Читать интересную книгу Похищение - Михаил Соколов

Ну ладно. Я вытащил нож из глотки убитого и поспешил к поверхности. Помня откуда спускались стропы подъемника, я сейчас примерно знал расположение катера над моей головой. Забирая немного в сторону, чтобы вынырнуть у борта, противоположного тому, где причалила "Казанка" Терещенко, я медленно двигая ластами, постепенно вспылвал. Становилось светлее с каждой секундой. И все четче вырисовывался над головой громадное, как воздушный шар, брюха покоящегося надо мной катера.

Все-таки, я немного спутал направление и вспыл прямо к кормовому винту. Их было два - больших, толкающих многотонную тушу катера вперед, и, хоть сейчас лопости неподвижно застыли мне стало неприятно, когда я представил, с какой легкостью они могут перемолоть живую плоть человека. Мою плоть, - вздумай кто включить сейчас дизели.

Пора было всплывать. С момента моей последней схватки с прошло минуты три-четыре. В любой момент сверху спустят пустые крюки за новой партией, потом минут десять ещё будут ждать, затем станут нырять, чтобы узнать причину задержки. Так что у меня в лучшем случае ещё минут десять есть. Возможно, ещё меньше.

ГЛАВА 62

ПРАВО СИЛЬНОГО

Вынырнув, я осмотрелся. Вверху по борту никого не обнаружил. Я находился ближе к корме с противоположной от берега стороны. Я так и расчитывал. Поплыл вдоль борта. Я думал, что и здесь должно быть подобие лестницы, вроде той, к которой привязывал лодку Терещенко. И на этот раз мои надежды оправдались. Если нет, пришлось бы плыть к якорным цепямь. Так или иначе, взобрался бы.

Сбросив с плеч ненужный уже акваланг, я закрепил его ремешком за скобу ступеньки. Маску и ласты оставил здесь же. Жаль, ныряя в воду, я не рискнул брать с собой пистолет. Подумал, что будет неудобно нырять с пистолетом. Впрочем, первым поднимать шум я не намеривался, а когда здесь все закипит, я уже буду с оружием.

С такими оптимистичными мыслями я и полез наверх, на пиратский манер зажав лезвие уже послежившего мне ножа меж собственных зубов.

Я долез до верха и выглянул в прорезь железного бортика. Какая-то будка, прикрывавшая, возможно, необходимые судну механизмы, сейчас очень удачно скрывала и меня. Перемахнув бортик, я оказался на палубе. .

Я приник спиной к будке. За ней слышались голоса. Несколько человек спокойно беседовали, значит тревогу ещё никто не поднимал. Метрах в пяти от будки, за которой я прятался, начиналась палубная пристройка, стеклянными окнами смотревшая на пестрящие тут и там клочки парусов яхт и серфингов, владельцы которых воспользовались прекрасным днем для массового отдыха. Между пристройкой с её окнами и бортом был проход около метра. Я расчитывал добраться туда, чтобы и дальше продолжить свою экскурсию незамеченным. Как это сделать, я не знал, потому как с противоположной стороны этой чертовой будки стояли несколько человек, каждый из которых, оглянувшись, мог заметить мои передвижения.

Когда мне надоело ждать - а это наступило через пару минут, - я, спокойно шлепая босыми мокрыми ступнями о крашенный металл палубы, неторопливо отправился к проходу. И почти удалось дойти, когда кто-то меня окликнул. Я сделал вид, что не понимаю, к кому относится ленивый возглас, тут же повторившийся:

- Эй, кому говорят, подожди.

Я уже был под прикрытием. Ближайшая металлическая дверь, как и всё здесь свежепокрашенная, была приоткрыта, едва не перегородив проход. Я заглянул. Гальюн. То есть, туалет. Я, пригнувшись, стал за дверцей. Дверца была маленькая, и мне было неудобно. Стоять скрючившись пришлось недолго. Какой-то парень (я все время искал вчерашних знакомых и как на зло, не находил) торопливо обогнув дверцу, внезапно столкнулся с лезвием у горла.

Я его не ударил, а просто прижал лезвие к сонной артерии. Свободной рукой я на всякий случай зажал ему рот.

- Тихо, тихо... - прошептал я ему на ухо. - Не дергайся, а то я случайно дернусь. Будешь вести себя тихо? Мне тебя не надо резать?

Паренек кивал, обещая не дергаться и вообще вести себя тихо. Я убрал руку, зажимавшую ему рот и действительно крика не услышал.

- Где Клин?

- У себя.

- У себя это где?

- В кабинете.

- Как пройти?

- Мы ходим через трюм. Есть ещё какая-то дверь, но она постоянно закрыта и никто не имеет ключа.

- Сколько вас здесь всего?

- Человек пятнадцать.

- Женщины на борту есть?

- Нет... хотя была с утра одна. Сейчас не знаю.

- Елена?

- Не знаю. Я голос только слышал, не разобрал.

Я быстро его обыскал. У парня оружия не было. Я был в затруднении, не знал, что с ним делать? Мне он, вроде, ничего плохого не сделал, сейчас не сопротивлялся, вел себя прилично... Но с другой стороны...

Я убрал лезвие от горла и, перехватив нож, резко ударил тяжелым металлическим обухом ему в висок. Парень рухнул на палубу, как подкошенный. Мне оставалось только затащить его в гальюн и надеяться, что тело найдут не скоро. А парень ничего, очухается.

Все время оглядываясь, я быстро пошел по проходу вдоль борта. Я нашел дверь, но это оказался маленькая столовая. Здесь было несколько человек за столиками, но, судя по всему, расположились не надолго, так, зашли перекусить и выпить пива. На меня не обратили внимания, хоть пару человек и проводили глазами. Я последовал дальше.

Следующая металлическая дверь вела вниз. Я спустился по гремящей лестнице и попал в небольшой коридор с тремя дверьми. Внезапно меня стало раздражать это блуждание. Я решительно открыл ближайшую дверь и попал в небольшой бар. Пустой. Следующая дверь стала открываться самостоятельно. Я мигом оказался рядом и с силой захлопнул её, кого-то здорово зашибив. Ворвавшись следом, я увидел какой-то кабинет, лежащего на полу мужчину и знакомого толстяка-телохранителя, того самого, что прошлое мое посещение охранял Клина, причем неудачно. Реакция, однако, у бывшего спортсмена была отменная; в его руке уже был пистолет, твердо направленный мне в живот. Причем узнал он меня мгновенно, и мгновенно радость озарила его лицо. С этим выражением он и умер. Я метнул нож не раздумывая, и лезвие с сочным звуком точно вошло в выемку в основании шеи. Он бы конечно, успел ещё выстрелить, но удивление от тагого оборота событий отвлекло, а потом уже сил не было.

Прыгнув к нему, я вырвал из ослабевшей руки пистолет. Тело уже падало, из приоткрывшегося рта вдруг хлынула кровь, а глаза остекленели. Каждый раз все эти подробности невольно запоминаются лучше всего, более того, липнут, словно осенняя паутинка к разгоряченному лицу, как недавно было с Терещенко, встреча с которым тоже закончилась в мою пользу.

Я повернулся. Оглушенный ударом двери мужик приподнимался с пола. Он ещё не успел осознать, что происходит. Пока он приходил в себя, я быстро огляделся. Здесь было пару столов, несколько стульев и кресел, а у стены стоял диван. Может, служебное помещение для отдыха, я не понял. Да и все равно было.

- Где тут выход вниз? Мне надо к Клину попасть, - пояснил я.

- Мужик повернул длинный острый нос к умершему товарищу и в глубоко посаженных маленьких глазках его зажегся такой лютый огонь ненависти и бешенства, что небольшой запас разума был сразу вытеснен. Он вскочил, чтобы броситься ко мне и голыми руками разорвать, уничтожить, растоптать, словом, сделать все, что делается в таких вот случаях, когда инстинкты лишают человека способности рассуждать, а значит, человека уже и нет, зверь перед тобой, не более.

Я встретил его ногой в челюсть, благо место было довольно, чтобы размахнуться. Он отлетел к стене, я прыгнул к нему и повторил свой удар в висок, который уже проделал только что с тем парнем, оставленным в гальюне. На этот раз, возможно, не рассчитал сил, - я услышал явственный хруст, но настроения это мне не испортило. Я оставил их в этой комнате, предварительно тщательно обыскав. Мой арсенал пополнялся быстрыми темпами. Я уже имел пару пистолетов, один глушитель, несколько запасных обойм и даже гранату. Да, ещё и нож. Причем не тот, который продолжал торчать из горла бывшего спортсмена, решившего продолжить свою карьеру в рядах бойцов невидимого фронта - и неудачно. Нет, этот в ножнах висел на поясе второго неприятеля, которого я оглушил. Я перевесил его к себе. Глушитель я навинтил на один из пистолетов. Пока меня не обнаружили, лучше не самому не светиться.

Надо сказать, что к убийству людей, которые не прочь убить меня, я отношусь более чем спокойно. А война вообще лишила меня иллюзий. Условность этических подходов в ситуациях экстремальных научила меня критически присматриваться к правилам, которые тебе навязываются обществом. И это при том, что чаще всего общество представляют те, кто сами готовы убить любого, посягающего на их собственное благополучие, а главное, личную власть. Я не морализирую, просто считаю, что когда отсутствует универсальная справедливость, правда за теми, кто обладает большей силой. Проиграл, значит неправ. Если меня убьют, неправ буду я. Пока что неправы другие. Философия простая, как... правда. Двадцать первый век расставил все точки над i, отбросив за ненадобностью все прежние иллюзии братства, общественного благополучия и иже с ними.