Читать интересную книгу Черная радуга - Евгений Наумов

Но у Валентины Михайловны чувствовалась хватка, профессионализм. Ее глаза, слегка увеличенные стеклами очков, пристально вглядывались в Матвея, и ему подумалось вдруг, что она не такая уж простушка, как показалась вначале. «Больше двадцати лет с алкашами возится… – вспомнилось. – Знает нашего брата вдоль и поперек».

– Сегодня перевожу вас на свободу, – она выписала распоряжение на склад. – Возьмете свою одежду…

– Вы великая женщина! Только два человека в стране могут вот так, одним словом, росчерком пера, дать человеку свободу – вы и… – он многозначительно возвел очи горе.

Она снова зарделась, опустив глаза в бумаги.

– Нарядчик уже спрашивал о вас…

Заместитель по трудоустройству алкашей (трудотерапии) каждое утро наряжал выписанных на свободу по объектам. Это был высокий морщинистый человек неопределенного возраста, и почему-то, впервые увидев его, Матвей по неуловимым признакам определил: «Глушит. Но, видать, втихаря…» А оказалось, что не втихаря. Нарядчик периодически тоже входил в штопор, и его подлечивали без отрыва от производства, так что он был одновременно и пациентом, и персоналом. Наверное, только в нарко такое могло быть! Переплелись доли людские.

– А где бы вы хотели работать? – вопрос прозвучал невинно, но он подобрался: очередной тест на безволие. Алкаши обычно канючили местечка потеплее – лишь бы перебыть, перекантоваться. Но начальство поступало как в армии: если просишься в одну сторону, пошлют в другую.

– Куда направите, – твердо сказал Матвей. – На разгрузку свинца, в топку парового котла, в аду готов работать!

Тут бы и пижаму на груди рвануть, но это пошло бы в явный пережим, дешевую театральщину. Еще за урку примет, который скрывается тут от каких-то темных дел, – и такие в нарко объявлялись, искусно имитируя «белочку», но, по слухам, Валентина Михайловна сразу их раскусывала, и вскоре за ними приезжали знатоки в форме.

Она заколебалась.

– Меня художник просил… не хватает у него человека, но… – сделала испытующую паузу – тест не кончился, и Матвей молчал. – Но я пошлю вас в другое место.

«Сам накликал, – подумал с горечью он. – Нарядит на кухню тарелки мыть».

– В библиотеке инвентаризацию проводят, просят помочь. В литературе разбираетесь, кажется?

Ну не дьявол ли? Откуда она знает, что на этом коньке он неоднократно досрочно выезжал из нарко? Может, запросила сведения и теперь играет, как кошка с мышью? Не могла успеть – сама болела, Матвей тут всего неделю, да если бы и запросила, бюрократы пока раскачаются с ответом…

– Вот чего мне действительно не хватает, так это книг, – сказал он искренне. – Хожу, выпрашиваю у других, да все читают про шпионов, а начало и конец оторваны…

Она улыбнулась:

– Санитарки говорили… даже в манипуляционную с книгой приходите.

Он вздохнул с облегчением – все объяснялось просто. Тут свои надежные методы изучения пациентов, не надо никого запрашивать, глаз наметан, денек тебя понаблюдают и скажут, какая стадия деградации.

И все-таки насчет Матвея они неизменно ошибались. А может, и сам он ошибался. Ибо все более убеждался, что у него какой-то особый случай алкоголизма. По всем признакам уже давно наступила третья стадия: неудержимое влечение к сивухе во всех ее видах, глубокие потери сознания, провалы памяти, затяжные штопоры и прочее, – но после лечения он снова жил полной жизнью, восстанавливал интеллект и память, никогда ничем не болел – даже карточки в поликлинике на него так и не завели, никаких органических изменений. Может, это благодаря его особым методам борьбы? Или на нем ставится кем-то непонятный зловещий эксперимент, организм его избран в качестве испытательного полигона для чудовищного опыта?

Размышляя так, он шел морозным солнечным утром по территории дурдома на склад, представляя собой комическое зрелище: в голубой пижаме, поверх которой надета чужая рваная телогрейка, в чужих расхлябанных ботинках и в довершение на макушке слежавшаяся шапчонка на два размера меньше. И на всем белело клеймо: «нарко», «нарко». Видок! Сфотографировать и в газету под рубрику: «Пьянство – наш враг!» Вот он, враг в человеческом облике… Конечно, лучше всего объявить врагом человека, а не явление – бороться куда легче.

Отдав на складе записку и получив мешок с вещами, Матвей дрожащими руками распотрошил его, горя желанием увидеть, в чем же его доставили сюда, – тогда еще один провал восстановится. Так и есть! Короткая меховая куртка, рыжая шапка, костюм, галстук (!), модные туфли. С банкета привезли какого-то, что ли?

– Документы, деньги и часы у фельдшера отделения, – сказала завскладом. – К нему обращайтесь.

Значит, привезли не пропившегося до нитки. В таком случае денег и часов не оказалось бы. Переодевшись тут же у склада, причем никто из проходивших не обращал никакого внимания на человека в трусах, стоящего на снегу, что особенно нравилось ему в дурдомах и нарко, Матвей почувствовал себя уже не экспонатом, а человеком. «Возрождаюсь!»

Алкаши встретили его настороженными и в то же время почтительными взглядами – шустряк, уже на свободе и в своем барахле. Такого права удостаивались немногие, хотя для работы и переводились все со временем на свободный режим, «свободу», но одежду носили рабочую, с клеймом. Кто-то решил: наверное, начальство или большой прохвост, что нередко одно и то же. Если начальство, то почему здесь, а не на переднем рубеже?

Один закинул удочку:

– Что, уже выписывают?

– Еще нет, но скоро, – не стоило посвящать контингент в подробности, это породило бы нездоровые злобные эмоции, и даже шапку могли украсть. Чем меньше они знают, тем лучше для него. Хотя он сам был алкашом и многим сочувствовал, слушая печальные повествования, но всегда помнил, что подлее и продажнее нет, наверное, на земле существа, чем деградирующий алкаш, – в первую очередь у него выветривается или, точнее, вымывается водкой все человеческое. А тут в основном и были такие. Некоторые уже начали было покрикивать на него: почему не убирает в палате, в умывальнике, в туалете, почему сидит с книгой.

– А что мне, с тобой сидеть, харя? – шуганул их Матвей отборным морским, но когда староста Миша попросил, для приличия пару раз убрал палату – дело святое, за собой убирать надо.

Теперь же они сразу притихли – чутко улавливали статус каждого. Коль Михайловна его отметила, доверяет, лучше не встревать – живо серу вкатят, рыло в узелок сведет. «Не высовываться!» – первое и главное, что усваивал алкаш в нарко.

Он сходил в библиотеку и познакомился со своими несложными обязанностями: перебрать книги и расставить их по каталогу, оценить степень истрепанности каждой для списания негодных, сделать выписки задолжников. Библиотека оказалась маленькой, но емкой, тут брали книги обслуживающий персонал и больные некоторых отделений: нарко, невро, инвалидов, подростков. Остальные – идиоты, маразматики, буйные – книгами не интересовались.

Легкая, приятная работа, а главное – можно много читать. С самого раннего детства, сколько он себя помнит, не расставался с книгой. Даже в детдом его доставили с книгой сказок «Соловей и медянка», засунутой за пазуху вместе с ворованными яблоками. Читал в автобусах, трамваях, очередях, в тяжкие часы жизни, и в светлые. Особенно помогала книга при выходе из штопора и в нарко. Как только начинал соображать, тут же хватался за ближайшую из тех, которые лежали на тумбочках алкашей, пока они работали. Если бы не книга, от мук и тяжких раздумий можно свихнуться.

А в нарко его ждала неприятная процедура. Алкаши завладевали широкими тазами, садились в кружок, как на сеансе спиритизма, под зорким надзором медсестры.

– Капуста, на рыгачку! – увидев, окликнула она. Он неприятно удивился:

– Уже? Ведь по схеме не скоро…

– Иди! – алкаши оживились – хоть чем-то отыграются. Ишь, Фря в рыжей шапке! Оказывается, не очень-то привилегированный. Те проходят лишь дезинтоксикацию, им не назначают рефлекторное, как официально называется выработка рвотного рефлекса против алкоголя, а в просторечии «рыгачка». – Сейчас будешь арию Рыголетто петь!

– Но я не вижу здесь моего любимого вина, – для Матвея эта процедура была тяжкой не столько в физическом, сколько в моральном отношении. Проводилась она просто: сначала выпиваешь четыре-пять стаканов тепловатой воды, потом стопочку медного купороса, а потом – алкоголь, и тебя выворачивает наизнанку. После определенного числа сеансов вырабатывается стойкий рвотный рефлекс даже при одном виде или запахе алкоголя. Считалось, по теории, что в будущем рефлекс убережет алкаша, когда он выйдет из нарко и отправится в одиночное плавание но бурному морю питейных соблазнов.

И дело было не только в том, что рефлекс никого не уберегал на практике и оказывался чистейшей липой, – он видел, как алкаши, добросовестно исполнив в обед «арию Рыголетто» и всем своим видом выражая сильнейшее отвращение при виде алкоголя, к вечеру исправно напивались чем попало, и никакой рвотный рефлекс не срабатывал. Дело в том, что подсознательно Матвей чувствовал себя при этом каким-то подопытным кроликом, сидящим в клетке.