– Я читала.
Не была ли тетя Фейс таинственным визитером, шпионившим в предрассветные часы за мной и Натаниэлем? Это представлялось маловероятным, но, с другой стороны, она заметила, что ее муженек не может оторвать от меня глаз (не говоря уже о руках). Если она услышала, как я выхожу из свой комнаты, она вполне могла подумать, что я собираюсь встретиться с ним, и последовать за мной.
В комнату, медленно ступая, вошел дядя Эфраим. Судя по его неуверенной походке, он еще не совсем оправился от своего вчерашнего знакомства с зубами Аполлона.
– А, вот ты где, Фейс. Итак… – При виде меня он умолк и стиснул в пальцах набалдашник своей трости.
– Да, дорогой? – с удивлением посмотрела на него Фейс.
Не был ли нашим ночным шпионом дядя Эфраим? Может быть, он увидел, как я вышла в сад, и решил закончить то, что начал. При этой мысли меня пробила дрожь.
Я встала, не собираясь вести светскую беседу с потенциальным насильником.
– Рада была поболтать с вами, тетя Фейс, но сейчас, с вашего позволения, я вас покину и попытаюсь разыскать Викторию.
Она медленно, с явным наслаждением, отпила из чашки.
– На вашем месте я поискала бы ее в кукольном домике.
Совет был дельный, и невольно я подумала, интересно, когда же она сама была там последний раз?
Я нашла Викторию на чердаке ее кукольного домика. Девочка свернулась калачиком, подтянув коленки к подбородку, а внизу, у подножия стремянки, ее сторожил Аполлон.
– Тебя прислал Натаниэль, чтобы ты меня отругала? – спросила она, когда я к ней поднялась.
– Нет, я пришла сама.
Она бросила на меня взгляд из-за коленей и крепче прижала к груди фарфоровую куклу, которая была у нее в руках.
– Ты тоже сердишься на меня?
Осторожно пробравшись между разложенными на полу куклами и игрушками, я опустилась на колени рядом с ней.
– Я не сержусь. Немного расстроена, возможно, но не сердита. Виктория, тебе не следовало писать эту записку. Ты не имеешь никакого права вмешиваться в личную жизнь своего брата. – «Или мою», – добавила я про себя.
Она выпятила нижнюю губу.
– Я лишь хотела помочь ему.
– Помочь?
Она нетерпеливо кивнула.
– Ведь это же сработало! Он целовал тебя… по крайней мере, до тех пор, пока вы оба не заметили меня в окне.
– Виктория… – Я почувствовала, что краснею. – Никому не говори об этом, в особенности Пруденс. Этого не должно было случиться…
– Почему нет?
– Потому что я скоро уеду, а Натаниэль собирается жениться на Пруденс.
– Но она мне не нравится.
Я вздохнула и, поднявшись с колен, подошла к окну.
– Иногда мы вынуждены мириться с тем, что нам не нравится.
– Тебе нравится Натаниэль, ведь так? – Она последовала за мной к окну.
Я повернулась к ней лицом.
– Конечно, но…
– И я знаю, что ты нравишься ему. Он сам мне об этом говорил. Так почему же дурно желать, чтобы вы двое были вместе?
– Виктория, – я опустилась перед ней на колени и сжала ее ладони в своих. – В том, что желаешь, нет ничего дурного, дурно пытаться добиться желаемого, когда это может причинить боль другим. Пруденс, например.
Она наморщила нос.
– Я не хочу о ней говорить.
В голову мне пришла неожиданная мысль.
– Виктория, ты случайно не заходила вчера ночью в кабинет к Натаниэлю… может, взять там какие-то книги?
– Нет. Конечно же нет, – она прищурилась. – Все лучшие книги находятся в библиотеке. К тому же, тебе прекрасно известно, где я была прошлой ночью. Так зачем ты спрашиваешь?
– Просто так. Я что-то услышала там, возможно мышь, только и всего. – Я огляделась. – Вижу, у тебя здесь целая коллекция кукол. Сколько же их у тебя?
– Семьдесят три. Должно было быть семьдесят четыре, но одну я потеряла, когда была совсем маленькой. Мою любимую – она была одета по моде колониальных времен, в платье из красного набивного ситца и капор а ля Марта Вашингтон [10].
Внезапно я почувствовала жалость к ней, такой одинокой, не имевшей никаких друзей, кроме своих кукол. Она нуждалась в обществе других детей, с которыми могла бы играть. Это заставило бы ее почувствовать себя ребенком, а не миниатюрной копией взрослого.
– Виктория, – произнесла я, повинуясь невольному порыву, – тебе не хотелось бы покататься на велосипеде?
Она понурилась.
– Я не могу. Натаниэль не разрешил мне до свадьбы выходить из дома… в качестве наказания.
– Списали на берег, а? Да, дело дрянь.
– Дрянь?
– Удар. Трагедия. Незадача.
Виктория ухмыльнулась.
– Дело дрянь… Звучит здорово.
Я оставалась с ней, пока она, проголодавшись, не решила наконец пойти в дом и что-нибудь перекусить. Сходя с последней перекладины стремянки я вдруг почувствовала, как под ногой у меня что-то хрустнуло.
Наклонившись, я подняла с пола маленький блестящий предмет и повертела в пальцах.
– Пуговица, – сказала я, разглядывая изящную золотую застежку на свет. – Виктория, она, случайно, не от какой-нибудь из твоих кукол?
Она вгляделась.
– Нет, я в этом уверена. Натаниэль не покупает мне кукол с глазами из пуговиц. И эта пуговица слишком большая для кукольного платья. Скорее, она от мужского сюртука или, возможно, от дамского пальто.
Если пуговица оторвалась не от платья куклы Виктории, тогда она оторвалась от чего-то другого. У кого-то другого. Может, у того, кто следил за нами с Натаниэлем из кукольного домика?
Я взъерошила волосы на голове Виктории.
– Хорошая работа, Шерлок. Она ухмыльнулась.
– Элементарно, мой дорогой Ватсон.
Холодный порыв ветра ударил мне в лицо, когда я перешагнула порог и с чувством, будто только что попала в мир одного из тех готических романов, которыми зачитывалась Виктория, вышла наружу.
– Мисс Джеймс, я очень рада, что вы согласились прийти, – любезно приветствовала меня Пруденс, когда я, в сопровождении горничной, вошла в ее гостиную.
– Спасибо за приглашение.
Мы опустились на мягкие, украшенные вышивкой подушки одинаковых чиппендейлских кресел вишневого дерева, между которыми располагался серповидный столик во французском колониальном стиле, и Пруденс, отпустив прислугу, принялась разливать чай из серебряного чайника.
– Я должна извиниться перед вами, – проговорила она, протягивая мне чашку. – Боюсь, я вела себя отвратительно вчера утром.
Я не поверила своим ушам. Подобные признания были явно не в духе Пруденс.
– Вы ни в чем не виноваты. Любой бы расстроился на вашем месте. Поведение моей собаки также оставляло желать лучшего.
Она улыбнулась и взяла в руки маленький серебряный кувшинчик.
– Согласна. Сливки?
– Спасибо, да.
– Сахар?