы не он, то и меня бы здесь не было. Если бы я не предъявил вашего дога — вполне здорового — бешеному доктору в медпункте, меня бы не выпустили из Советского Союза. По сфабрикованному подозрению в бешенстве».

«Я же начинаю подозревать, что советские врачи допустили роковую ошибку, выпустив вас из клиники», — начинал хамить Карваланов. «Кстати, как вам удалось убедить их в том, что это именно тот самый пес, что вас покусал? Поразительная с их стороны доверчивость!»

«Но у меня были свидетели: та самая дворничиха, как вы ее называете. Она подтвердила, что ваш пес на всех бросается, поскольку вы в тюрьме. Это, кстати, крайне затруднило отъезд вашего дога в Англию. Не без вмешательства КГБ, я полагаю. Советские власти отказывались дать разрешение на отъезд, хотя до этого случая никаких разрешений ни одной собаке не требовалось. Они явно боялись выпустить за границу собаку известного диссидента».

«Боялись, что начнет гавкать антисоветчину?» — хмыкнул Карваланов.

«В каком-то смысле их подозрения оправдались: судьба этого дога изменила мои политические взгляды, и я стал бороться за ваше освобождение. Не стоит, однако, думать, что английская сторона вела себя более гуманно: мои соотечественники категорически отказывались впустить в Англию советскую бродячую собаку. Типичное проявление британского шовинизма в отношении беженцев. И в качестве повода для отказа — давно знакомый нам довод: подозрение в бешенстве. Вы замечаете, как британский истаблишмент, преследующий меня здесь, на родине, смыкается с советскими органами, преследовавшими вас там, у себя? В каком-то смысле вас легче было доставить в Англию, чем вашего дога: ведь его подозревали в бешенстве обе стороны. Но моя многолетняя борьба, как видите, увенчалась победой: по крайней мере, один советский дог, доведенный до бродяжничества тоталитарным режимом, смог отыскать своего арестованного хозяина». И лорд потрепал Карваланова дружески по плечу.

«Роль арестованного хозяина уступаю вам», — съязвил Карваланов, дернувшись от прикосновения лорда, как от электрического шока. «Вы с этой псиной, я вижу, друг к другу крайне привязаны — без ошейника и цепочек с наручниками. Эта собака, кстати, не дог, а сука. Ее настоящее имя — Каштанка».

«А разве Вова — не женское имя? Как все русские имена: Masha, Vera, Vova? Я полагаю, в вопросе гражданских прав вы не дискриминируете женский род. Я считаю, что каждая собака вне зависимости от пола и национального происхождения имеет право на индивидуального хозяина. Людей бросают в тюрьмы, а в результате несчетное количество домашних животных становятся бродячими, их хозяева за решеткой, их лишают гражданских прав и средств к существованию!»

«Кого лишают?»

«Собак! Человечество тешит себя борьбой за власть, фазаньей охотой, а расплачивается за это кто? — собаки! Левые круги наивно полагают, что Октябрьская революция принесла освобождение. История вашего тюремного заключения учит нас совершенно противоположному: сотни, тысячи политических диссидентов арестовываются без всякого предупреждения, оставляя на произвол судьбы своих четвероногих товарищей. Они гибнут у нас на глазах, голодные и беспризорные, а мы молчим. Такие люди, как мои опекуны, сознательно замалчивают творящиеся в Советском Союзе ужасы. А положение собак в исправительно-трудовых лагерях вообще никому не известно. Вы мне сегодня открыли глаза: не подозревал, что собак держат на цепи, за колючей проволокой, натравливают друг на друга и на своих собратьев из кошачьего племени. Вы непременно, Карваланов, должны разоблачить публично это садистское отношение к лагерным собакам на заседании RSPCD. Я с нетерпением жду вашей завтрашней лекции».

«На заседании RSPCD! Royal Society? Про собак?!»

«RSPCD, да, общество удостоилось королевской хартии».

«На заседании RSPCD, Royal Society — Королевского Общества по Предотвращению Жестокого Обращения с Диссидентами — вы мне предлагаете излагать про лагерных собак? Вы что — издеваетесь?» — истерично хохотнул Карваланов.

«Тут какое-то недоразумение», — заерзал на стуле лорд. «Вы, видимо, неправильно информированы. RSPCD — конечно же Королевское Общество по первым буквам, но последнее D в этой аббревиатуре от слова „дог“: Королевское Общество по Предотвращению Жестокого Обращения с Догами. С догами, понимаете? а не с диссидентами! Говорю как старинный и заслуженный член этого общества, напрасно вы хмуритесь. Общество насчитывает в своих рядах немало достойных людей, и все — противники фазаньей охоты. Не спешите с презрительными выводами. Это я привлек их внимание к вашей судьбе и судьбе ваших соратников по лагерям и тюрьмам. Русские диссиденты получали письма и всяческую поддержку этой организации, потому что многие из вашей братии оставили на воле собак, превратившихся, волей трагических обстоятельств, в бродячих диссидентов».