— Она заявляет, что ты слишком много пьешь.
На мгновение повисло тяжелое молчание, а потом отец возмущенно произнес:
— О чем она говорит?
Дебора перевела взгляд на бутылку.
— Боже, сейчас же десять вечера. То, чем я занимаюсь в свободное время — не ее собачье дело.
— Эмили говорит, что ты пьешь за обедом, а это уже ее дело.
— Я не пью на работе! — прогремел он. — Эмили Хубер выдумывает. Поэтому я еще раз спрашиваю: почему она настроена против тебя?
— Дело не во мне, папа. Дело в тебе. Я вижу здесь бутылку каждое утро, и раз в несколько дней ее сменяет новая. Это много виски. А ты ведь говорил, что мама заставила бы тебя взять себя в руки.
Он проигнорировал последнее замечание.
— Откуда, черт возьми, Эмили Хубер знает, что я пью? Это ты ей сказала?
— Папа, это последнее, о чем бы я ей рассказала. — Дебора присела на корточки рядом с его креслом. — Ты же знаешь, как появляются слухи. Ты сегодня ужинал с Метом. Куда вы ходили?
Майкл замолчал. Наконец он ответил:
— В «Депо».
— Это же здесь, в городе. Ты пил за ужином?
— Один бокал. Может, два. Но какое кому до этого дело?
— Когда люди видят, что ты пьешь — особенно больше двух бокалов — начинаются разговоры.
— Ты когда-нибудь видела, чтобы я пил?
— Но я заезжаю к тебе на следующее утро, и у тебя ужасно болит голова.
— Голова болит, потому что я засыпаю в этом чертовом кресле.
— А это происходит тогда, когда ты слишком много выпьешь?
— С чего ты взяла?! — взревел Майкл. — Тебя здесь не было. Ты не знаешь, что я пью. Ты ничего обо мне не знаешь.
— Ты тоскуешь по маме, — тихо сказала Дебора.
— Тоскую? Это даже отдаленно не передает мои чувства! — закричал Майкл. — Я чувствую себя так, словно половина меня умерла.
— Алкоголь не поможет, — произнесла Дебора.
— Да? — Майкл с вызовом поднял стакан и выпил содержимое одним глотком, но когда хотел поставить его обратно, промахнулся. Стакан упал на ковер. Дебора подняла его, но отец, похоже, ничего не заметил. — Откуда ты знаешь, что не поможет? Ты никогда не была на моем месте. Твой муж взял и бросил тебя, а ты чувствовала себя прекрасно, ни рыданий, ни тоски по любимому мужчине.
— Папа…
— Что «папа»? — перебил Майкл, поднимаясь, чтобы посмотреть ей в лицо. Он не очень уверенно держался на ногах. — Хочешь поговорить о том, как я переживаю утрату? Давай поговорим о тебе. Ты отдаляешься от всех.
«Он просто пьян», — подумала Дебора, хотя обвинение ее задело.
— Я пришла поговорить о том, что ты пьешь.
— Разве ты ничего не чувствовала, когда Грэг ушел?
— Чувствовала, — зло ответила она.
— Ты не подавала виду.
— Как я могла?! — закричала Дебора. Пьяный или нет, отец был несправедлив. — У меня двое детей, которые чувствуют себя покинутыми. Я должна быть им и мамой и папой. Разве было бы лучше просто сидеть и смотреть на осколки разбитой жизни? Кто-то должен был их собрать.
— Что ты сразу же и сделала, — сказал Майкл и осмотрелся в поисках стакана. Не найдя его, он взял из бара другой. — Ты обрезала волосы, — пробормотал он. — И все. Обрезала волосы. — Он налил себе еще виски.
— Пожалуйста, не пей, — попросила Дебора.
Глядя на дочь, он сделал большой глоток.
— Грэгу нравились твои длинные волосы, поэтому ты их обрезала. Только поэтому. Ты любила длинные волосы.
— Мне нужно было что-то изменить.
— Ты хотела выглядеть привлекательно, — бросил он, стукнув обручальным кольцом о стекло стакана, — потому что твой муж ушел к другой женщине.
— Он хотел другой жизни, — поправила Дебора, чуть не плача.
—.. а ты хотела, чтобы все вокруг знали, что это не твоя вина. Но это твоя вина, Дебора. Мужчины любят неравнодушных женщин. Твоя мать не была равнодушной. Она всегда готова была помочь мне.
Он еще немного выпил.
— Пожалуйста, не надо, — умоляла Дебора.
— Когда я с ней познакомился, у нее были длинные волосы, — задумчиво продолжал Майкл, разглядывая остатки виски в стакане, — но за ними нужно было ухаживать, поэтому она их обрезала. Мне и короткие нравились. Но она не была врачом. Врач должен быть аккуратным.
— Я хороший врач, — прошептала Дебора.
— Если бы у меня был сын, он стал бы врачом.
Она сглотнула.
— У тебя не было сына.
— Я всегда хотел иметь семейную практику вместе с сыном.
Ее сердце разрывалось.
— У тебя есть семейная практика с дочерью.
Майкл выпил остатки виски.
— Это не одно и то же.
— Нет, — согласилась Дебора. И боль, которая много лет сидела внутри, вдруг вырвалась наружу. — Я не сын.
Он поднял глаза.
— В каком смысле?
— Я не сын, — уже громче повторила Дебора.
Отец нахмурился.
— О чем ты говоришь?
— Я говорю правду, — сказала она. — Я не сын. Я твоя дочь и делаю все возможное. Может, я не идеал, но, видит Бог, я старалась. И если я не соответствую твоим требованиям, то, возможно, это правда, с которой мне просто нужно смириться. — Дебора перевела дыхание. — А вот еще одна правда. Ты слишком много пьешь.
— Это правда? — Он налил еще, затем повернулся к ней и спросил подозрительно тихо: — Ты хочешь сказать, что я лгу?
Ей было слишком больно, чтобы она могла выдержать этот натиск.
— Я хочу сказать, что ты не хочешь этого признавать.
— Ха! — Майкл взмахнул рукой, расплескав виски из стакана. — Кто бы говорил! Ты обвиняешь Грэга в том, что ваш брак развалился. Думаешь, дети этого не чувствуют?
— Папа…
— И ты не подаешь им отвратительный пример?
— Пожалуйста, папа.
— Пожалуйста что?
— Ты слишком много пьешь.
— Видишь? — криво улыбнулся Майкл. — Именно это я и имею в виду. Я говорю о чувствах. А все, что ты можешь сказать — это: «Папа, ты слишком много пьешь». Я не пью слишком много, — насмешливо сказал он. — А даже если и выпил стакан или два, чтобы скрасить свое одиночество? Это говорит только о том, что я человек. — Майкл поднял стакан и произнес тост: — Пусть это будет тебе уроком.
— Пожалуйста, папа.
Его стакан со стуком опустился.
— Я не говорю тебе, чем заниматься в свободное время. И ты мне не указывай. — Он сделал еще глоток и схватил пульт. — Разговор окончен. — Взяв книгу, Майкл снова сел в свое кресло.
С тяжелым сердцем Дебора вернулась к машине и выехала на дорогу.
По пути домой она никого не встретила и уже в гараже почувствовала такую усталость, что не могла выйти из машины.
В это время выключился верхний свет.
Она сидела в темноте, пока не открылась дверь в дом. На пороге стояла Грейс. На фоне освещенной двери виден был только ее силуэт, копна кудряшек, которые обрамляли лицо, и напряженное стройное тело.