Через минуту угрюмый крепкий батрак с холодными глазами катил в столицу. Автобус трясся, поскрипывал на поворотах, за окнами проплывали унылые пейзажи.
С попутчиками — такими же, как он, батраками, бродячими торговцами, людьми без определенных занятий — он в разговоры не вдавался, помалкивал, глядел в окошко. Слабо всхолмленные поля сменялись лесами, изредка мелькали убогие постройки погонщиков скота, проплывали помещичьи гасиенды.
На горизонте показались далекие, словно бесплотные горы, плавающие в белесом небе. Одна из вершин курилась — это был знаменитый действующий вулкан.
Миллер перебирал в памяти события прошедших дней. Задание шефа он выполнил. А кроме того, судьба послала ему удивительный шанс. Нужно действовать решительно, чтобы этот шанс не упустить. С этой мыслью немец сошел на автобусной станции Санта-Риты.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Талызин и Вероника Николаевна встретились в коридоре в первый же день занятий, сразу после каникул.
Талызин изучал у доски объявлений новое расписание. Барановская, против обыкновения, шла налегке, поманивая пустым портфелем.
— Что дома? — спросил Талызин, когда они поздоровались. — Как Сережка, мама?
— Мама приболела, простудилась где-то в очереди. А Сергей молодцом. В остальном — никаких новостей. А ты почему не заходишь?
— Работал много. На товарной станции. А потом решил сдать последний спецпредмет досрочно.
— Приходи к нам вечерком, Сергей будет рад. Он часто о тебе спрашивает. Договорились?
— Спасибо, Ника, — обрадованно произнес Талызин.
Продолжая разговор, они отошли в сторонку, к окну.
— Как диплом? — спросила Вероника. — Много успел за каникулы?
— Грызем гранит науки. Зубы пока целы, и на том спасибо. Да что мы все о делах? — спохватился Талызин. — Слушай, какие у тебя планы на сегодняшний вечер?
— Никаких, — пожала плечами Барановская.
— Давай сходим в кино.
— С удовольствием, — согласилась Вероника. — Сто лет в кино не была!
Встретились, как договорились, у афишной тумбы, и долго выбирали, куда пойти.
— «Антоша Рыбкин»! — радостно воскликнул Иван, указав пальцем на строку в афише.
— Это же старая комедия, ей больше трех лет… Она выпущена, кажется, в сорок втором году Алмаатинской киностудией.
— Знаешь, Ника, мне почему-то очень хотелось посмотреть этот фильм, но не пришлось.
— Что ж, «Антоша» так «Антоша». Пошли, — решила Барановская.
Фойе было полупустым, несмотря на вечерний сеанс. Играл оркестр, певица исполняла «Синий платочек», явно подражая в своей манере Клавдии Шульженко.
Иван взял за руку Веронику, но она тихонько высвободила ее.
— Послала я, Ваня, еще полдюжины запросов по разным адресам, — произнесла она, невидяще глядя перед собой. — Ума не приложу, куда бы еще написать… Может, ты присоветуешь?
— Подумаем, Ника. Но сначала я должен посоветоваться с одним моим знакомым.
— Дельный человек?
— Очень.
— Только не откладывай, ладно? — попросила Вероника.
— Завтра же позвоню, — пообещал Иван.
Фильм показался Талызину привлекательным и смешным. Правда, взволнованный близостью Вероники, Иван смотрел на экран не очень внимательно.
После кино зашли в Сокольнический парк, оказавшийся по пути, долго бродили по заснеженным аллеям.
— Расскажи о себе, Ваня, — негромко попросила Вероника и взяла Талызина под руку.
— Что?
— Все, — коротко пояснила она.
— Все не получится.
— Почему?
— Слишком много времени понадобится. Тебе надоест слушать, — попытался отшутиться Талызин.
— Ну, расскажи тогда хоть что-нибудь, — снова попросила Вероника, женским чутьем понявшая, что коснулась чего-то запретного, о чем Ивану говорить тяжело или неприятно. — Ты ведь все знаешь обо мне, а я о тебе — почти ничего.
Талызин рассказал о войне, перекорежившей всю его жизнь, о надоевшем одиночестве, о том, как трудно дается ему нынешнее, мирное бытие. Веронике хотелось расспросить его о родителях, но что-то удержало ее от этого вопроса.
— Теперь вот пробую жить, как говорится, начав с нуля. Не знаю, что из этого получится, — заключил Талызин свой рассказ.
— А есть у тебя друзья, Ваня? — спросила с участием Вероника.
— Видно, я стал трудно сходиться с людьми. А прежних друзей отняла война. Ты сейчас у меня самый близкий друг…
Несколько минут шли в молчании. Навстречу им промчалась по аллее весело галдящая стайка подростков на лыжах.
— А вообще-то, ты счастливее меня. У тебя есть Сережа. И мама.
— Счастливее… — задумчиво повторила Вероника. — Знаешь, муж так и не видел Сережу. Фотокарточку, правда, я послала на фронт, но не знаю, дошла ли. Успел ли он получить до того как… пропал. А на отца в сорок втором пришла похоронка, он был в ополчении…
x x x
Больше всех приходу Талызина радовался Сережа. Иван всегда приносил ему игрушки, возился с мальчиком, вечно они что-то мастерили.
— Дядь Вань, пошли строить крепость! — говорил Сережа, и они шли во двор, где возводили сложное строение из снега, льда и веток — предмет пристального внимания и зависти окрестных мальчишек, которые, впрочем, скоро подключились к работе.
Иван и Сережа наращивали башни, сооружали подъездные мосты, выкапывали вокруг крепости защитный ров. Или шли кататься на санках с уклона, который начинался прямо в конце их улицы. Или просто отправлялись на прогулку, а иной раз — по магазинам за покупками, по списку, который составляла Агриппина Захаровна.
— Чего ты ждешь? — как-то сказала она Веронике. — Ты же видишь, человек порядочный, положительный…
— Не пьет, не курит, — попыталась Вероника перевести разговор в шутку.
— Да, не пьет и не курит, если угодно! — повысила голос Агриппина Захаровна. — И он любит тебя, неужели ты слепая?
— Знаю, — тихо произнесла Вероника.
— Посмотри на себя, — продолжала мать. — Как ветка, высохла. Сколько можно ждать-то?
— Всю жизнь.
— Сколько уже лет нет писем! Сколько времени прошло, как война кончилась!.. Когда же ты научишься смотреть правде в глаза, а не витать в эмпиреях! Коли остался жив — дал бы о себе знать.
— Ты же знаешь, на войне всякое бывает. Может быть, он выполняет особое задание, не имеет права писать домой… Помнишь, я приносила книжку? — устало возражала Вероника.
— О господи! — всплеснула руками Агриппина Захаровна. — Ты иногда рассуждаешь как ребенок, мне просто страшно становится за тебя. Помру — совсем беспомощной останешься, да еще с Сережкой на руках. Как можно верить всяким выдумкам? Мало ли чего писатели насочиняют? Я вот что скажу тебе, голубушка, — произнесла веско мать. — Не хочешь о себе, так хоть о Сереже подумай. Ребенку нужен отец. — Агриппина Захаровна понизила голос, глядя на мальчика, увлеченного «конструктором», который недавно подарил Талызин. — Вчера они играли тут с Иваном, — мать перешла на шепот, — а я на кухне была. Иду в комнату и слышу — Сережка говорит: «Дядь Ваня, хочешь быть моим папой?». Я и остановилась.
— Ну, а Иван? — спросила Вероника дрогнувшим голосом.
— Он взял его на руки, подкинул, потом прижал к себе и сказал: «Хочу. Очень хочу, Сережа».
Вероника отвернулась.
— Что скажешь? — наседала мать.
— Слишком просто все у тебя получается, мама, — покачала головой Вероника.
— А у тебя слишком сложно! Знаешь, Ника, не нами сказано: «Спящий в гробе, мирно спи, жизнью пользуйся, живущий».
— Ненужный разговор, мама. Оставим его, — решительно оборвала Вероника, завидя в окно Талызина, открывающего калитку.
Едва Иван вошел в дом, к нему с радостным возгласом бросился Сережа.
— Что принес, дядь Вань? — спросил он после того, как Талызин, подбросив его в воздух, поставил на место.
— Сергей! — укоризненно произнесла Вероника.
— А что? Вопрос по существу, — весело сказал Иван и, достав из кармана игрушечный грузовик ядовито-зеленого цвета, протянул подарок мальчику, который тут же принялся катать машину по полу.
Агриппипа Захаровна, постояв несколько минут, отправилась на кухню.
— Сегодня день подарков, Ника! — продолжал Талызин. — У меня и для тебя есть кое-что.
— Люблю подарки, — улыбнулась Вероника, протягивая руку.
— Сначала ответь на один вопрос. Есть у тебя подружка в Новосибирске?
— В Новосибирске? — удивленно повторила Вероника.
— Да.
— Никого у меня там нет, — покачала она головой. — А почему ты, собственно, спрашиваешь?
— Нет, ты вспомни, вспомни, — настаивал Талызин.
Вероника опустила руку:
— На что-что, а на память, слава богу, я не жалуюсь. Говори, в чем дело?
Иван достал письмо из кармана.
— Вот, почтальонша только что у калитки передала. Для тебя. От неизвестной мне девушки по имени… Ты чего испугалась, глупая?
— Дай сюда.