Читать интересную книгу Тень - Квинтус Номен

«наркозом» говорил и говорил ли вообще). А Шэд впитывала «новые знания» с огромным интересом, ведь теперь она стала лучше понимать творящееся в стране и, что для нее было особенно важно, причины, порождающие всепроникающую взаимопомощь и поразительный патриотизм советских людей. И с каждым днем Таня Серова все больше осознавала, что ее миссия не закончится, скорее всего, с исчерпанием «особого списка»…

И понимала, почему даже когда жизнь становится невероятно трудной, люди все же придумывают что-то новое и интересное. Приехавший еще в декабре с подачи Кржижановского харьковский инженер Терехов, который в прошлом году работал на восстановлении стеклозавода в Мерефе, некоторое время обсуждал идею строительства электрической стеклопечи с инженерами второго завода, затем — после соответствующих посылов с их стороны — с Таней. В свое время Шэд Бласс не то, чтобы сталкивалась с производством стекла, а просто побывала на парочке заводов, чтобы позаимствовать кое-какие «забавные стеклянные вещички для личных нужд» до того, как роботы нанесут на них маркировку — но и мельком увиденного ей хватило, чтобы высказать по-настоящему «новое слово в стеклоделии». Инженер вообще-то задал ей лишь один существенный вопрос:

— Я читал о том, что венецианцы отливали зеркальные стекла на олове, но ведь олово очень быстро окисляется и окись эта намертво к стеклу прилипает. В Венеции это просто вытеснялось к краю листа, и в брак отправлялось до половины стеклянной массы…

— Евгений Станиславович, а заполнить туннель аргоном или хотя бы азотом вам религия не позволяет?

— Какая религия?

— Я не знаю точно… та, которая запрещает плавку стекла желать в атмосфере инертного газа. Или просто в бескислородной атмосфере, ведь олово кислородом окисляется? Закачиваем над печью азот тот же, и все счастливы.

— Интересная идея, но где же взять столько азота?

— Да хоть у меня в лаборатории: мне азот не нужен, я его просто в воздух выпускаю.

— Откуда выпускаешь?

— Из ректификатора. Ах да, вы же не знаете… В лаборатории делают разные лекарства, в том числе ибупрофен. Чтобы делать ибупрофен, нужно много углекислого газа, который я просто вымораживаю из дымовой трубы нашей электростанции. Чтобы его заморозить, я сначала сжижаю воздух турбодетандером, в ректификаторе кислород отделяю — он много кому нужен, а азотом в морозилке охлаждаю выхлоп дымовой трубы. И потом весь этот азот выпускаю в воздух, так как он мне больше не нужен — но могу и в стеклянную печь выпускать.

— Это уже очень интересно. Как думаешь, здесь можно будет поблизости опытную печь выстроить? Чтобы трубу с азотом от твоей морозилки протянуть?

— Дайте подумать… Здесь у меня метров двести… а болотце и засыпать можно… стройте. Я думаю, что уже в начале апреля можно к строительству приступать. Вот только с электричеством… Вы не знаете, где можно найти паровую турбину мегаватта на три?

— Да, с электричеством могут быть проблемы…

— Ладно, я их решу. Считайте, что электричества достаточно, и жду от вас проект экспериментального стекольного завода. К апрелю успеете составить?

Но этот разговор еще в декабре состоялся, а в январе такие интересные собеседники Тане не встретились. А не такие интересные… Двадцать четвертого января Таня тепло попрощалась с выписанным из госпиталя подполковником Мерзликиным, получившим направление в армию генерала Ватутина в Венгрию. На только что учрежденную должность заместителя начальника тыла по трофеям. Вообще-то подполковник до госпиталя доехал едва живым, причем с «приговором» на ампутацию ноги — но Таня его вылечила, ногу так и не отрезав. Вероятно, именно поэтому прощание и было таким теплым:

— Татьяна Васильевна, я вас всю жизнь помнить буду и детям, и внукам завещаю помнить. Вы же мне больше чем жизнь спасли, вы мне будущее сохранили! Я для вас все, что угодно готов сделать!

— Григорий Григорьевич, да ничего особенного я для вас не сделала, я просто людей лечу как умею.

— Но вы-то умеете лучше всех!

— Возможно… но могла бы еще лучше лечить. Но мне здесь электричества не хватает… знаете что, там, у венгров, наверняка есть ненужные им электростанции…

— Это как — ненужные?

— Раз они на нас напали, значит им нужно было что-то у нас забрать. И совсем не нужно то, что у них было. А раз уж им электростанции… небольшие, мегаватт на пять-десять, да хотя бы и на пару всего, не нужны, то я с удовольствием их себе бы взяла. Освещение в госпиталях нормальное бы устроила, питание бы наладила получше и повкуснее. Кстати, если вам попадутся ненужные промышленные холодильники…

— Но я же не могу распоряжаться…

— Я читала приказ по учёту и использованию трофейного народнохозяйственного имущества в службах тыла. Вы, если что-то для меня полезного найдете, накладные на отправку этого в Ковров у Ватутина подпишите — и всё.

— А Ватутин подпишет? Вы, Татьяна Васильевна, не совсем…

— Он подпишет. Потому что сам знает, зачем мне это.

— Обещать не буду, но постараюсь…

В этот же день Николай Федорович распечатал «совершенно секретное» письмо из военно-медицинского управления Советской Армии, в котором товарищ Бурденко сообщил, с какими сложностями сталкивается производство тех лекарств, которые позволили вылечить самого Ватутина, и просил «по мере возможности отправить в адрес Третьего учебного госпиталя г. Коврова трофейные электростанции мощностью до шести тысяч киловатт, можно даже не совсем исправные».

Приехавший в расположение через три дня Мерзликин, прекрасно зная об «особой любви» Ватутина к венграм, даже не удивился, получив сразу же по прибытии приказ, заставивший его лишь хищно улыбнуться и потереть довольно руки…

Через месяц, двадцать третьего февраля, Николай Федорович подошел к телефону «ВЧ»: обычно по этому аппарату шли переговоры со Ставкой или со «смежниками», но дежуривший на телефоне капитан похоже не понял, кто вызывает генерала на этот раз. Да и сам Ватутин понял это не сразу — голос в трубке был… незнакомый:

— Николай Федорович? Ух, наконец-то дозвонилась… Это Серова вас беспокоит…

— Серова? А вы вообще кто?

— Серова Таня, главный врач третьего ковровского госпиталя. У меня небольшая просьба: скажите вашему замначальника по тылу, что мне больше не надо электростанций присылать. Огромное вам спасибо, теперь лекарств мы будем делать сколько надо, и даже с запасом — но нам сейчас просто некуда новые электростанции ставить. Вы не рассердитесь, если я парочку нашим смежникам передам?

— А… понял, какая Серова. Ладно, я распоряжусь, а вы… вы электростанции получили и сами решайте, куда их ставить. Еще чем-то армия вам помочь может?

— Нет, спасибо. Вы, главное, побеждайте побыстрее, мы сами для вас все сделаем. До свидания.

— До свидания… — Ватутин, положив трубку, усмехнулся, и, повернувшись к замершему рядом капитану, вслух выразил свое недоумение:

— Интересно, как эта женщина смогла по ВЧ позвонить?

Капитан, вероятно не сообразивший, что вопрос риторический, с готовностью ответил:

— Это же Ковров, на пулеметном заводе там аппарат ВЧ установлен. А уж если у нас тут про Серову легенды ходят, то уж там ее наверняка каждый знает и пожелания ее готов исполнить.

— В Коврове-то да, но коммутатор ВЧ только в Кремле… значит, и нам нужно ее пожелания исполнять. И раз уж Серова приказала нам побыстрее побеждать, то кто мы такие, чтобы ее приказ не исполнить? Соедините-ка меня со службой тыла…

Строительство новой электростанции (там предполагалось поставить четыре генератора по шесть мегаватт) началось еще в середине февраля. В значительно степени снова методом «народной стройки», только сейчас в числе привлекаемого народа было и более двух сотен пленных немцев. Которых, естественно, охраняли работники НКВД — впрочем, и сами милиционеры от копания и таскания не отлынивали. Приказ охранять немцев никто, естественно, не отменял — но ковровская милиция уже привыкла к тому, что эти самые немцы дисциплину не нарушали, побеги или какие-то другие безобразия не готовили. И вообще, безропотно и даже с определенным энтузиазмом выполняли «поручения» Белоснежки. Так что даже местное руководство милиции закрывало глаза на то, что «охрана» на службу даже оружие не брала: винтовка на плече сильно мешает процессу копания и таскания, а куда ее положить на стройке?

Точно так же «допускались некоторые послабления» и на втором заводе: уже почти сотня немцев официально была принята в качестве рабочих на завод. То есть если уж совсем официально, то они все числились на «моторном производстве», цех которого находился за заводским забором — но по факту почти два десятка немцев трудилось в инструментальном цехе, больше десятка — в энергетическом (причем в последнем трое были вообще инженерами). Конечно, к производству оружия немцев никто не допускал, но без них, работающих на «вспомогательных» участках, план было бы выполнить гораздо труднее.

Настолько труднее, что Дмитрий Федорович Устинов, посетивший завод в конце