Читать интересную книгу Смерть героя - Ричард Олдингтон

Одним все это покажется азбучной истиной, другим – самой предосудительной ересью. А я просто пытаюсь объяснить поведение людей. Безусловно, всегда найдется какая-нибудь гордая личность, которая прикрывает свои пуританские взгляды такими, к примеру, заявлениями: «Мне до смерти надоела вся эта болтовня о вопросах пола. Почему вы не можете спать, с кем вам угодно, и прекратить разговоры на эту тему?» Но почему нельзя говорить о том, что всех нас занимает и что в конечном счете так важно для жизни и счастья взрослых людей? Быть может, чужие любовные истории чему-нибудь нас научат. Мне кажется, поколение Джорджа и Элизабет решало вопросы пола уж слишком прямолинейно, слишком общо и безоговорочно – и в этом его ошибка. Они и впрямь позволили социально-реформистскому вздору сбить их с толку. Дома, на примере собственной семьи, они воочию убедились, что чисто викторианские (а впрочем, не менее характерные и для царствования Эдуарда) невежество и культ домашнего очага с бесчисленными младенцами делают людей глубоко, непоправимо несчастными, – и поняв это, взбунтовались. Что ж, превосходно. На беду, они не поняли, что сами лишь устанавливают взамен новую тиранию – тиранию свободной любви. Почему бы иным людям и не ограничиться одним-единственным браком, если им так хочется? Может быть, их это вполне устраивает. Разумеется, пусть это не будет верность из-под палки, но если вы созданы для единобрачия, не заводите любовниц только из боязни отстать от века. Существуют простейшие правила, которые остаются справедливыми при всех условиях, – взять хотя бы бальзаковское: «Не начинайте брак с насилия»; но в целом отношения эти – глубоко личные, сложные и тонкие – каждый должен строить по-своему. Только, ради всего святого, пусть в них не вмешиваются ни закон, ни досужие сплетники. Ведь вот викторианская семья – воплощение жестокости и страдания – охраняется законом и возводится в образец добродетели, а всякая попытка сделать людей хоть немного более естественными, счастливыми и терпимыми объявляется греховной, – это ли не наглядный пример того, как глубоко укоренился в нашем обществе скрытый садизм? Как умеют люди губить собственное счастье! Как ненавидят они счастье и радость! Чего стоит сумасбродная выдумка, будто женщина, которая «знала» больше одного мужчины, – «нечиста»! Ведь очень многие женщины быстро проникаются глубокой неприязнью к своему первому мужчине, а настоящее счастье и удовлетворение дает им только четвертый, шестой или десятый.

Увы, «так уж создан человек»: в любовной жизни большинства людей краткие счастливые передышки всегда будут снова и снова надолго сменяться страданием. «Половой вопрос» будет разрешен лишь в золотом веке, когда род людской достигнет совершенства. А до тех пор нам остается только вздыхать при виде загубленных жизней и размышлять о том, что мужчины и женщины могли бы стать друг для друга великим утешением и отрадой, а между тем они только и делают, что друг друга мучают…

Мне не жаль Джорджа и Элизабет. Они были счастливы в тот день и в другие дни, – а хотя бы один день полного счастья оправдывает всю горечь бытия.

Они вышли из «зарослей» в просторный сад и не спеша побрели по Большой Аллее, где хлопотали садовники, высаживая весенние цветы. Крокусы почти уже отцвели, и косилка, негромко жужжа, подравнивала нежный зеленый дерн привольных лужаек. Глядя на аккуратно подстриженные тисы, Джордж и Элизабет заинтересовались: уж не кардинал ли Уолси их посадил? Оба весьма неодобрительно отозвались об отлитых из свинца трех грациях и, проходя под деревьями по берегам каналов, заметили, что в воде начинают раскрываться прохладные зеленые листья лилий. Они остановились в конце Большой Аллеи и долго молча смотрели на воронки и водовороты Темзы, на свежевыкрашенные к лету барки, на нежнейшие перистые ветви молодых ив, колышущихся под ветром. В Королевском саду, на верхней дорожке и в липовой аллее, где под каждым деревом густо разрослись и уже полегли в траву, увядая, фиолетовые крокусы, они рассуждали о Карле I и заспорили о его распре с парламентом, словно она была делом не прошлых веков, а нынешнего дня. Романтически настроенная Элизабет сочувствовала томному красавцу Карлу; Джордж выступал на стороне вигов и ратовал за политические свободы, хоть весьма не одобрял пуританского вандализма. Они миновали двор с фонтаном, потом прекрасный тюдоровский дворец, прошли по берегу реки и наконец уселись под деревом завтракать. Они болтали, и спорили, и смеялись, и строили планы, и переделывали весь мир по-своему, и преисполнялись (бог весть почему!) сознанием собственной значительности, и держались за руки, и целовались, когда думали, что никто их не видит… Да, они были счастливы.

Дорогие мои Влюбленные! Не будь вас, как скучен был бы мир! Где бы вы мне ни повстречались, я всегда смотрю на вас с нежностью и потихоньку желаю вам счастья. Помню, я от души посочувствовал одному старому французу-поэту, с которым мы как-то в тихий вечер прогуливались по Бульварам; мимо нас пара за парой проходили влюбленные, держась за руки, тесно прижимаясь друг к другу, и глаза их так и сияли. Весенний воздух пьянил их, добрые парижане смотрели снисходительно, а чувства били через край, каждый восхищался совершенством другого, восторга было уже не сдержать – и то и дело какая-нибудь парочка, укрывшись кое-как за ближним деревом, начинала целоваться взасос. Никто не мешал им, никто не глядел косо, полицейский и не думал арестовать их за нарушение приличий. Старый поэт остановился и положил руку мне на плечо.

– Mon ami[29], – сказал он, – я старею! Мне скоро шестьдесят. Иной раз, когда я иду по улице и вижу эту пылкую молодежь, я ловлю себя на мысли: «Какое бесстыдство! Почему это позволяют? Почему я должен смотреть на чужую страсть?» А потом вспоминаю, что и сам был молод, и тоже, пылкий и счастливый, бродил по улицам то с одной, то с другой своей возлюбленной, и каждая казалась мне прекрасной, и каждую я любил вечной, неумирающей любовью! И я смотрю на эти влюбленные парочки и шепчу про себя: «Allez-у, mes enfants, allez-у, soyez heureux!»[30]

Дорогие мои Влюбленные! Будем всегда помнить, что в вас – единственная отрада этого жестокого мира.

Джордж и Элизабет в тот солнечный день не спешили уходить из парка; а под вечер, когда стало прохладно – в Англии апрель холодный, – они медленно пошли назад по длинным аллеям, совсем как влюбленные парижских Бульваров: они тоже шли рука в руке, тесно прижавшись друг к другу, и глаза их так и сияли, и они тоже останавливались, и губы их сливались в поцелуе, потому что радость жизни и упоение любовью неодолимо влекли их друг к другу.

Они были так счастливы, что не замечали усталости.

5

Увлекательно наблюдать, как люди строят свою судьбу и сами же вновь ее ломают, увлекательно видеть, как неукротимый порыв вдруг сбивает их с проторенного пути, как они мечутся, делают глупости, терзаются и вновь находят себя. Можете ли вы назвать самое неинтересное место, самую скучную улицу на свете? А ведь до чего увлекательно было бы узнать, как живут и чем дышат ее скучные обитатели!

В жизни каждого взрослого человека есть два центра, два полюса деятельности – экономический и сексуальный. Есть два врага – Голод и Смерть. С тех пор, как станешь взрослым, вся твоя жизнь зависит от уменья противиться этим двум исконным врагам – Голоду и Смерти. Пусть кажется, будто человечество за свою историю сильно их изменило, и, однако, они остаются: никуда не уйдешь от Голода и Смерти, от необходимости есть и стремления жить без конца.

Итак, возникают две задачи: экономическая и сексуальная. Ни для той ни для другой нет готового решения. Жизнь становится сносной – не скажу «счастливой», хоть и верю в счастье, – постольку, поскольку вам лично удалось решить обе эти задачи. В юности всем нам подсказываются решения, освященные традицией, – и по тому, как быстро мы поймем их нелепость, можно почти безошибочно судить о нашем уме. Едва мы поняли истинную цену этих решений, перед нами встает новая, куда более сложная задача: как же построить свое счастье в обход существующих Законов (или правил, установленных обществом) или наперекор им – и в то же время не погрешить против чувства Справедливости, не посягнуть на права другого.

Обыкновенный человек, дикарь, пролетарий, будь то мужчина или женщина, решают задачу просто: для них главное – количество. Ешь и совокупляйся вволю и даже больше того, – и ipso facto[31] будешь счастлив. Набивай мошну свою. Великолепный Яго, до чего же ты глуп! Благородный Калибан, до чего безмозглая скотина! Для первобытных людей, для героев Гомера или рабочих жареная говядина заманчивей всяких пиршеств. Разграбить город и изнасиловать всех женщин подряд – вот сладострастнейшая мечта цивилизованных дикарей на протяжении многих веков. Проделать то же самое не открыто, с мечом в руках, но втихомолку, при помощи денег, – вот подлинный идеал деловых людей, прославленных на весь мир доктором Фрэнком Крейном. Поумнев, человечество выносит им свой приговор – да разделят они участь мегатерия и дикого осла.