знаю. Потом сидели у Майорова в номере. Очень трогательно висели в ванной стираные гетры.
Суббота, 25 марта
С утра до вечера хоккей. Утром ГДР – Америка. Немцы могли выиграть. Но были так счастливы: 0:0, – что это и сказалось на результате. Потом обед, сон и снова на хоккей. У меня грипп, и поэтому все в каком-то тумане и с трудом воспринимается. Но играют СССР – Швеция. Мы изрядно поволновались. Но кончилось все благополучно: 9:1. Этого, по-моему, вполне достаточно. Но очень огорчили Майоров и Старшинов. Ничего у них не получается. Не забивают. От этого злятся. Борис даже клюшкой об лед бил. Потом играли чехи и американцы. На стадионе творилось что-то невероятное. Флаги, лозунги. Приехал наконец Карел Эффа. Канадцев засудили. Не засчитали 2 шайбы. По мнению специалистов, это совершенно неправильно. В особенности первая, за поднятие клюшки выше. Игра вся шла у бортов. Деталь только одна: рыжий Буассон подъехал к упавшему чеху, когда его вели, и стал отрывать руку, чтобы показать отсутствие крови.
Воскресенье, 26 марта
Очень плохо себя чувствую. Ни вставать, ни делать ничего не хочется. Грипп. Надо же, в Вене, тогда, когда завтра решается судьба чемпионата. Днем пересилил себя и пошел смотреть «Живаго». Это ужасно. Дэвид Лин и такая картина. Все враки. Все гнусно. Странненькая Джеральдина Чаплин. Но полный зал. И ни один человек не уходит с четырехчасовой картины. Причем ощущается, что они смотрят ее и думают, что это так и есть, что это все правда. Ходил со Светланой. Она была в таком платье под крокодила, что я чуть не умер. Потом она учила. Оттуда поехал на хоккей ГДР – ФРГ. Гэдээровцы раздолбали своих соперников. Это было интересно, так как в первый раз исполнялся гимн ГДР – фээрговцы стояли. Завтра будет самый главный день, из-за которого мы, собственно, и приехали.
Понедельник, 27 марта
Этот день описывать очень трудно. Это был самый тяжелый день. И один из самых ярких. Сначала чехи сделали ничью со шведами. Причем они вели со счетом 4:1. А сыграли 5:5. А потом начался бой. Судьи судили против нас. И сразу же стали разрушать тройку Викулов – Полупанов – Фирсов. Наши пропустили шайбу. Но потом Фирсов забросил шайбу сверху. Это было так здорово и неожиданно. В третьем периоде я увидел, что Славка стоит с игроками, и пошел туда. Что делалось. Как нервничал Чернышев. Он руководил, режиссировал. Борис кричал: ребята, выиграем. И они продержались. Я бросился на лед. Я так целовался. Борис как ребенок кричал. Ребята выиграли, выиграли. Некоторые плакали. Было очень здорово. Как в детстве. Ужасно напились.
Вторник, 28 марта
А утром поехали покататься на «Мерседесе». 160–170 км по автобану. Вчера канадцы в ресторане разделись и отдали свою куртку ребятам. И сегодня этой куртке было суждено стать главным возбудителем спокойствия. Нас позвали на прием в посольство. Мы пошли. И Коля поперся в этой куртке. Это было ужасно. Очень смешной прием «Интуриста». Были пельмени. Говорили с торгпредом о рыбалке, о том, какие в Австрии спиннинги. Хотелось домой. Вечером поехали в Гринциг. Это квартал, где по ночам пьют молодое вино. Впечатление непрерывного праздника. Музыка, песни раскачиваясь. Венки у домов. Простые столы. Лампы под керосиновые. По дороге заснул в машине.
Среда, 29 марта
Поехали на поиски спиннинга и попали на склад, на который попадать аж страшно, – рыбацкий склад. Но спиннинга не оказалось. А днем был хоккей. Шведы с разгромным счетом выиграли у Канады 6:0. Это что-то невероятное. Чернышев нам потом сказал, что они играли на допинге с нами. А теперь депрессия. И, наконец, последний матч. Приехал канцлер Клаус и президент. Ребята начали играть с явным желанием победить. Игра была ужасной. В последнем периоде за 3 минуты до конца на скамейке сидели 5 наших игроков, в том числе все защитники. Чернышев явно волновался. Когда он крикнул во время драки: «Все на лед!», – Борис явно был недоволен. Потом Зайцев толкнул Голонку[42]. Тот катался. Держитесь, ребята. У Рагулина была вся шея в крови. Стадион вопил. Рагулин – х… Но наши додержались до конца. Чехи на четвертом месте. И ни один не поздравил.
Четверг, 30 марта
Это был обычный предотъездный день, когда становится чуточку жалко, что все уже было, когда каждую улицу воспринимаешь как улицу, по которой уже не пройдешь. Бегали еще по магазинам. Были в очень смешном магазине игрушек, хозяин которого, старик по фамилии Шунка, очень охотно показывал нам всякие игрушки и стрелял из пистолетов.
Потом сборы и автобус. Побежал за цветами, но они оказались слишком дороги.
На аэродроме – Бревер, в маленькой зеленой шляпе с разбитым глазом. Разговаривал с Бобровым, по-моему, совершенно не понимая, кто такой Бобров. Поговорил с женой Бревера. Очень милая молодая женщина. Подарил ей хохлому и бутылочку водки. Она была очень рада. Они летят в Каир отдыхать на 2 недели. Самолет. Долго тянутся 2,5 часа. Москва. Дом.
Пятница, 31 марта
Заболел. Вернее, полдня разбирал шкафы, чтобы привести все в порядок. А потом почувствовал себя плохо. Смерил температуру и заболел. Чувствую себя отвратительно.
Когда разбирал шкафы, то все время натыкался на записки папы. Чем дальше уходит дата его смерти, тем все больше и больше начинаю осуждать себя за последние годы его жизни. Странно – мама, которую я так любил, которая так любила меня, но ее смерть кажется мне закономерной и вовремя пришедшей, а папа… Как мало я отдавал ему души в последние дни. Как мог я в Ленинграде оставить его одного на целую ночь. Почему так редко заворачивали в ту сторону мои ноги. Как часто они заворачивают теперь. Да, вот летишь и думаешь теперь. Но «мне отмщение и аз воздам». Уже сейчас представляю себе, как будет вести себя мой сын. Он еще у меня один.
Суббота, 1 апреля
Вот так и лежу. На улице ужасная погода. Занимаюсь тем, что перечитываю снова все газеты. И снова перед глазами весь чемпионат. Сколько в газетах пишут муры и неправды. Это очень интересно: сравнивать событие, очевидцем которого ты был, с тем, что об этом событии написано.
Кроме того, сочиняю бессмысленные статьи в ответ Андроникову и Турбину. Наблюдаю за Андрюшкой. Читал тут вслух стихи Гамзатова. Он заявил: «Ну с этим не пропадешь». Что он под этим подразумевал? А недавно сказал мне: «Ты ведь книзу растешь, а я кверху». Но