— Да-а, — протянул полковник. — Такая уже удивительная женщина Ксения Алексеевна. Всегда завидовал твоему отцу. Рад буду встрече. Меня-то она первого навестит, тоже, знаешь, по традиции — первому представляться начальству. Давай-ка еще по чашечке твоего знаменитого да поеду к соседям.
АГАЛЬЦОВ И ГОРДЫНЯ
Прошло двенадцать суток, как поднятые по тревоге пограничники вели поиск. На тринадцатые пришел приказ отряду вернуться на исходные. Массированные прочесы, засады на тропах не дали результатов. Но заставы продолжали жить напряженной жизнью. Стриженой с тревожной патрулировал близкий тыл, оставив секреты на лесных потайных тропах, сам спал урывками, проводя все время на участке. Он не верил установившейся тишине. Гомозкову прислали Барса, широкогрудого красивого пса, и он пропадал с ним у разбухшего от дождей ручья, на что-то надеясь, а может быть, просто приучал собаку к заболоченному квадрату земли.
После длительных проливных дождей, наконец, установилась теплая солнечная погода. Ефрейтор Иван Гордыня и Агальцов совершали очередной дозорный поиск в ближайшем к КСП тылу. Молчаливый, неулыбчивый Гордыня шел впереди головным дозора и всматривался в полегшую, уже начинавшую жухнуть траву. Всякую пограничную работу он делал сосредоточенно и добросовестно. А работы этой на границе Иван переделал за два года столько, что вспомнить приятно. У себя в колхозе Гордыня слыл отличным трактористом, и здесь, на заставе, никто лучше него не мог вспахать и заборонить ленту земли, называемую контрольно-следовой полосой.
Иван умел сложить печь, поставить дом, настлать пол, сварить отменный обед на всю заставу. Он пользовался безграничным доверием старшины Недозора и уважением всех, кто жил с ним бок о бок, ходил в дозоры, мчался в «газике», когда вспыхивал тревожный свет сигнала на пульте дежурного.
Сзади бесшумно скользил Агальцов. Почти две недели поиска иссушили его и без того поджарое тело, под глазами залегли синие тени. Он сдружился с Гомозковым и по его рекомендации стал «верхолазом». Следуя по маршруту, он выбирал самое высокое дерево и делал его своеобразной обзорной вышкой, взбирался на самую вершину и замирал там с биноклем надолго. Придумка Гомозкова позволяла вести наблюдение за обширным квадратом территории, где всякое движение должно быть замечено.
Агальцов облюбовал старый, в три обхвата бук с раскидистой кроной.
— Стой! Смири, Гордыня, о гордыню, ты будешь рядовым отныне, — громким шепотом продекламировал пограничник.
— Ну и трепач! — восхищенно пробормотал ефрейтор.
Захлестнуть веревочную петлю на толстом суку было делом привычным и не заняло много времени. Когда Агальцов исчез среди ветвей, Гордыня бесшумно лег в траву.
Агальцов устроился на вершине бука почти с комфортом — крона оказалась своеобразным зеленым, слегка пружинящим «креслом». Алексей подстраховал себя веревкой и крутнул на бинокле барабанчики наводки. Сильные стекла-линзы мгновенно приблизили дальнюю кромку Черного бора, блеснувшее зеркальце небольшого озерца. Некоторое время Агальцов всматривался в просеку, ведущую к шоссе, потом развернулся в «кресле» и обратил свой взор на юг. Взгляд его заскользил вдоль ручья и дальше, дальше к знакомой ольхе, где он две недели как обнаружил след.
С такого ракурса Алексею еще не приходилось просматривать склоны вдоль ручья. Он взял выше, там, где склоны холма падали почти отвесно, и увидел щель. Она лежала как рубец на теле горы. Ее словно нарисовали. Агальцов увидел и большие царапины на гладкой каменистой поверхности склона и догадался, что все это проделал камнепад, вызванный ливневыми дождями. Камнепад что-то сдвинул в огромном теле горы и образовал щель. Агальцов был уверен, что сможет просунуть туда руку по локоть. Смутная догадка пронзила мозг: «Может быть, это...»
Алексей заспешил вниз. Он только и сказал, отвечая на удивленный вопросительный взгляд Гордыни:
— Теперь быстро.
Никогда в жизни Агальцов не бегал так быстро. Тяжелый ефрейтор безнадежно отстал. Алексей успел крикнуть ему, чтобы он подключился к розетке и сообщил на заставу о возможном убежище второго нарушителя на крутом склоне возле ручья.
Агальцов не был до конца уверен, что открыл убежище «второго», но что-то подсказывало ему — тревога будет поднята не напрасно.
Чувство опасности заставило его залечь на подходе к склону. Остаток пути Алексей проделал ползком, сняв автомат с предохранителя. Пограничник уже поднялся, чтобы сделать последний рывок к щели, когда увидел след. Он был еле заметен на скользкой хвойной подстилке, но дальше, в низине, где подстилку смыло дождем, след отчетливо пропечатался, и, припав к земле,, Алексей различил то, чему его учил Гомозков: след уводил от склона в наш тыл. Значит, «второй» ушел, и бункер пуст. Все еще не веря в неудачу, Агальцов взбежал по склону и рванул сдвинутый камнепадом обломок скалы, скрывающий лаз в пещеру. Заглянул внутрь и отшатнулся — таким смрадом ударило из каменного схрона. И все же, преодолевая тошноту, он спустился в пещеру.
Она была пуста, если не считать спального мешка и с десяток пустых консервных банок.
Агальцов выбрался наружу и достал из подсумка ракетницу. Две подряд выпущенные красные ракеты вонзились в небо, оповещая границу о новой тревоге.
СТАРШИНА НЕДОЗОР
Ива шел ходким ровным шагом, радуясь возможности побыть наедине с лесом. Извечное чувство пограничника — тревога не оставляла старшину, и поэтому Недозор заметил след, ведущий к росстани. Там, где земля не была прикрыта прошлогодней листвой, четко, словно печать, выделялся совсем свежий след. Человек, обутый в спортивные туристские ботинки сорок четвертого размера, прошел здесь каких-нибудь десять минут назад.
«Лесничий», — подумал Ива и тут же прогнал нелепую мысль. Лесничего Ивана Сороку старшина знал едва ли не с молодых лет, и, сколько Ива помнил, тот всегда был в сапогах.
Может, кто из приезжих забрел? По грибы. Надо бы поговорить в сельсовете, а может, и на общем собрании, чтобы приезжих гостей без сопровождения местных в лес не пускали. Так, чего доброго, и к контрольно-следовой прибредут. Опять же тревога, выяснение личности и все прочие формальности. Прав капитан Стриженой, сказавший на прощанье: «Черный бор сейчас не тыл, а самая что ни на есть граница. Быть внимательным и осторожным. Считать себя в поиске».
Трава в лесу не успела пожухнуть, но была вся покрыта палым листом — желтым, буровато-красным. Та же листва, которая осталась на деревьях, сильно поредела и истончилась, и только кусты стояли нетронутыми — иногда темно-зеленые, как летом, а иногда багряные или с оттенком меди.