«С жиру бесятся буржуи, — хмуро подумал Степаныч, припоминая виденный аккурат перед демобилизацией в клубе фильм „Война и мир“. — Бедняки в дырявых лачугах вместе со всем семейством ютятся, а иные господа — на охоту в бархатных туфлях выходят…»
Сравнение так ему понравилось, что ефрейтор еще раз осуждающе кивнул и произнес уже вслух.
— Вот именно, в бархатных туфлях… — И прибавил Семеняк, будучи абсолютно уверенным в собственном праве и правоте: — Ничего, погодите, — скоро тут все иначе станет. Мы вас научим по-людски жить-то…
Фрицев Семеняк учуял, как и Кузьмича, издали, по резкому табачному духу и неизменному аромату супротивблошиной присыпки.
Ветерок веял с правой стороны, значит, и засада хоронилась где-то там, в придорожных кустах. Можно было завернуть крюк и обойти вражеский дозор, но разведчик решил рискнуть. Они же кого поджидают? Вражескую диверсионную группу! Значит: нескольких молодых, хорошо вооруженных парней в камуфляже или красноармейской форме. А тут — какой-то одинокий старик едва ковыляет. Причем совершенно не таясь, опираясь на клюку и приволакивая ногу. С лучковой пилой через плечо и плотницким топором за поясом. Нет, никак не должен заинтересовать немецких солдат пожилой крестьянин, да к тому же — идущий с противоположной фронту стороны. Ко всему прочему, очень удачно случилось, что он не успел в этом месяце подстричься. Все собирался, собирался, но то одно, то другое. И теперь отросшие не по уставу РККА волосы, в совокупности с трехдневной щетиной, придавали облику Степаныча еще более достоверного, цивильного вида.
Ну и кроме всего прочего, оставался риск, что какой-либо особо глазастый немец уже разглядел одинокого ночного путника. И если тот вдруг бросится в придорожные кусты, предугадать реакцию солдат будет несложно. И хорошо, если только догонять бросятся. А если очередью полоснут? Убить или ранить, может, и не сумеют. В лесу это не так просто сделать, даже если отчетливо видишь цель, но тревогу на всю округу поднимут как пить дать. Ночью выстрелы далеко слышны.
Поэтому ефрейтор Семеняк продолжил неспешно шагать дальше по дороге, вдруг потерявшей всю свою недавнюю гладкость. Отчетливо осознавая, с каким удовольствием он променял бы ее на самые глубокие рытвины и колдобины родных мест.
— Хальт! — Властный окрик прозвучал неприятно резко и зло.
Степаныч остановился и притворно удивленно принялся вертеть головой по сторонам. А не найдя источника звука, даже на небо взглянул. И не зря старался, не напрасно лицедействовал… Из кустов, как раз там, где разведчик и предполагал засаду, раздался довольный хохот, а еще пару мгновений спустя на дорогу вышли два солдата в полевой форме СС.
— Кто такой? Куда прешь, старик? — по-немецки спросил тот, что с виду был моложе.
Степаныч изобразил поклон и полнейшее недоумение на лице. Решив, что обычному крестьянину не обязательно понимать чужой язык. Но на всякий случай приложил ладонь к уху.
— Аусвайс! — громче рявкнул парень, явно довольный возможностью проявить власть и требовательно протянул руку ладонью вверх.
Семеняк энергично закивал головой, суетливо полез во внутренний карман пиджака и услужливо подал солдату кисет, туго набитый самосадом.
— Что ты мне тычешь? — удивился тот.
— Ну чего ты расшумелся, Ганс? — урезонил его второй солдат, выглядевший старше. — Старик решил, что ты закурить хочешь, вот и угощает. Небось, по себе знает, что у солдат без курева уши пухнут.
— А документы? — не сдавался тот, хотя кисет взял и осторожно принюхался.
— Да вон его документы… — указал на плотницкий инструмент второй. — Или ты считаешь, что большевики теперь своих диверсантов вместо автоматов — пилами и топорами вооружают? Чтобы страшнее казались?
Ганс неуверенно хохотнул.
— Битте, битте, герр… — угодливо поклонился солдатам Семеняк. Немного подумал и уже не так уверенно прибавил: — Данке шин…
— Видишь, — усмехнулся старший солдат. — Человек от всей души угощает. Бери, закуривай, раз такой случай представился. А то, как я погляжу, начальство о нас совсем позабыло. Вторые сутки в засаде сидим. Совсем озверел наш капитан после прибытия того майора из Берлина.
Немцы так ловко свернули самокрутки, что Степаныч даже удивился. Ведь всегда считалось, что вермахт настолько хорошо снабжают сигаретами, что окопные фрицы еще и не всякую марку курить соглашаются. Похоже, к концу войны, и тут у них не так все гладко, как прежде было…
Тем временем второй солдат, тот, что старше, внимательнее оглядел мнимого плотника и требовательно указал на топор. А когда Степаныч подал ему свой инструмент, немец, подсвечивая себе небольшим фонариком, внимательно осмотрел лезвие. Но мог и не беспокоиться, тут все было в порядке. Этот топор хозяйственный ординарец подобрал в одном из боев, в захваченном немецком блиндаже. И клеймо на обушке стояло фирмы «Золинген».
— Гут, — одобрил солдат. Попробовал пальцем заточку рубящей кромки и еще раз кивнул. — Зер гут… — а возвращая инструмент, прибавил: — Но так носить нельзя.
И видя, что крестьянин не понимает, объяснил жестами, тыкая пальцем, хотя и не переставал при этом говорить.
— Сними топор с ручки… И держи отдельно. Все вместе — считается оружием… Мы с Гансом не привередливые, но если попадешься жандармам, табаком не отделаешься.
— Эй, Бруно, ты так рассматривал топор, словно выискивал, с какого боку он заряжается… — поддел товарища Ганс.
— Понимал бы что, сопляк, — чуть погрустнел тот. — Я же и сам, по довоенной жизни, Tischler. И добрый плотницкий инструмент от колуна даже на ощупь отличу. Больше того, ты обратил внимание, что старик левша?
— И что из этого? — удивился молодой солдат. — Мало ли левшей?
— Понимал бы, — насмешливо хмыкнул старший. — А то, что и лезвие топора заточено именно под левую руку. Такой аусвайс нарочно не подделаешь. Так-то, парень…
Благодаря частым занятиям с Корнеевым, ефрейтор Семеняк довольно сносно понимал немецкий и мысленно поблагодарил неизвестного левшу, от которого он унаследовал топор. То-то им так удобно было пользоваться!.. И удивился: «Вот ведь оказывается как — бьем фашистов, а убивать приходится мастеровой люд. К примеру, я, умеющий многое сделать собственными руками, о такой тонкости и не слышал раньше. Надо же, придумали: топор для левши…»
— Ступай, — махнул ему тем временем бывший столяр, слегка подталкивая в спину. — Давай, давай… Шагай отсюда, старик, пока мой товарищ колбасу в котомке не унюхал… Небось, заждались дома родные-то добытчика.
— Данке шин, — еще раз поклонился Степаныч и неторопливо поковылял дальше, время от времени как бы опасливо оглядываясь. Но можно было не беспокоиться. Немецкие солдаты еще постояли немного на дороге, докуривая забористый самосад старшины Телегина, и полезли обратно в кусты, к остальным товарищам, — дожидаться русских диверсантов. Настоящих диверсантов, которые в камуфляже и с автоматами. А то и с парашютами.
* * *
Дверь склада оказалась закрытой только на щеколду.
Хмыкнув, майор тихонько потащил створку на себя. Когда щель стала достаточно широкой, чтоб протиснуться, он пропустил вперед Петрова, а потом и сам проскользнул в помещение, тщательно прикрывая за собой дверь. Офицеры немного постояли, давая глазам, после света фонаря, снова привыкнуть к потемкам.
Внутри стояла такая гробовая тишина, что удалось расслышать, как за стеной поскрипывали доски на помосте пристани под ногами у часового. Видно, речная сырость заставляла солдата постоянно двигаться… Вот он и бродил взад-вперед… Скрип-скрип… скрип-скрип… Скрип-скрип… И еще внутри склада стоял очень сильный, устойчивый запах. Как в церкви или на похоронах: елейно, приторно.
— Ну что, сапер, рискнем? — прошептал Корнеев прямо в ухо Петрову. — Щелкнем зажигалкой? Как думаешь: ничего не взорвется?
— Не должно… — чуть дернувшись от неожиданности, но совершенно уверенным тоном ответил Виктор. — Насколько я помню из курса химии о стеаринах и парафинах: пожароопасных веществ здесь хватает с избытком, а вот из взрывоопасных компонентов для производства свечей вроде бы ничего не используют. А если и используют, то все это «добро» в другом складе должно находиться. Да и на дверях никакого предупреждения, типа «Ахтунг!» или улыбки «веселого Роджера», не наблюдалось.
— В любом случае рисковать придется. Без света — что мы тут увидим?.. Темно, хоть глаз выколи.
Майор присел и, на всякий случай прикрываясь полой кителя, осторожно чиркнул зажигалкой.
Крохотный огонек сперва погрузил склад в еще более кромешную тьму, а потом успокоился, разгорелся и высветил фрагмент длинных стеллажей, тянущихся вдоль стен и уставленных разнокалиберными ящиками и коробками. Корнеев повернулся в другую сторону — там складировались большие мешки.