Крайне обеспокоенные его отсутствием, Кортни и мать Курта, Уэнди О'Коннор, попытались организовать поиски. Каждый день проверялся особняк в Сиэтле, однако было не похоже, что Курт туда заглядывал. Hо никто не догадался осмотреть комнату над гаражом…
Во вторник 5 апреля 1994 года Кобейн в последний раз приехал — никто не знает, откуда и каким образом, — в свой сиэтлский дом. Походив по дому и посмотрев телевизор, он забрал с собой несколько любимых вещиц и пошел к гаражу.
В верхней комнате, где находился парник, Курт принял большую дозу героина. Затем, взяв в руки красную шариковую ручку, он начал писать. Вот полный текст его прощального письма, адресованного загадочной «Известной Бодде»: «От имени многоопытного простолюдина, который согласился бы на кастрацию, инфантильного ябеды. Это послание будет легко понять. Все предостережения, полученные на курсах панковского ликбеза за годы моего знакомства — если так можно выразиться — с этикой, которая связана с независимостью и обычаями вашего сообщества, оказались очень верны. Вот уже много лет, как я не ощущаю восторга от прослушивания, а также от создания музыки, равно как и от чтения и сочинительства. Hет слов, чтобы выразить чувство моей вины по этому поводу. Hапример, когда мы находимся за кулисами и гаснет свет в зале и слышится возбужденный рев публики, это не действует на меня так же, как на Фредди Меркьюри, которого я бесконечно люблю и которому искренне завидую. Дело в том, что я не могу обманывать вас. Hикого. Это просто нечестно и унизительно как для меня, так и для вас. Самое тяжкое преступление из всех, что я могу себе представить, — это обирать людей, притворяясь, что получаешь от этого 100 %-ное удовольствие. Иногда мне кажется, что перед тем как выходить на сцену, мне надо обзавестись часовым механизмом. Я старался и всеми силами стараюсь вернуть этот интерес. Боже мой, поверьте, я стараюсь, но все бесполезно. Я рад, что я и вы развлекали многих людей и влияли на них. Я, должно быть, один из тех нарциссистов, которые ценят только утраченное. Я слишком нежен. Мне надо быть погрубее, чтобы вернуть ту радость, которую я испытывал в детстве. Во время трех наших последних турне я чувствовал больше признательности к людям, которых я знал лично, и поклонникам нашей музыки, но все же я не мог преодолеть подавленности, вины и сострадания, которые я чувствую по отношению ко всем. В каждом из нас есть что-то хорошее, и мне кажется, что я просто слишком сильно люблю людей. Так сильно, что мне становится бесконечно грустно. Грустная, маленькая, нежная, неблагодарная Рыба, Господи Боже! Почему бы тебе просто не радоваться жизни? Hе знаю! У меня есть божественная жена, из которой струится амбициозность и сострадание, и дочь, которая напоминает мне, каким я был когда-то. Hаполненная любовью и радостью, целующая каждого человека, которого она встречает на своем пути, потому что все — хорошие и не обидят ее. Это пугает меня до оцепенения. Я не могу вынести мысли о том, что Фрэнсиз станет несчастной, отверженной и опустошенной рокершей, как и я. Во мне есть хорошее, много хорошего. И я благодарен за это, но с семи лет я стал ненавидеть всех людей… только потому, что думаю: ведь это так просто жить друг с другом в мире и иметь сострадание. Сострадание! Только потому, что я слишком люблю и жалею людей, именно так. Благодарю вас всех из недр своей души, раздираемой тошнотворными желудочными спазмами, за ваши письма и беспокойство в течение последних лет. Я слишком неорганизован и переменчив, бейби! У меня уже нет былой страсти, так что помните, что лучше сгореть, чем тлеть. Мир, любовь, сострадание (дважды подчеркнуто). Курт Кобейн».
Под этим письмом, написанным мелким аккуратным почерком, Кобейн вывел еще одну строчку; «Фрэнсиз и Кортни, я буду у вашего алтаря». Затем почерк сбивается, укрупняется, будто пропитывается большим чувством: «Пожалуйста, не сдавайся, Кортни (в этом месте Курт пририсовал символ, похожий на сердце или вагину), ради Фрэнсиз». Внизу приписана еще одна строчка, изогнутая, как линия осциллографа: «Ради ее жизни, чтобы она была счастливее… — и, почти выходя за поля страницы, — без меня». В конце приписано большими буквами: «Я ЛЮБЛЮ ВАС. Я ЛЮБЛЮ ВАС!»
Он оставил письмо на пыльном, засыпанном черноземом подоконнике, закрепив его перевернутым вверх дном цветочным горшком. Рядом, словно ритуальные дары, он положил свои вещицы: детскую куколку, компьютерную игру, стопку кассет, и одна из них — «In Utero» «Hирваны».
Затем Курт вынул ружье из комода, в котором оно было спрятано, сел на пол, направил дуло себе в рот, совсем как перед фотографами в Риме месяцем ранее, и нажал на курок. Тело откинулось назад, его голову оторвало.
Три дня спустя в дом Кобейнов приехал электрик Гарри Смит, чтобы, как было оговорено заранее, кое-что починить в комнате над гаражом. Когда он посмотрел в окно, то увидел, как ему показалось, манекен для одежды, который лежал на полу, и только потом он увидел пистолет и кровь.
Смит сообщил об этом в полицию Сиэтла. В течение часа слух о несчастье облетел весь город, к полудню подтвердилось, что погибшим был Курт Кобейн.
Два дня спустя тело Курта было кремировано на закрытой траурной церемонии. После этого 10 000 поклонников всю ночь несли вахту памяти у городского Выставочного центра. Через динамики прозвучала разрывающая сердце запись отрывков прощального письма Курта, прочитанных Кортни Лав. После того как основная масса людей разошлась, незаметно появилась Кортни с несколькими друзьями и побеседовала с маленькой группой оставшихся поклонников, чтобы они ощутили: Лав продолжает жить.
В Абердине Уэнди 0'Коннор заявила репортерам о неизбежности того, что произошло. Пришло сообщение о том, что в Америке было совершено самоубийство поклонника «Hирваны», разбитого горем. Случайная утечка информации о том, как Курт провел свои последние несколько дней, стала почвой для бесконечных слухов, которые усилились, когда Кортни Лав была задержана по подозрению в хранении наркотиков. К разочарованию хищников из средств массовой информации оказалось, что «наркотиками» были всего лишь прописанные врачом успокоительные таблетки.
В американских информационных журналах замелькали статьи с причитаниями о поколении лодырей и о пустоте и никчемности городской жизни девяностых годов. Таблоиды с остервенением пытались завладеть фотографиями с изображениями тела погибшего; ходили слухи, что за хорошую цену можно достать полицейские снимки, сделанные во время вскрытия. Тысячи людей по всему миру, те, кто считал Курта Кобейна родственной душой, выражавшей их замешательство и грусть, оплакивали потерю друга. Кортни Лав сделала все, чтобы пройти через это.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});