Читать интересную книгу Дорогие девушки - Фридрих Незнанский

Эта песенка весь день вертелась у него в голове, пока он готовился к «делу». Теперь все было готово.

Вся кухня была покрыта сверкающим целлофаном. На столе лежали аккуратно разложенные инструменты — кусачки, щипцы, иглы, пара остро отточенных ножей. В специальной вазочке лежали презервативы. С некоторых пор он стал брезглив и всегда пользовался презервативами, боясь подхватить «трупный яд», о котором он прочел в какой-то книжке. (Он не слишком-то верил в существования трупного яда, но береженого Бог бережет.)

На соседнем столе были разложены краски и растворители. В углу стоял мольберт с готовым холстом. Он посмотрел на холст и с удовольствием подумал: «Это будет шедевр! Я сделаю все не так, как обычно. Я устрою здесь настоящий анатомический театр. И я буду не единственным зрителем!»

Он достал из кармана халата шприц и несколько ампул с антибиотиками и анестетиками и положил все это на стол, словно клал на картину последний штрих. С удовлетворением оглядел столы и кивнул. Теперь все было на месте. Пора браться за работу.

На этот раз он не остановился в дверях, а прошел прямо к клетке. Решительно сдернул рукой покрывало и сказал:

— Пора начинать!

Женщина, лежащая на полу, была связана по рукам и ногам, так, что не могла пошевелиться. Рот ее был заклеен скотчем. Глаза были полны ужаса.

— Ничего, ничего, — сказал он с мягкой улыбкой. — Мы ведь давно знакомы. Раньше ты меня не боялась, помнишь? Знаешь, я даже подумал, что у нас что-то получится. Думал, что мы с тобой… — Он дернул щекой. — А, неважно. В конце концов, ты сама во всем виновата. Ты все испортила.

Внезапно его взгляд похолодел.

— С чего ты решила, что ты умней меня? — спросил он резко. — Неужели я похож на кретина? Нет? Тогда почему ты решила, что я кретин? Сучка… Все вы сучки…

Он страдальчески поморщился.

— Это из-за вас я стал таким. Ну, ничего. У нас впереди куча времени. Я не стану убивать тебя быстро. Я буду колоть тебе обезболивающее, чтобы ты подольше протянула. Вот увидишь, я сотворю из твоего тела шедевр!

Он ободряюще улыбнулся женщине, достал из кармана халата ножницы и наклонился к ней. Она по-прежнему смотрела на него с ужасом. Из опухших глаз пленницы брызнули слезы.

— Ну-ну, — успокаивающе проговорил он. — Я не сделаю тебе больно. Просто приведу тебя в порядок.

С этими словами он ловко, в два приема, разрезал памперс, который несколько часов назад заботливо надел на женщину, стянул его с ее влажных бедер и, брезгливо сморщившись, бросил в мусорное ведро, стоявшее тут же.

— Ну вот, — сказал он. — Теперь порядок. А сейчас я тебя помою, чтобы ты была чистая. А потом попрыскаю духами. Я еще не говорил? Я купил для тебя отличные духи! Сто долларов за флакон! Ты любишь запах пачули? По глазам вижу, что любишь. А если нет… Это не важно. Главное, что я его люблю. Ну, давай, иди ко мне!

Он протянул к пленнице загорелые, мускулистые руки, подхватил ее под мышки и выволок из клетки.

4

…

«И фильмы Пазолини я тоже люблю. Но твой любимый — про Содом, не смотрела. Думаю, мы посмотрим его вместе. Тем более что ты не пропускаешь ни одного показа».

Плетнев щелкнул по клавише компьютера и свернул картинку.

— Ну и как — нашел? — спросил он у Турецкого.

— Угу, — ответил тот.

Турецкий сидел за столом и внимательно просматривал фотографии. Плетнев, сидевший по другую сторону стола, старался на них не смотреть, а когда взгляд его невольно падал на снимки, он тут же отводил его и, вздыхая, думал: «Это не для моих нервов. Определенно».

На снимках были изображены жертвы московского маньяка, который лютовал в столице уже почти полтора года. Расчлененные тела, отрезанные руки и головы… Плетнев хмурил лоб и думал: «Бывают же на свете мерзавцы».

— Интересно, — произнес между тем Александр Борисович, задумчиво щуря серые глаза.

«Что там может быть интересного? Сплошное мясо», — подумал Плетнев, но все же спросил вслух:

— Что именно?

— Вот, посмотри — здесь и здесь.

Турецкий протянул Плетневу два снимка.

— Ты уверен, что я должен на это смотреть? — недовольно поинтересовался Плетнев.

— Уверен, — сухо, без всяких эмоций ответил Александр Борисович.

Плетнев был в этом отнюдь не уверен, но вздохнул и взял фотографии. Бегло на них посмотрел, отложил и спросил:

— Ну и что? Тела как тела.

— Да, но обрати внимание на то, как они лежат.

Плетнев снова взял в руки снимки. Однако, как он ни вглядывался, а ничего интересного в расположении частей тел так и не заметил.

— Все равно не понимаю, — сказал он. — Что тебя так привлекло в этих фотографиях?

— А то, что убийца не просто бросил их рядом с мусорными баками. Он словно пытался придать им определенную… — Турецкий замялся, не находя подходящего слова. — …Ну форму, что ли. Посмотри, какие странные позы. И как лежат руки возле тела на этой фотографии.

Турецкий ткнул пальцем в один из снимков.

Плетнев снова посмотрел, на этот раз гораздо тщательнее. На этот раз ему тоже показалось, что тела лежат не просто так, а со смыслом. Вот только понять этого «смысла» было нельзя.

— Ну как? — нетерпеливо спросил Александр Борисович. — Что ты думаешь?

— Не знаю, — сказал Плетнев. — Может быть, ты и прав. А может быть, и нет. Я не силен в композициях.

Лицо Турецкого словно оцепенело.

— Что? — спросил он. — Что ты сказал?

— Я сказал, что не знаю.

— Нет, потом!

— Потом? — Плетнев пожал плечами. — Да не помню я. Сказал, что не разбираюсь в этих позах.

— Нет, ты сказал не так, ты сказал — «не разбираюсь в композициях»!

— А какая разница?

— Большая. — Александр Борисович поднялся из-за стола. — Я отлучусь часа на полтора. Мне нужно срочно заехать домой.

Плетнев смотрел на коллегу удивленно.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Не знаю, — ответил Турецкий. И весело добавил, передразнивая предыдущие слова Плетнева: — Может быть, да. А может быть, и нет. Все зависит от «композиции».

Турецкий смахнул со стола в карман пачку сигарет и стремительно зашагал к выходу.

Домой он спешил, чтобы заглянуть в дневник.

* * *

…

«Сегодня вечером встретился с женой Родиона Плотникова. Женщина нервная и сильно измотанная. Видать, много кровушки попил ей муженек. Хотя и у нее характер не сахар. Встретила холодно и настороженно. Провела на кухню. И произошел между нами следующий разговорец».

Нет-нет, ниже. Турецкий перевернул страницу и провел пальцем по строчкам. Ага, вот!

…

«— А как дочка? Она не скучает по папе? Чем она там занимается?

— Ей тоже скучать не приходится. Бабушка занимается с ней живописью. У меня мама — заслуженный художник СССР. Кстати, Родион ведь тоже художник. Правда, самодеятельный. Он все выходные проводит с кистью в руке. Обожает Тициана и Рембрандта. Хотя зачем я вам это рассказываю? Вы ведь и без меня все знаете. Вы ведь его приятель.

— Да, — говорю, — знаю.

Хотя на самом деле ни черта не знаю. Выходит, Плотников — любитель живописи. Никогда бы не подумал. Инженер-конструктор, который обожает Тициана и Рембрандта. Такое не часто встретишь.

— Видели бы вы его в эти моменты, — с улыбкой продолжает Плотникова. — Глаза горят, стоит перед холстом весь расхристанный, перепачканный краской. Настоящий художник.

— Да-да, — говорю, — натурально художник».

Александр Борисович скользнул взглядом еще ниже и прочел, от волнения с трудом разбирая собственные каракули.

…

«Плотников — художник-любитель. И, как у каждого художника, психика у него должна быть неустойчивая. Для следствия он — просто подарок. Лучшей кандидатуры на роль маньяка и не найдешь».

Турецкий встал из-за стола и прошел к стеллажам с книгами. Он провел пальцем по корешкам книг и остановился на нужной. «Тициан» — гласила надпись на корешке.

Александр Борисович вынул книгу, сел с ней в кресло и принялся листать, внимательно разглядывая репродукции, в левой руке он держал фотографии расчлененных женских тел. Время от времени Турецкий задерживал взгляд на репродукции, переводил его на снимок, хмурил брови и отрицательно покачивал головой — не то.

И вдруг лицо его словно бы осветилось.

— О, черт, — тихо воскликнул Александр Борисович и потер пальцами лоб. — Она. Точно она!

Поза обнаженной фигуры была очень похожа на позу изувеченной девушки на снимке. Да что там — это была одна и та же поза!

— Никаких сомнений, — тихо проговорил Александр Борисович. И холодно добавил: — Художник, мать его…

Отложив альбом и снимки, Турецкий достал из кармана телефон и, отыскав в справочнике нужный номер, нажал на кнопку вызова.