Перечисляя, затем, Туркменские племена, кочующия по степям, окружающим Хивинский оазис, Чоудурский хан назвал мне Салыр, Сарык Арсари, Гоглен, Джемшит, Алили и Карадашли, из коих каждое подразделяется на более или менее многочисленные роды. Но самым воинственным и своевольным между всеми считают племя Текинцев, которое подразделяется на Ахал и Мерв; оно насчитывает у себя более пятидесяти тысяч кибиток и имеет сильно укрепленный город Мерв, расположенный в Текинском оазисе…
Было за полночь. Спать хотелось страшно, но назойливые мошки не давали сомкнуть глаз. Наконец усталость превозмогла, я начал засыпать. Вдруг, точно у самых ушей, раздался треск барабана и прежде чем я удостоверился, что это не во сне, грохот учащенной дроби смешался с отрывистыми звуками сигнальных рожков и полился по всему лагерю… Тревога!…
Лагерь всполошился.
«В ружье!.. К коням!.. Марш к орудиям!.. Бегом!..» раздавались с разных сторон громкие [204] голоса, пока я торопливо одевался, но вскоре все смолкло.
Выскочив из кибитки, я прыгнул на лошадь, уже подведенную расторопным Насибом. Луна разливала бледный свет на окружающия волны камыша, застилавшие весь горизонт, но лагерь скрывался за этими волнами и я не видел, что происходило даже в двух шагах от меня…
— Что такое? раздался возле меня заспанный голос Ломакина.
— Ничего не знаю, полковник, кроме того, что «тревога».
— Поезжайте, пожалуйста, к генералу и узнайте, что такое?..
Я поскакал в камыши по направлению оренбургского лагеря, но через несколько секунд невозможно было двигаться даже шагом. Конь кряхтел, напирая грудью почти на сплошную стену тростника, но чаща становилась все выше и непроходимее… Куда выбраться? подумывал я, но в это время слева донесся какой-то говор… Я повернул туда и с трудом вылез наконец из этой чащи на более открытую прогалину мелкого камыша, из которого выглядывали в грозном молчании орудия Оренбургской конной батареи с белеющею вокруг прислугой. За ними, подобно белым стенкам, едва высовывались из камыша пехотные фронты, а еще далее послышался сильный треск и шум, показалась масса [205] казаков, шедшая рысью и остановившаяся на фланге пехоты…
Пока я доехал до кибитки генерала, все войска уже были на ногах, но тут дело разъяснилось и они разошлись… Оказалось, что несколько халатников подползли к нашему пикету, дали залп по нем и скрылись в камышах. Наши послали вдогонку несколько выстрелов, и поднялась тревога.
Утром на следующий день к генералу явились с повинною Киргизы, виновники мангышлакского возмущения 1870 года, скрывавшиеся до сего времени в пределах Хивинского ханства. Их приняли весьма любезно и, под условием добросовестной службы в настоящем походе, обещали помилование и разные милости…
К полудню, 19 мая, мы сделали новый переход и расположились на берегу Аму-Дарьи, у урочища Ялангач-Чаганак. Дорога тянулась среди тех же камышей до самого почти Бента. Здесь мы переправились через огромную плотину, возведенную каким-то Назар-ханом для преграждения доступа воды в старый и в свое время многоводный, а теперь совершенно сухой рукав Аму-Дарьи, Лаудан, впадавший некогда в Айбугирский залив. Как рассказывал мне Чоудурский хан, эта плотина у Бента была единственною причиной осушения Айбугира, и достаточно прорыть ее для того, чтобы снова наполнить водой тот обширный бассейн, по дну которого мы прошли у Кара-Гумбета… [206]
Аму-Дарья у Ялангач-Чаганака как бы стиснута между крутыми берегами, поросшими кое-каким кустарником среди камыша, и имеет не более трехсот сажен ширины; она делает здесь почти крутой поворот на запад, так как на противоположном берегу высятся, и чрезвычайно эффектно, конические вершины пятиглавого Беш-Тюбе.
К вечеру лазутчики предупредили нас, что две тысячи Хивинцев собираются сделать на лагерь ночное нападение. Вследствие этого пикеты наши были выдвинуты вперед на две с половиной версты, казакам приказано держать лошадей оседланными. Словом, отряды приготовились принять надлежащим образом незванных гостей, но ночь прошла спокойно, и в 4 часа утра мы выступили на Мангит.
Пройдя еще верст десять по камышам, мы наконец начали выходить на открытая поляны, кое-где поросшие высокими кустами гребенщика и колючки. Показались группы неприятельских всадников. Появляясь со всех сторон, выростая точно из земли, толпы их сгущались все более и более и вскоре окружили нас со всех сторон почти непрерывными массами… Аламаны хана гарцовали вокруг нас, угрожая издали обнаженными саблями и неимоверно длинными фитильными ружьями; неистовые крики наполняли воздух. Некоторое время отряды спокойно продолжали движение, не обращая внимания на неприятеля. Но вот дерзость его уже перешла меру: подскакивая все ближе и ближе с левой стороны, [207] довольно значительная толпа всадников вдруг рванулась вперед и с оглушительными криками врубилась в средину нашего обоза… Настала минута умерить этот пыл.
Оренбургские сотни, шедшие в голове колонны, выстроили фронт, заехав повзводно налево и спешились, к ним примкнули слева Апшеронские роты с двумя орудиями 21-й бригады. Правее казаков, стал дивизион конной батареи и развернулись: рота Самурцев, две роты Ширванцев, 2-й Оренбургский баталион и Кавказские сотни; остальные войска прикрывали обоз.
Хивинцы точно не хотели видеть этих приготовлений: они только воодушевились еще более вследствие нашей остановки… Но вот по знаку генерала, гранаты, пули и ракеты посыпались дождем на неприятеля и ошеломили его в одно мнговение: крики смолкли, толпы разорвались и понеслись назад с неудержимою силой…
После этого урока отряды продолжали движение. Но немного погодя неприятель снова сосредоточился и охватил наши фланги, причем отдельные всадники подскакивали даже к самому фронту пехоты, но пули и гранаты опрокинули его снова… Нападение на обоз также было отбито. Но в то время когда неприятель кинулся назад и на него было обращено все внимание прикрытия, с противоположной стороны вдруг выскочил из кустов один туркменский всадник и налетев на бывшего при обозе старика-капитана [208] оренбургской пехоты, положил его на месте выстрелом в упор из пистолета (2-го Оренб. линейн. баталиона капитан Кологривов.). Проскакав затем между нашими арбами и верблюдами и пред фронтом целого взвода пехоты, Туркмен вышел на другую сторону обоза и помчался вдогонку за своими, потряхивая в воздухе обнаженною саблей. Десятки наших пуль полетели за этим смельчаком, но он ускакал цел и невредим.
Приливы и отливы хивинских аламанов повторились еще несколько раз прежде чем мы подошли к садам маленького городка Кипчак, расположененого на самом берегу Аму-Дарьи. Здесь мы остановились для привала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});