Читать интересную книгу Улпан ее имя - Габит Мусрепов

Улпан выждала и обратилась к Тлемису:

– Передай ему, что я скажу – слово в слово. Пусть бедретчик завтра же шлет мастеров. Кирпич не горит… На том же кирпиче встанут новые стены. Если кто-то думает, что я испугалась дурной приметы, что я после пожара побоюсь строиться на том же месте, – тот ошибается. Знаю я эти плохие приметы и дурные предзнаменования! Дом будет здесь стоять…

Подрядчик встревожено прислушивался, но когда Тлемис перевел ему, Пушкарь кивнул одобрительно:

– Верно говорит… Для двух домов есть два готовых фундамента… Не бросать же их.

– Фундамынт… – подтвердила Улпан, услышав знакомое слово.

– Поставим лучше, чем было!

Улпан посчитала еще нужным добавить!

– Я поняла, как ты, Тлемис, мне переводил… Черный Мекайло беспокоится. Ущерб, убыток… Одну треть я приму на себя. Но чтобы к зиме большой дом был готов, баня и один сарай.

Пушкарь обрадовался, хоть и постарался не показать вида… Если бы пришлось судиться, весь ущерб от пожара возмещал бы он. По договору – подрядчик должен был наладить охрану, круглосуточную. На прощанье он бесконечно восторгался щедростью Улпан. С тем и отбыл.

15

Ездили уже на санях.

Под вечер Улпан в легкой кошеве для недальних поездок остановилась возле своего дома. Послышались колокольцы. Или начальник округа, или кто-нибудь из далекого Омска, от Турлыбека, который не часто, но дает знать о себе… Тяжелая тройка – в таких санях ездят русские – не сбавляла хода и замерла. Затихая, позванивали колокольцы под дугой.

Первым с облучка соскочил солдат в шинели, а из розвальней шагнул на снег высокий человек в волчьей шубе со стоячим воротником, в черной каракулевой папахе. Одним движением он скинул шубу с плеч на руки солдату – молодой, в офицерском мундире – направился к Улпан, она стояла у крыльца.

Есенея дома не было. Около месяца назад он уехал размещать на зиму табуны и до сих пор не вернулся. Улпан без него перебиралась в новый большой дом, всего лишь четыре дня назад. А особняк для гостей достраивали.

Проезжий офицер поздоровался с ней по-казахски:

– Улпан-женгей, ассалаумаликем… Если позволите, мы переночуем у вас. Вечер застал нас в пути.

Теперь Улпан узнала его. Три года назад видела в Тобольске. Кази Валиханов, он приходил к Есенею представится, выказать почтение. Пришел к Есенею, а за чаем глаз не отрывал от Улпан. Ей очень хотелось, как в детстве, показать ему язык, но она только подняла глаза и – тоже пристально, как бы не понимая, что ему надо, – посмотрела на него. Кази отвернулся и больше на нее не поглядывал…

– Прошу вас, – пригласила она. – В этом доме лошадь гостя никто не ударит… Жаль, дом еще не готов, соседний. Вам придется переночевать в этом…

– Очень хорошо, что не готов, – сказал Кази. – В любом случае я бы выбрал тот, где живете вы.

Улпан сделала вид, что не понимает смысла его слов.

– Прошу… – повторила она.

Абылкасым – пожилой человек, конюх и кучер на службе у Улпан – провел гостя в дальнюю комнату.

Кази был внуком Губайдуллы, старшего сына Валихана от старшей жены. Губайдулла – после смерти отца в 1818 году – был уверен, что унаследует ханство, что генерал-губернатор Сибири титул хана предложит ему. Однако в степи наступало время перемен. О возобновлении ханской власти никто не помышлял. Отправленные губернатором чиновники привезли Губайдулле глубокие соболезнования по поводу кончины Валихана, богатые подарки и красивую плотную бумагу – патент о присвоении воинского чина майора. А в личном послании губернатор величал Губайдуллу ага-султаном, в соответствии с его будущей должностью. Просил также уступить ему земли, пригодные для обоснования нового города Кокчетава…

Если бы надежды его сбылись, Губайдулла без малейшего сожаления отдал бы земли столько, что десять городов разместилось бы. Губайдулла – в ярости – места себе не находил. Русские правители не признали его права получить титул хана по старшинству родства? Значит, с русскими не по пути! Он их враг. Они его враги. Губайдулла призвал из аулов вооруженных джигитов, и часть войска направил в сторону Улытау, а часть – в Кишитау, поставив во главе своих родичей, тоже чингизидов, Есенгельды, Саржана, Кенесары. Во дворце белого царя его советники считали, что в орде произошел раскол и половина ушла в сторону Улытау, а там уже создавались боевые дружины. Так, у истоков того, что впоследствии называли мятежом Кенесары, стоял Губайдулла.

А сам он, сопровождаемый вождями сорока родов – аксакалами, батырами, с двумя тысячами джигитов остановился в Баянауле. Отсюда сорок его посланников отправились к императору шуршутов. Губайдулла просил, чтобы их император согласился – считать его ханом Среднего и Большого жузов. Китайские власти всегда были рады раздувать в казахской степи пожары распрей и междоусобиц. И на этот раз они приняли посланников Губайдуллы, не отказались от его подарков, выслушали его просьбы. И сами не поскупились – признали его ханом всех казахов, всех трех жузов. Мало того, дали ему титул великого князя Китайской империи – Ван Гун. Его постоянные сотрапезники, верные сообщники по разбоям и грабежам подняли Губайдуллу на белой кошме, провозгласили ханом!

Но торжество его продолжалось недолго. Раза три он посылал джигитов на помощь Кенесары, велел действовать порешительнее. Но потом пограничные русские войска с трех сторон внезапно обложили Баянаул и разгромили ханскую ставку – орду. Губайдулла и с ним девяносто его приспешников, которые держались за концы кошмы, были высланы в Березов, на вечное поселение. Оттуда он больше не вернулся, и похоронить его не разрешили на земле отцов.

У Губайдуллы был сын – Булат. Ему исполнилось шестнадцать лет, и дары, предназначенные отцу, достались ему, с дарами – и чин майора.

Впоследствии его сын Кази по протекции генерал-губернатора – а тогда им был Гасфорт – поступил в Омский кадетский корпус, в тот самый год, когда этот корпус кончил Чокан – сын Чингиса, внук Валихана по линии младшей жены. Впоследствии Кази поступил в распоряжение генерал-губернатора. Службу он нес исправно. Так, в большую заслугу ему ставили, что он, пройдя по Черному Иртышу, присоединил земли семизнайманского рода.

Не то что в одной степи, какой бы огромной она ни была, если бы во всем мире осталось бы всего два отпрыска ханского рода, два хановича, как их называли в канцеляриях, им все равно было бы тесно. Для их вражды не нужно было ни Среднего жуза, ни Младшего жуза. Достаточно, чтобы их было двое. Потомки Валихана от старшей жены и от младшей не могли уместиться там, где умещалось население шести округов. По их доносам и жалобам друг на друга генерал-губернатор (к тому времени этот пост занимал Дюгамель) решил развести неуживчивых родичей. Корнета Кази Валиханова он перевел в полк, стоявший в Тобольске.

Тогда в Тобольске молодей офицер пришел не столько выказать почтение Есенею, сколько взглянуть на врага Кенесары. Есеней три долгих года не поддавался на его хитрые уговоры и противостоял опустошительным набегам. А в конце концов изгнал Кенесары с земель керей-уаков.

Гость – его приняли с почетом. Несмотря на молодость Кази, Есеней разговаривал с ним, как с равным, вспоминал по его просьбе прошлое и был рад, что его взгляды на Кенесары совпадают с мнением, которое высказывает за дастарханом молодой красивый офицер. Улпан тоже хотелось послушать, но слишком он откровенно заглядывался на нее.

С тех пор они не встречались. Да Кази и не бывал в родных краях – из Тобольска он вскоре уехал в Петербург, и там, через военного министра Милютина, добился перевода в лейб-гвардии казачий полк. И сейчас ехал по делам службы.

Когда в доме почетный гость, провести с ним вечер приглашают уважаемых в ауле людей.

Так поступила и Улпан. Тем более, что и Кази согласился – повидать людей из народа, как он выразился, послушать их песни, поговорить с ними о жизни… Но разговора не получилось. Кази не мог избавиться от своей врожденной – торе! – чванливости, от приобретенной офицерской напыщенности. И песни – а пришли к Улпан лучшие певцы – звучали как-то приглушенно, не в полный голос. Человек с домброй в руках всегда ведь чувствует, слушают его с открытым сердцем или с вежливой снисходительностью.

Нет, Кази вроде бы и слушал, только совсем невпопад поскрипывали лаковые сапоги, словно выражали нетерпение хозяина – когда же все это кончится, когда же разойдутся…

Не захотел он померяться силами и с теми, кто был искусен в шашечной игре. Игроки сражались между собой и посмеивались – всем стало заметно желание Кази поскорей остаться наедине с хозяйкой этого дома. Игроки отшучивались:

– Агеке, сейчас мой раб слопает вашего бия!

– Е-е, как он сможет?.. Нет…

– Пусть не сможет. Все равно бий торчит на месте, как спутанный конь, ходить ему некуда. Давно кончились времена этого бия, к черту его!