Читать интересную книгу Другой Путь - Григорий Чхартишвили

Размышляла Мирра про двух чертовых иностранцев с шипящими фамилиями, которые пришли на помощь вражине профессору и встали на пути ее счастья. Как они выглядят, эти самые Шоу с Шопенгауэром, она понятия не имела и представляла их себе козлинобородыми близнецами Логинова.

В третьем часу, извертевшись, вскочила, зажгла лампу, поплевала на химический карандаш и пририсовала на украденной фотокарточке синие рога. Только после этого немного полегчало – будто черта изгнала.

Уснула.

Рано утром, невыспавшаяся, но счастливая оттого, что сейчас опять увидит Антона, заметила валяющийся на полу снимок и стало самой себя стыдно. Что за сад-ясли! Ведь взрослая женщина. Надо будет потихоньку сунуть карточку обратно в пиджак.

Попробовала стереть рога резинкой, но не очень-то получилось. Плевать. Пускай Клобуков думает, что у Логинова рога сами собой выросли. Признаваться она во всяком случае не собиралась.

Возле клиники происходило необычное. Издали, сквозь предрассветную мглу, Мирра увидела какой-то серый прямоугольник и копошение вокруг него. Это оказался автобус. Около него, негромко, деловито переговариваясь, курили люди. Некоторые сидели внутри, другие садились. Здесь были хирурги с разных кафедр и несколько операционных сестер из клиники. Появился и Клобуков, тащил небольшой, но тяжелый чемодан необычного вида.

– Уезжаешь? Куда? – кинулась к нему Мирра. – Мы же договорились проводить это… интервью, – не сразу вспомнила она термин. – Что вообще происходит?

– Ночью в общежитии ГПУ на Малой Лубянке был теракт, – шепотом объяснил Антон. Он был взволнован. – Бросили бомбу. Много раненых. Они в центральном военном госпитале. Всех хирургов и врачей смежных специальностей срочно собирают, рук не хватает. Клавдий Петрович уже там, телефонировал. Это у меня полевой анестезионный набор. Профессор недавно из Америки привез.

– Когда вернешься?

– Не знаю. Я буду звонить в секретариат. Заходи, спрашивай.

Полез по лесенке внутрь. Курившие побросали окурки, сели. Автобус зажег фары, дунул из зада сизым бензиновым смрадом, уехал.

Сволочи кровавые, думала Мирра. Никак не оставят нас в покое. Не дают пролетарской республике спокойно жить и строить. На политинформации рассказывали, что беляки из парижского РОВСа, Российского общевоинского союза, недавно выбрали себе нового вождя – черного барона Врангеля, кого же еще. И приняли резолюцию ужесточить террор против СССР. Раньше только за границей наших товарищей убивали – застрелили полпреда Воровского в Лозанне, а теперь решили лить кровь на советской земле. Неймется им…

Пошла в комитет комсомола. Там уже собралась редакция стенгазеты – готовить экстренный номер. Мирра села писать красной тушью объявление про донорский пункт. Все время приходили новые ребята, сообщали подробности.

Террористов было двое. Дозорный вовремя их заметил, во дворе. Открыл огонь. Поэтому они кинули бомбу не в спальню, а в коридор. Иначе жертв было бы много больше. Взять гадов не удалось. Сейчас их ищут. По всей Москве патрули, на выезде из города заставы.

Настроение у всех было боевое, задорное. Дураки они, белогвардейцы, если надеются своими бомбами кого-то здесь запугать. Выйдет только наоборот. Это очень хорошо, когда есть явный враг, который хочет тебя убить и погубить твою страну, думала Мирра. Когда мир четко делится на черное и белое. То есть на красное и черное, объявившее себя белым. Это гораздо лучше, чем если всё вокруг серое, как в тумане, и перестаешь видеть верную дорогу.

Потом она работала, принимала кровь. Очередища была во весь коридор. Несколько раз заглядывала в секретариат к Алине Аполлоновне – не звонил ли Антон. Была в одиннадцать – ничего; в двенадцать – ничего; в час мымра сказала, что Клобуков звонил пять минут назад (эх!). Передал, что оперируют сразу на восьми столах и что скоро, наверное, он освободится. В следующий раз свяжется через час.

Без десяти минут два Мирра в дверях канцелярии столкнулась в дверях с каким-то гражданином. Сам маленький, а локоть будто из чугуна – так двинул, что она аж вскрикнула.

Конечно, обругала:

– Куда прешься, как из пушки?

Человек молча глянул на нее. Лицо странно неподвижное, через щеку сабельный шрам, а глаза бешеные, будто сейчас покусает.

– Что вылупился? – рявкнула на него Мирра, потирая ушибленное плечо. – Извиняться надо!

Думала, он нахамит в ответ, а он процедил «пардон» и пошел себе, цокая подкованными сапогами. Черт знает кто такой. Словечко-то какое – «пардон»!

Тут же про него забыла, потому что Алина говорит: «Где ж ты была? Антон Маркович только что звонил».

Ужасно Мирра расстроилась.

– Что сказал?

– Я с ним не говорила.

– Как это?

– Был посетитель, про Клобукова спрашивал. Его фронтовой товарищ. Дело какое-то у него, срочное. Тут как раз Антон Маркович звонит. Я и передала трубку. Кажется, они условились где-то встретиться.

– А мне Антон ничего не передал?

– Нет. Этот человек, со шрамом, вежливый такой, но очень странный, разъединился.

– Да кто он такой? Назвал имя?

– Мне он представиться не успел, а в трубку Антону Марковичу сказал, отрывисто так… – Алина наморщила лоб, припоминая. – «Это Сокольников. У Петра Кирилловича, помните? Севастополь. Нужно встретиться. Срочно». Потом помолчал – слушал, что Антон Маркович отвечает. «Всё понимаю, – говорит, – но время не терпит. Дело совершенно безотлагательное. Скажите где». И дальше Антон Маркович ему, наверное, что-то про место объяснил, потому что этот Сокольников коротко сказал: «Ясно. До встречи». Разъединился, поблагодарил меня и вышел. Ты должна была его видеть.

Фронтовой друг? По Конармии? Как интересно! Это Мирра в первую минуту так подумала. А потом спохватилась: где Конармия и где Севастополь? Это же Крым! А в Крыму кто был? Врангель! И Антон там, у Врангеля, служил, пока не перешел к нашим!

О, господи…

Кинулась догонять, еще ничего не решив.

В длинном коридоре маленького человека уже не было. Она через две ступеньки слетела по лестнице, выскочила на улицу, огляделась.

Вон он! На остановке. Стоит, беспокойно оглядывается.

Мирра зевнула. Медленно двинулась по тротуару, глядя в другую сторону. Издали как раз катил «пятнадцатый». Как обычно – битком. Надо сесть через переднюю дверь. Не заметит.

Вдруг подозрительный человек сорвался с места, выбежал на мостовую. Увидел извозчика. Стал с ним договариваться. Мирра ускорила шаг.

Услышала, как кучер, отворачиваясь, бурчит:

– На Пятницкую так на Пятницкую…

Едет к Антону домой? В его крепость, куда чужим доступа нет?

В подъехавший трамвай Мирра ворвалась, как с шашкой врубилась. Поработала локтями, не обращая внимания на брань. Пробилась к правому окну.

Вагон как раз обгонял пролетку.

Сокольников сидел прямой, будто каменный. Глядел своими жуткими глазами вперед. Кто такой? Что за срочное дело у него к Антону? Что за «Петр Кириллович»?

Нехорошо было на сердце. Страшно.

На Зубовской повезло с пересадкой – как раз подошел «Б», поэтому до Добрынинской площади, где поворот на Пятницкую, Мирра доехала быстро, намного раньше извозчика. Шла по улице в сторону клобуковского дома, оглядываясь.

Едет!

Отвернулась, когда коляска грохотала мимо. Потом ускорила шаг.

Но Сокольников сошел раньше. Расплатился, нырнул в подворотню бывшего доходного дома. Значит, он не к Антону? А куда?

Боясь отстать, Мирра припустила к арке бегом.

Там после улицы было темно, ничего не видно кроме светлого проема впереди. Но до выхода Мирра не добралась.

Сзади и сбоку ее схватили: одной рукой сжали горло, ладонью другой заткнули рот.

Она лягнула напавшего каблуком по голени. Должно было выйти очень чувствительно, но тот даже не охнул, только крепче стиснул шею, так что потемнело в глазах. Стальной палец с безошибочной точностью ткнул в нижний сегмент челюсти, где находится подбородочный нервный узел. Мирра замычала от невыносимой боли.

– Еще будешь брыкаться? – спросили в ухо.

Она попробовала прокусить ладонь, прижатую к губам. Палец ткнул снова, еще сильнее. Мирра подавилась криком, которому было некуда вырваться.

– Будешь?

– Мммеее. – Она мотнула головой.

Ни сил, ни возможности сопротивляться не было. Сердце разрывалось от ужаса. Мирра вспомнила, как воображала, будто ее насилуют, а она не дается, бьется до последнего. Оказывается, всякой борьбе есть предел.

– Закричишь – воткну, – тихо сказал голос.

Мощные руки рывком развернули Мирру и прижали спиной к стене. Прямо перед глазами посверкивало хищно заостренное лезвие финского ножа. Она посмотрела на тусклый блеск стали, на желобок для стока крови – и с трудом перевела взгляд выше.