вспомнил. – Вижу свои вещи на диване. – Она хотя бы знает, что ты укатил в Сиэтл с другой девушкой и вряд ли заедешь за ней в школу?
– Она знает, что меня завтра не будет, – равнодушно отвечает Колдер, игнорируя остальную часть вопроса. Как Кэтрин его терпит? Она не из тех, кто позволяет парням пренебрежительное отношение к себе. Она рассталась с Уиллом, потому что он слишком много времени уделял тренировкам, а не ей.
Откуда в тебе такая власть, Колдер?
Откуда в тебе такая власть надо мной?
– Знаешь что, можешь прятаться здесь сколько угодно. – Надеть джинсы оказывается сложнее, чем я думала. Бедро ноет, стоит его напрячь. – А я отправляюсь на поиски моей мамы, – кряхчу я, убивая всю воинственность в своих словах.
– Вот как? – Колдер вскидывает бровь и делает очередной глоток. Его слова не торопятся. Размеренные паузы демонстрируют его безразличие. – На чём ты собираешься передвигаться? Чем собираешься платить?
– У меня есть немного налички.
– Немного? И как долго ты протянешь, прежде чем наткнёшься на одного из инквизиторов?
Меня передёргивает. Это средневековое слово звучит так же мрачно.
– Тебя это точно не должно волнов-ай-ать. – Рука не очень помогает в этом деле.
– Прекрати это делать! – вдруг взрывается Колдер, ударяя кулаком по столу.
Я вздрагиваю.
– Делать что?
– Одеваться. Тебе же больно.
– Это тоже тебя волновать не должно.
Я чувствую тепло под бинтом на ноге. Потом на белой ткани расцветает кровавая роза.
– Чёрт, – бормочу я.
Я упускаю момент, когда Колдер оказывается рядом, но вот он садится на корточки передо мной и кладёт руки на моё бедро.
– Всё же нужно зашить рану.
– Нет. – Я не собираюсь ехать в больницу. Не сейчас. Чтобы воспользоваться страховкой, мне придётся сообщить свои данные, а это рискованно.
– Понадобится дольше времени, чтобы она зажила. И у тебя останется шрам. – Колдер смотрит на меня так, будто это его вина. Но я единственная, кто виноват в своих травмах.
– Он в любом случае останется. Всего лишь незначительное пополнение моей коллекции.
Руки Колдера внезапно оживают. Они снимают с меня так и не надетые джинсы. Мои голые ноги в полном его распоряжении предстают его взору.
– Мне нравится каждый твой синяк. Каждый твой шрам. – Колдер нежно ведёт руками по моим ногам. Моя кожа перепугана мурашками. Как и я.
– Что?.. – Единственное слово, которое срывается с моих губ.
– Каждый из них я прочувствовал на себе. – Он поднимает на меня свои синие глаза. – И я имею в виду это буквально.
– Я не понимаю…
Волшебство заканчивается. Колдер встаёт и делает несколько шагов назад. Он смотрит на меня так, словно только что очнулся.
– Мэднесс, одна из причин, почему я должен тебя убить, это то, что я чувствую твою физическую боль.
– Подожди, что? – Мне кажется мой мозг всё ещё в другом месте. – Как это возможно? Я имею в виду, как это, чёрт побери, возможно? – Я невольно вспоминаю о всех своих травмах. Значительных и не очень. – Давно?
– Ну… – он складывает руки на груди. Колдер серьёзен и отстранён. – Примерно всю жизнь.
– О боже.
Я прикладываю ладонь ко лбу. Мне становится стыдно за мою неуклюжесть.
– Не то чтобы я против, но ты так и будешь сидеть без штанов? – замечает Колдер, и теперь я сгораю живьём. Приходится снова надеть спортивные штаны, потому что это проще.
– Колдер, пожалуйста, объясни мне всё.
Парень отворачивается от меня и подходит к окну. Серое небо за стеклом низко висит над высотными домами.
– Есть легенда, что каждый член нашего Ордена проклят. Проклят вашим родом. – Он резко поворачивается ко мне, впиваясь презрительным взглядом. – Когда-то давным-давно некая Мария Митчелл влюбилась в некого Ричарда Монтгомери. Проблема заключалась в том, что она была ведьмой, а он – одним из основателей Ордена. Ричарду пришлось разорвать отношения с Марией, бросив её одну с ребёнком на руках. А, как известно, женщина в гневе страшна. А если эта женщина ведьма, она страшна вдвойне. – Колдер делает паузу.
– И он вот так просто отказался от неё? Ради какого-то глупого Ордена? – Наверно, эта тема задела меня больше, чем я могла подумать. Ведь я выросла без отца. И мама никогда не говорила, кто он и что с ним случилось.
– Глупого Ордена? – Голос Колдера ожесточается. – Это были страшные времена, Мэднесс. Антисанитария, болезни и глупые люди. Творился беспредел. Даже церковь, которая должна была усмирить народ, творила беспредел. Ведьмы пользовались своими способностями. И очень часто заходили в этом слишком далеко.
– Но инквизиция жгла всех без разбора…
– Как я сказал, церковь творила беспредел, – перебивает меня Колдер. – Наш Орден не имел к этому никакого отношения.
– Но почему сейчас вы настолько жестоки?
–Дослушай историю, и кое-что поймёшь.
Я замолкаю.
– Итак, Ричард оставил Марию ради своих убеждений. Тогда Мария не придумала ничего лучше, как проклясть ненавистный ей Орден, который отнял у неё мужчину и отца её ребёнка. Она пожелала, чтобы каждый член Ордена чувствовал такую же боль. Либо так и было задумано, либо что-то пошло не так, но вместо душевной боли, проклятье приносило физическую боль.
– Ты хочешь сказать, тебе… больно? Всегда? – с ужасом спрашиваю я.
– Не всегда. Только когда больно тебе.
– Прости, – первое, что срывается с моих высохших губ. Я опускаю глаза в пол, желая исчезнуть. Всё это время я не только бесполезно скиталась по жизни, я портила её кому-то другому.
– Ты не виновата. Ну, разве что в своей дикой нерасторопности.
Я слышу смех. Он смеётся.
– Мэд, дело в том, что мы связаны. Это часть проклятья. Мы чувствуем боль совершенно случайного человека. В этом всё коварство проклятья. Никогда не знаешь, кто является причиной твоих страданий. Но чем ближе ты к нему находишься, тем сильнее ощущения. Собственно, так я тебя и нашёл.
Вечеринка у Купера. Его заинтересовало моё разбитое колено.
– Почему только сейчас?
Колдер тяжело вздыхает и падает на свою кровать. Его футболка слегка задирается, обнажая упругий живот.
– До семи лет я жил почти счастливой жизнью. Я был за тысячу миль от тебя, что даже не подозревал о каком-то проклятье. Моя мама британка, а отец долгое время провёл в Лондоне. Но потом нам пришлось переехать в Сиэтл. Тогда всё и началось. Я боялся, что со мной что-то не так, что мой организм отказывает или ещё что-то. Тогда отец мне всё рассказал. Он воспитал меня в ненависти к тебе. И таким как ты.
Я морщусь. Только что он приписал меня к тем, кем я никогда не являлась.
– Когда