Зарулив на отведенную для стоянки площадку, «Як-42», легонько качнувшись остановился. Василий облегченно отстегнулся от кресла и вслед за конвоирующими английского шпиона спецназовцами двинулся к выходу, благо трап уже подали. Ощутив под подошвами кроссовок твердую почву, танкист заметно воспрянул духом, искренне радуясь, что двухчасовое мучение завершилось. Ну, не создан он, как выяснилось, для столь дальних полетов, не создан! Собственно, как и для любых других. Вот на танке – пожалуйста. На любое расстояние, хоть на командирском месте, хоть за фрикционами – без малейших проблем. А сидеть в мягком кресле на высоте в десять километров – определенно не его тема. Кстати, странно, но на этот раз тело десантника, наверняка привыкшего и к полетам, и к парашютным прыжкам, ничем не помогло.
– Младший лейтенант Краснов, как я понимаю? – раздавшийся за спиной голос заставил Василия вздрогнуть и резко обернуться.
Перед ним стоял невысокий мужик лет пятидесяти с небольшим в гражданской одежде.
– Простите, а…
– Полковник Логинов, можно просто Анатолий Анатольевич, – верно истолковав его замешательство, представился тот.
– Э-э… простите, товарищ полковник, виноват, не признал, – торопливо забубнил мамлей, попытавшись встать по стойке «смирно».
– Брось, лейтенант. Самое время тянуться, будто нам больше заняться нечем. Да и как бы ты меня узнал, если ни разу не видел? Вольно.
Опустив взгляд, он заметил в руке Василия чемоданчик-кейс. Усмехнулся:
– Вижу, Олег Алексеевич в своем репертуаре. Ну, и на фига было тебя напрягать, будто не мог просто передать? Вот же Алексеич юморист. Одесса-мама, понимаешь ли, все дела… ну да ладно…
Полковник вытащил из кармана никелированное колечко с несколькими небольшими ключиками и, выбрав нужный, отстегнул от запястья Краснова надоевший груз. Не глядя, протянул застывшему позади парню, видимо, адъютанту:
– Вадик, отнеси в машину и заводись, сейчас поедем.
– Там секретные документы, – на всякий случай счел нужным сообщить Краснов, проводив подозрительным взглядом полковничьего помощника. – Товарищ Геманов просил передать лично в руки.
– Так ты и передал лично в руки, разве нет? – фээсбэшник усмехнулся, легонько хлопнув мамлея по плечу. – Как долетел-то, лейтенант?
– Да нормально, – стушевался тот, отводя взгляд. – Укачало только немного. Не привык я на таких махинах летать. Мутит. А так в порядке все.
– Ну, на «тридцатьчетверке», поди, немного дольше б вышло ехать, верно? – Логинов снова ухмыльнулся. – Ладно, пошли в машину, по дороге поговорим.
Пока шли, Василий успел заметить, как пленного резидента запихнули на заднее сиденье здоровенного черного автомобиля с тонированными стеклами. Оба сопровождающих спецназовца уселись по бокам, а тот, что подходил к нему в самолете, занял место рядом с водителем. Взревев мотором, внедорожник рванул к выезду с летного поля. Следом пристроился еще один, в точности такой же.
Следом двинулось и авто полковника. Как выяснилось, забравший кейс Вадим оказался его личным водителем.
– Ну, вот и все, – прокомментировал их отъезд Логинов, облегченно вздохнув. – То, о необходимости чего так долго говорили большевики, таки да, свершилось. Ура, товарищи[14].
– Простите, товарищ полковник?
– Да ничего, – отмахнулся Анатолий Анатольевич. – Не обращай внимания, Василий. Это я так, от избытка чувств. Мы с Алексеичем уж которые сутки на нервах. Но пока все вроде грамотно срастается. И тебя у супостата из рук выхватили, и его самого к рукам прибрали. Короче, сказал же, не обращай внимания. Все хорошо, что хорошо кончается…
Глава 8
Дмитрий Захаров, 1943 годСледующая неделя прошла на удивление тихо и спокойно, словно растянувшийся на семь суток парко-хозяйственный день. «Пэхэдэ», или, говоря более понятным любому военному человеку языком, – «пропал хороший день». Обслуживали технику, получали почту и боеприпасы, в свободное время читали порядком запоздавшую прессу или слушали сводки Совинформбюро. Из которых Захаров, против недавних ожиданий, не вынес для себя ничего ценного: одни общие слова о грядущей победе советского оружия и продолжавшемся переломе в войне. Одно радовало, кормили неплохо, определенно не по тыловому нормативу, а так, словно они стояли на самом, что ни на есть, переднем крае. Что, собственно, было недалеко от истины: от линии фронта их отделяло не столь уж и великое расстояние.
На восьмой день вынужденное безделье закончилось, по крайней мере, для мамлея Краснова-Захарова. Чему он, к слову, был только рад: танки взвода стараниями экипажей уже приближались к вылизанным до последнего болтика эталонным образцам (за этим Дмитрий, то ли к месту, то ли наоборот, вспомнив доставучего прапора Махрова, следил лично), разве что гусеницы черной краской не покрасили. Ну, а от ежедневных политинформаций ощутимо пухли уши. Нового ничего, зато куча знакомого еще по ферганской учебке пустословия, начиная от завоеваний Великого Октября, на которые посягнул коварный захватчик, роли коммунистической партии и лично товарища Сталина, и заканчивая… гм, да этим же, собственно, и заканчивая.
Нет, против Иосифа Виссарионовича Захаров ничего не имел, совсем даже наоборот: спасибо, девяностые с первой половиной «нулевых» научили правильно расставлять приоритеты и отделять от плевел хрестоматийные зерна. Но и бесконечно выслушивать равнодушно бубнящего себе под нос замполита капитана Рогинского, чередующего ленинские и сталинские цитаты с выдержками из уже знакомых фронтовых сводок, особого желания не было. Понятно, конечно, что человек просто делает свою работу, но сколько ж можно?! Будто они и без того не понимают, чего ждет от них командование и весь народ? И что совсем скоро именно от них, от их героизма и готовности пожертвовать собой во имя поистине великой цели, будет зависеть исход всей войны?
К собственному удивлению, Дмитрий отметил, что и остальные танкисты испытывают примерно такие же чувства, хоть и не подают виду, и это его успокоило. В конце концов, армия – всегда армия. И дело армии – громить врага. Так было раньше, так есть сейчас и так будет в будущем – в его будущем. Ну, или не в его, а в некоем параллельном мире – разницы-то? Главным, на самом-то деле, являлось то, что все они были готовы идти в бой. Все. До последнего заряжающего, пехотинца или кашевара.
Поначалу подобное стремление идти на смерть успевшему повоевать на двух войнах десантнику казалось излишним, а то и вовсе наигранным, ведь большинство бойцов, особенно ветеранов, прекрасно понимали, каковы их реальные шансы уцелеть в бою, но вскоре Захаров наконец понял, в чем дело. Все оказалось совсем просто. До обидного – для него самого – просто. Менталитет. Он-то, наивный, подсознательно сравнивал людей этого времени со своими современниками, удивляясь их искренней готовности умереть за Родину. Вот в этом-то и крылась главная ошибка: эти люди и на самом деле были готовы умереть за свою страну и свой народ! Просто готовы, потому что понимали, что ждет впереди, если не уничтожить врага, пусть и ценой собственной жизни! Они не воевали за материальные ценности или идею, они воевали… нет, не за себя даже, – а за всех тех, кто остался за их спиной. Матерей, жен, детей. Даже в том случае, если всю их родню уничтожили оккупанты. Да, даже в этом случае они шли в бой не мстить за мертвых, а сражаться за живых!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});