Читать интересную книгу Заря цвета пепла - Владимир Свержин

Наш разведчик поравнялся с башней заставы, огляделся и двинулся вперед, должно быть радуясь, что ему без проблем удалось миновать последнюю на пути из города преграду. Дальнейшего мы не могли слышать, но вполне могли наблюдать: из-за придорожных деревьев. Окриком заставив одинокого прохожего остановиться, вышли несколько солдат с ружьями наперевес, двое из них держали в руках потайные фонари. Подойдя к нарушителю границы, один осветил ему лицо, интересуясь, должно быть, какого черта бродяга делает здесь в столь поздний час. Тот начал объяснять, указывая куда-то вдаль. Может быть, что идет к любимой тетушке или что проигрался в карты и теперь вынужден брести домой на своих двоих аж до самого Понтуаза.

Вероятно, речи заговорщика не убедили караульных. Один из них заставил бедолагу поднять руки вверх и начал охлопывать его, должно быть, в поисках оружия. Я не сомневался, что таковое имелось, но, в принципе, пару небольших пистолей вполне можно объяснить заботой о собственной безопасности. Ночной Париж всегда был полон неожиданностей, зачастую не самого приятного свойства. Однако нервы у задержанного сдали: неуловимым движением он выдернул из-за шиворота закрепленный на спине между лопаток кинжал и с силой вонзил его в основание шеи проверяющего солдата. Затем оттолкнул стоявшего чуть поодаль, выбив из его рук фонарь, и припустил со всех ног.

Это была фатальная ошибка. Всякий профессионал, доведись ему идти на прорыв, метнулся бы прочь из города. Там меньше света, да и затеряться в полях и перелесках куда проще, чем на узкой колдобистой улице. Назад побежит лишь тот, у кого в городе остались «неотложные дела», кого, как сейчас, ждут.

Солдаты пустились было вдогон, но, повинуясь чьему-то властному окрику, остановились и принялись стрелять с колена. Мгновение, когда на твоих глазах не за понюшку табаку погибает друг и соратник, тяжело для любого нормального человека. Однако там, где профессионал, скрипя зубами и записывая противника в число смертных врагов, поступает разумно, дилетант прокалывается двенадцать раз на дюжину. Человек, похитивший меня из-под носа Жана Ландри, вскинул пистолет и выстрелил. Один из преследователей схватился за плечо, роняя оружие.

– Уходите! – крикнул предводитель, вскидывая на уровень глаз второй пистолет. – Я их задержу!

– Но как же…

– Это приказ!

Мой третий сопровождающий, как я только сейчас разглядел, совсем юноша, молча протянул вожаку один из своих пистолетов.

– Возьми в кармане сюртука кошель, – скомандовал, вновь прицеливаясь, стрелок. – Там сотня золотых франков. Передашь ему. Бегите же! Бегите скорее! – Он нажал спусковой крючок. Еще один солдат завалился на бок, зажимая пробитое бедро.

Юный конвоир не замедлил выполнить приказ и, схватив меня за руку, бросился прочь, уже не скрываясь, аккурат посреди улицы. Все во мне восставало против столь нелепого поведения. Будь у меня возможность, выстроил бы похитителей и отчитал: почему отход не просчитан загодя, почему не выяснена система охраны башни? Но теперь было не до того – у нас за спиной захлопали ружейные выстрелы. Предводителю моих похитителей явно не удалось надолго задержать погоню.

– Брат! – с горечью закричал юнец, остановился и, развернувшись, вскинул пистолет. Одна пуля ударила его в грудь, вторая в живот. Глаза мальчишки закатились от боли, и он без стона рухнул лицом на брусчатку.

– Стой, не умирай! – закричал я. – Куда ты вел меня?!

С тем же успехом я мог разговаривать с надгробием.

Юнец был окончательно и бесповоротно мертв. Секундная задержка, потребная на то, чтобы выхватить у трупа пистоль и кошелек, чуть не стоила мне жизни: пуля щелкнула по ободу моего лейтенантского эполета. Я припустил так, что, пожалуй, и всадник не угнался бы, петляя из стороны в сторону, точно заяц, и мечтая лишь не оступиться, не угодить в канаву, не подвернуться под шальной выстрел. Двери на засовах, ворота на замках, ставни на окнах нижних этажей наглухо заперты… и свинец, роем ос летящий мне вслед, – вот все, что в этот момент отражалось в моем сознании.

И все же я запнулся и едва не растянулся на мостовой, зацепив вальяжно переходящего улицу черного кота. Тот в жизни не ожидал подобной низости со стороны человека разумного, а потому заорал таким благим матом, что окрестные мыши, должно быть, дружно бросились по норам. И тут я скорее ощутил, чем услышал, как чуть поодаль, за углом, щелкает замок, открывается дверь… Через мгновение ласкающим душу благовестом раздалось призывное «кис-кис». Прежде чем кот успел шмыгнуть в образовавшуюся щель, это сделал я.

– Мадам! Спасите, мадам! – Я чуть не сбил с ног толстуху в нижней сорочке.

Та, увидев человека с пистолетом в руках, выронила светильню, заливая пол лампадным маслом. Я, точно вытанцовывая джигу, начал затаптывать фитиль.

– Но, месье… – вжимаясь в стену, залопотала женщина. – Кто вы?

– Офицер.

– В такой час…

– Я офицер в любой час.

– Но что вы тут делаете?

– Спасаю жизнь и честь дамы.

Слова «честь дамы» попали в цель. Хозяйка кота, может, и не была слишком миловидной, но все же оказалась истинной парижанкой.

– Кто она?

– Мадам, что за вопрос?!

– А что случилось?

– Муж-генерал не вовремя вернулся.

– О, конечно, скорее проходите.

– А ваш супруг?

– Я уже двенадцать лет вдова, – с нескрываемым кокетством произнесла дама. – Но расскажите же, расскажите скорей, как все было! – Она накинула батистовое матине и приготовилась слушать.

– Мадам, я уже сказал все, что мог. Долг чести велит мне сохранить в тайне имя дамы… – На лице спасительницы читалось разочарование на грани личной трагедии. – Но я чрезвычайно благодарен вам.

– Благодарен? – вдовушка зажгла свечу и принялась разглядывать меня. – Неужели вы не чувствуете ко мне ничего, кроме благодарности?

– Я храню верность только ей! – почти взмолился я. – Она ангел моих грез!

– Ангел? – подбоченилась толстуха. – Ну так и убирайся к своему ангелу, пусть она тебя спасает!

– Я заплачу вам, сударыня!

– Не нужны мне твои деньги! Я честная вдова! – возмущенно закричала мадам. – Нет, не в ту дверь! Не дай бог, соседи увидят, уже светает. Черным ходом. Пошел вон, вертопрах!

Я выбрался в захламленный двор, по крыше сарая перелез в следующий, а оттуда через кухонную пристройку – на улицу. Вдали, запряженный старой лошадкой, катил фиакр.

– Эй, эй! – Я помахал рукой, призывая извозчика.

– Куда вам, господин офицер?

Только сейчас я задумался, куда ехать. В пансион мадам Грассо, где, притворно вздыхая, ждала Софи? В «Шишку», о которой знал де Морней? В памяти моей всплыла фраза, оброненная неведомым сообщником моих освободителей: «Кто же подумает?..» Сейчас мне нужно было взять тайм-аут, чтобы перевести дух и собраться с мыслями.

– Так куда вам, господин? – переспросил возница.

– В дом умалишенных, на рю де Шарон.

Глава 16

Никогда не совершайте действий, за которыми вас могут за стать врасплох.

Принцип Рокфеллера

Трехэтажный особняк в глубине фруктового сада был мирным островом в бушующем море республиканского Парижа. За главным корпусом в рассветном тумане просматривались другие здания, также принадлежащие лечебнице, до окон увитые диким виноградом и овеянные благоуханием многочисленных роз. Чем больше отступала тьма, тем звонче пели утренние птахи. Им не было дела до того, кто правит Францией, до королей, революционеров, войны и мира. У них был сегодняшний рассвет, восходящее солнце и свои, птичьи хлопоты.

Трудно поверить, но в этом на диво уютном гнездышке, как небесные пичуги, без особых забот провели месяцы, а иногда и годы многие французские аристократы, спасавшиеся от якобинского террора. Это уютное лечебное заведение незадолго до революции основал состоятельный плотник из Пикардии по имени Клод Бельйом. Трудно понять, отчего это мастеру-краснодеревщику пришла в голову столь нетривиальная идея, но, как показало будущее, это был настоящий Клондайк. Вскоре хозяин лечебницы уже командовал ротой национальной гвардии и маршировал во главе ее к Версалю требовать у короля свободы, равенства и братства. А заодно – права досыта хлебать из миски, до того плотно обсиженной аристократами.

Вдосталь накричавшись и поучаствовав в расчистке танцевальной площадки на месте, и без того назначенной под снос, Бастилии, Клод Бельйом обзавелся чрезвычайно влиятельными друзьями в Конвенте и, что особо важно, в революционной прокуратуре. Тогда-то сметливому пикардийцу и пришла в голову судьбоносная мысль: за «умеренную» плату всего-то в тысячу золотых франков в месяц, не считая постельного белья, стола и тому подобных мелочей, укрывать в лечебнице тех самых отодвинутых от миски аристократов. Зачем умирать на гильотине, если имеются монеты? Любой каприз за ваши деньги! Правда, если золото подходило к концу, не обессудьте, – прокуратура живо вспоминала о враге Революции, переводила его из уютной палаты в тюремную камеру, а затем и в объятья мадам Гильотен. Но, пока монета водилась, здесь устраивались литературные вечера, давались спектакли, благо некоторым известным красавицам-актрисам их поклонники оплатили «лечение». А в свободное время графы, маркизы и прочие душевнобольные бароны и баронессы возделывали больничные сады, работали на огородах. Как считалось, подобная терапия способствует скорейшему выздоровлению.